Страница 3 из 3
Во дворе у Белого дома – до 3–4 тысяч человек. Основная группа – до 1,5 тысячи – в центре – у микрофонов, слушают ораторов. Кто-то (его плохо видно) убежденно говорит в защиту Советской власти. «Кто такой?" Моему вопросу удивляются и подозрительно осматривают меня. «Виктор Иванович!» – отвечают уважительно и укоризненно. Я вновь спрашиваю: «Кто это?» «Анпилов!» – отвечают мне, как малому дитяти. Народ вокруг стоит плотно, больше – пожилой, бедно одетый. Но лица светлые. Продвинулся поближе: действительно, Анпилов. Лицо простое, лицо рабочего от станка, говорит просто, ясно, как бы беседуя.
Кое-что запомнилось: «Третий день и третью ночь выступаю, извините, охрип. Поспать бы – да не до того. Сами видите, работу парламента тормозят, заблокировали печать, радио, телевидение. Люди в стране не знают правду. Поэтому из квартиры в квартиру, от семьи к семье несите правду о нашем сопротивлении ненавистной президентской власти, о том, что мы требуем свободу информации, что мы не хотим пролития крови, но если нас вынудят, мы готовы пролить ее за народ. Нам прислали приветствия коммунистические партии Европы и Америки (зачитывает). О прокламациях. Я тут ночью написал две (зачитывает). Заканчиваются они словами «наше дело правое, мы победим!» «Как, пойдет?» – спрашивает. Толпа отвечает: «Да!» Ну, раз так, отдаю печатать. Привезли 100 тысяч листовок. Вот женщина (помогает ей подняться на возвышение). Она вчера у метро раздавала их. Ее отвезли в участок». Женщина говорит: «Не бойтесь, товарищи, раздавайте их людям, но лучше ходите по двое и. желательно, с мужчинами». Анпилов: «О нас не знают, передавайте о необходимости реальных действий по защите Советской власти знакомым – по телефонам, на заводах. Мы боремся!» Женщина попросила заводских получить пачки листовок, но строго по спискам, по организациям, так как много провокаторов.
Тут принесли какой-то большой ящик. Анпилов поднялся на него и наконец-то стал хорошо виден. Пошутил: «Ну вот, плаху принесли. Умереть на плахе за народ считаю святым делом. Но прежде мы их уничтожим!» (Аплодисменты.) Прост он, одержим, много экспромта, добродушен, прям, что-то цельное и очень близкое и понятное. Напомнил своей непосредственностью и убежденностью С. М. Кирова.
Продолжил: «Я смотрю, здесь много пожилых. Спасибо вам, отцы и матери, что пришли. О большем вас просить я не могу, так как знаю, что у вас, у многих, сердчишко слабое. А кто помоложе и чувствует свою силу, кто может стоять в строю, – записывайтесь в народное ополчение», – и указал в сторону парня в белой спортивной шапочке. Народ потянулся к тому.
Я обошел площадь. В перерыве по мощному микрофону транслировали советские песни («Три танкиста, «Катюша», «Москва майская»…). И неслись звуки этих песен над Москвой-рекой, утыкаясь в стены американского посольства. Недалеко человек 20, собравшись в кружок, молились. Молодой еще священник читал им что-то из Библии. За что молятся? За благополучие бедных и за мир…
Подполковник в десантной куртке с автоматом за плечами. Строгий. Неафишируемое руководство охраной Белого дома. Фотокорреспондентов иностранных, обвешанных аппаратурой, попросил разойтись, и те тотчас выполнили его распоряжение.
Во дворе показались депутаты Саенко, Бабурин. Прошествовал во фраке вальяжный здоровенный Уражцев. Страстно выступал от РКРП худощавый седой поэт (позже я узнал, что это Борис Гунько). Четко выраженная классовая позиция, воля и страсть. «Компрадорская прозападная буржуазия открыто продает страну, местная – помельче – еще ненасытившаяся и недовольная правительством, – наш так называемый союзник (ни одного на площади!)».
Впереди меня, юркая среди турникетов, семенит маленькая сухонькая старушка и быстро-быстро повторяет: «Кворум есть, кворум есть, кворум есть…». Очень похоже на «цып, цып, цып…». Это она сообщает, что вот-вот откроется съезд народных депутатов.
У выхода со двора тумба с плакатами общества «Память». Рядом 2–3 парня расположились на бугре с закусью и водкой. Других пьяных я не видел.
Наискосок четверо мужиков тащат сколоченную из досок установку для оборудования транслятора. С удивлением узнаю в одном из них… Анпилова. Какая незащищенность и неорганизованность! Больше никого не нашлось! Это о многом говорит.
Когда уходил, в душе шевельнулось чувство: «Пришел на похороны еще живой Советской власти, проститься с товарищами». Пока медленно поднимался к метро, вдогонку неслись звуки любимых советских песен. А народ шел мне навстречу, к Белому дому, все плотнее и плотнее.
1 октября. Рязань. Пикеты у КПП парашютно-десантного полка, в котором когда-то я служил, с требованием не допустить отправки десантников в Москву для разгона Съезда народных депутатов. К пикетчикам вышел командир полка, молодой полковник, и заверил, что войска не будут использованы для подавления собственного народа (избежать этого не удалось).
2 октября 1993 г. Следим за развитием событий по телевидению. Информируют скупо и тенденциозно, исключительно в интересах власти. Накал противостояния нарастает. Конституционный суд (Зорькин) поддерживает законные действия съезда. Президентом объявлен Руцкой. Церковь, боясь поскользнуться на крови, ведет тяжкие переговоры с обеими сторонами и, похоже, тянет время, ожидая, что пар выйдет сам собой. Алексий даже заболел, видимо, от предстоящей скорби. Как они далеки от святых, как суетны и зависимы от власти.
«Мечутся властные кони…». Власть шатается. Генералы колеблются. Но и те, кто в Белом доме возглавляет оппозицию, не имеют абсолютного авторитета. Руководство КПРФ, как когда-то в августе 1991 г. ЦК КПСС, – в стороне, вне борьбы. И это не проявление мудрости, а генетически детерминированный паралич революционного действия. А это таит опасность авантюризма и спровоцированного неподготовленного выступления. Интеллигенция визжит от страха: «Да задавите вы эту гадину!» (Имеются в виду советские люди.)
Вместе с тем к Белому дому тянутся сотни людей, готовые его защищать. Москвичи и из Подмосковья. Везут продовольствие на случай осады.
Дожди. Холодно. Парламентарии и защитники Белого дома мерзнут. Отключены связь, свет, тепло, канализация. Парламент оцеплен. Но через кордоны, дворами люди просачиваются. Пробираются в Белый дом с продуктами и оба моих брата из Рязани – Володя и Саша.
Противостояние, похоже, доходит до кульминации. На 3 октября назначено Московское Вече. Тысячи листовок ходят по Москве. Вот одна из них: «3 октября. Московское Вече. Да – СССР! Нет – войне. Долой Беловежский сговор! К суду президентов, поправших волю народа! За решетку предателей и спекулянтов! Нет реформам ЦРУ! Власть – трудящимся! Сбор участников Московского Вече 3 октября в 14.00 на Октябрьской площади. «Трудовая Россия».
3 октября. Судя по телевизионным картинкам, наши прорвались и пошли по Садовому кольцу, разогнали милицию. Оцепление вокруг Белого дома неожиданно сняли. Что это, уловка? Массы людей прорвались к парламенту. Практически без сопротивления взяли мэрию. Всеобщее ликование. Опьянение свободой и, вместе с тем, отсутствие серьезной поддержки войск в округах и в Москве. Более того, слухи о вводе элитных частей в Москву. На местах – в основном проявления поддержки Советской власти. Поток телеграмм. Слова, слова… Телевидение показывает возбужденные лица Хасбулатова, Руцкого, Макашова, Анпилова. Макашов говорит на родном матерно-армейском языке: «Долой всех мэров, пэров, сэров и прочих херов!» Возражений это не вызывает.
А в Саратове тепло и тихо. Областной Совет за конституционное решение, но против каких-либо действий. И это, по-видимому, типично для всей страны. В военных училищах введены дополнительные дежурства и патрули. Но основная масса людей безлика и безразлична: квасят капусту и солят огурцы. Это очень характерно для саратовцев в период революций…
3 – 4 октября. Поход на Останкино с целью вырвать у власти возможность гласности для восставших. В ответ – расстрел безоружных на дорожках останкинского парка. И почти одновременно – новое оцепление Белого дома и его осада. На телеэкране кадры расстрела тех, кто стремился уйти. Расстрел сотен людей на соседнем стадионе. Расстрел из танковых орудий парламента. Превращение Белого дома в черный. Гнусные картины массового любопытства московских обывателей, с интересом наблюдавших работу карателей. Лучше меня знают об этом оба моих брата, участвовавших в осаде Останкино, бывших в Белом доме 3 и 4 октября, спавших там на холодном полу и чудом ранним утром 4-го, до расстрела из танков, ушедших оттуда…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.