Страница 5 из 12
«Ситуация все тревожнее, – сказали в полиции. – Кто-то знает, где она. Ценна любая информация, любая мелочь».
На пресс-конференции мои слезы мерцали в стробоскопах камер, а Брайан с каменным лицом держал меня за руку. Эми смотрела с увеличенных фотографий, расплываясь на отдельные пиксели, словно уже тронутая разложением.
– Вы должны это увидеть, – говорит Либби.
Она сует руку в карман пальто – будто фокусник достает кролика из шляпы – и вынимает розовый альбомчик с фотографиями. Раскрывает его, перебирает прозрачные пластиковые кармашки.
– Вот. – Протягивает его мне, медленно, с неохотой, словно боясь, что я не верну.
Фотография девочки с удивительно голубыми глазами и нерешительной улыбкой. Густые белые волосы стянуты в хвост лентой с леопардовым узором. Тоненькие руки опущены, розовая куртка с капюшоном контрастирует с тесными белыми леггинсами.
Кажется, будто кровь во мне перестала течь. Мгновенное узнавание. Вспышка в памяти. «Что это?..»
– Откуда это у вас? – Голос мой звучит приглушенно, почти благоговейно.
– Сама фотографировала. У подруги на барбекю, в Манчестере.
Женщина переворачивает фотографию и показывает дату, записанную на обороте черными печатными заглавными буквами: «ИЮЛЬ 2009».
Я подношу фотографию ближе к лицу, и рука у меня дрожит.
– Но этой девочке и двенадцати нет! А Эми в этом году исполнилось бы двадцать. – Поднимаю взгляд. Меня душат злость и разочарование. – Не знаю, кто это, но говорю – это не моя дочь.
– Это Эми, клянусь! Если вы позволите объяснить…
– Нет! Не знаю, кто вы и чего хотите, но вы сумасшедшая! Извращенка! Что я вам сделала, что я кому сделала, за что мне все это? Убирайтесь! – Швыряю ей фотографию и встаю. – Сейчас же! Или полицию вызову!
С удивившей меня саму силой я выталкиваю незваную гостью из комнаты, через коридор – и на улицу. Захлопываю дверь за ней, запираю на замок – и сползаю на пол, содрогаясь от тяжелых рыданий без слез.
Либби колотит в дверь кулаками.
– Вы должны выслушать, – твердит жалобно. – Пожалуйста! Она здесь. На улице. Я приведу ее. Миссис Арчер! Вы же не хотите потерять дочь еще раз!
Топот ног, бегущих по садовой дорожке. Скрип калитки.
– Эсме! Эсме! – зовет Либби. – Иди сюда, скорее! Эсме!
Застываю за дверью, сглатываю комок.
«Четыре буквы, – сказал Иан. – Элли, может быть?»
А еще он говорил, что она близко. «Девочка. Близко». И вот она, Эсме – тут, за дверью.
Кто бы она ни была, я должна ее увидеть. Не только потому, что малышка как-то связана с Эми, но и потому, что ее имя – и ее приход – единственное сбывшееся предсказание экстрасенса. Я поднимаюсь, отпираю замок и открываю дверь.
Либби стоит за калиткой, полускрытая высокой тисовой изгородью. Машет рукой, зовет кого-то.
Шаги по ту сторону забора. Неразборчивые слова. Либби отступает влево, скрывается за изгородью. А справа появляется девочка.
Она такого же роста, как была Эми. Других примет не разглядеть под блестящим серебристым пуховиком. Силуэт искрится в желтом свете уличного фонаря, а фары проезжающего автомобиля делают это свечение совсем призрачным. Ее тень быстро пробегает по саду и исчезает.
Я хватаюсь за стену, усилием воли унимаю колотящееся сердце, чтобы не разорвалось, стараясь не поддаваться потрясению, невероятной, нелогичной надежде на то, что Эми наконец-то вернулась домой. Она неподвижно стоит у калитки, лица не видно под капюшоном. Либби что-то говорит ей, и девочка поворачивает голову. Ее профиль виден нечетко, расплывается в белых облачках пара – от дыхания.
От дыхания.
Она дышит. Она живая.
– Эми?
Имя само собой срывается с моих губ. Она идет ко мне. Медленно. Сердце мое бьется громче, чем звучат ее шаги, и еще громче – когда она поднимает руки и скидывает капюшон.
Боюсь смотреть. Боюсь того, что увижу. Боюсь того, чего не увижу.
Капюшон падает назад.
Распущенные волосы. Длинные, светлые. Обрамляют лицо, как вуаль. Она убирает их назад, нежно-розовые губы раздвигаются в неуверенной улыбке. Глаза у девочки голубые, почти лазурные, а выражение их немного печальное и вопрошающее, но в то же время живое и радостно взволнованное.
– Здравствуй, мама, – говорит она.
Перевожу дыхание. Чувствую, как проступает на лице замешательство – будто пятно. Это не Эми. Не совсем Эми. Но все же, все же…
Есть в ней что-то знакомое. Но кое-что изменилось – словно Эми сильно загорела на солнце и стала не похожа сама на себя, или лицо у нее заострилось за время болезни и черты его стали не такими симметричными.
Это тревожное сходство поражает меня все сильнее и сильнее, и наконец ноги у меня подламываются под тяжестью. Опускаюсь на колени, вижу, как моя рука тянется к девочке: хочу дотронуться до нее, убедиться, что она живая, и боюсь, что от моего прикосновения она исчезнет, как лопается мыльный пузырь, которого коснулся малыш.
Девочка подбегает и прижимается щекой к моей щеке. Я не в силах бороться с собой. От нее пахнет миндалем – сладко, крепко. Вдыхаю ее запах, чувствую, как тельце крепко прижимается ко мне.
Эми. Моя Эми. Настоящая. Живая. Здесь.
От ее близости перехватывает дыхание. Просыпается инстинкт – неуверенный, но пробирающий до глубины души. Я не должна поддаваться… это не Эми, она не может быть Эми… и все же, и все же…
Либби подходит к нам по дорожке. Выражение ее лица трудно определить: облегчение, сожаление, сочувствие, ревность.
– Нужно поговорить, – произносит она, отчасти примирительно, отчасти досадливо.
Я хочу кивнуть, но тут же одергиваю себя. Это нелепо. Невозможно. Так я рано или поздно докачусь до безумия, которому столько времени сопротивлялась. Девочка слишком маленькая, она не может быть Эми, и как бы отчаянно я ни желала, чтобы она оказалась моей дочерью, все равно ею не станет. Иллюзии и трюки действуют лишь до тех пор, пока публика наполовину готова поверить в них еще до начала представления и видит то, чего хочет фокусник. Как бы я ни желала, чтобы эта девочка была Эми, я знаю, что этого не может быть. Мечта рассыпается под напором логики.
– Нет.
Я отталкиваю ребенка. Она поднимает глаза – пронзительно-голубые, мокрые, глядящие с упреком.
– Уйди! – шиплю я. – Ты не моя дочь.
– Но, мама…
Сколько я мечтала, чтобы меня снова назвали мамой! Носить этот «титул». Чувствовать эту связь. Но не так вот – из уст чужого ребенка это слово звучит отвратительно, фальшиво, словно в насмешку. И заманчиво, и пьяняще…
– Не смей меня так называть!
Но теперь, когда я уже услышала это слово, мучительно хочется повторения.
– Миссис Арчер, пожалуйста, – умоляет Либби, кладя руку на плечо девочки. – Она еще ребенок. Ей было очень трудно прийти к этому. И мне тоже. Пожалуйста… будьте помягче. Заклинаю… мы с вами ведь обе матери.
Я моргаю.
– Она… ваша дочь?
Либби кивает, утирает слезы рукавом пальто:
– Пожалуйста, если вы просто выслушаете…
– Нет. – Я вскидываю руки. – Сами же сказали, что это ваша дочь. Не может же она быть и вашей, и моей. Как? И вообще, она слишком маленькая.
– Ей столько же лет, сколько и Эми.
– Сколько было Эми. Она что, застряла во времени? Оно остановилось на десять лет? – Сарказм так и сочится из меня.
– Вы ближе к истине, чем думаете, – говорит Либби.
– Убирайтесь!
Я отталкиваю девочку, и она, покачнувшись, спрыгивает с крыльца на землю.
– Мама! – кричит она. – Не прогоняй меня! Я Эми. Твоя дочка. Вот это я сделала. Помнишь?
Она присаживается на корточки у крыльца и тычет пальцем в царапины на ковровой плитке в углу.
– Видишь? – Ее палец указывает на две тонко процарапанные кривые буквы: Э. А. – Эми Арчер, – говорит она. Палец соскальзывает на соседнюю плитку и показывает на другие буквы. – Д. Б. Дана Бишоп. Моя лучшая подруга! Ты еще нас обеих нашлепала за это.
Я ахаю, не в силах выговорить и слова. Сердце бешено колотится.