Страница 38 из 103
Так и осталась та в доме. Искра поначалу ворчала, недовольная чужим присутствием, но затем привыкла, перестала и внимание обращать на девку, будто та была приблудной собакой - бегает, машет хвостом, куска не лишает. А девка оказалась смышлёной и расторопной, иногда только втихомолку лила слёзы по погибшей матери и взятым в плен братьям. Искра однажды застала её с красными глазами, спросила: "Чего ревёшь?". Служанка закусила губу, колеблясь, потом бросилась в ноги хозяйке, умоляла смягчить участь пленников - получше их кормить да не держать целыми днями на морозе. Искра недоумённо воззрилась на неё, хотела гневно одёрнуть дерзкую, но растаяла. Женщин легко разжалобить - пусти слезу, и они готовы разрыдаться вместе с тобой. Так и Искра - положила ладони на плечи несчастной, сказала: "Я поговорю с вождём. Ступай".
Пошла к мужу, поведала об этом разговоре. Головня только отмахнулся: "У меня со своими забот хватает, чтобы ещё о чужих думать. Ты вон домом занимайся, за бабами следи. А с общиной я как-нибудь управлюсь". Жена только рот раскрыла. Таким Головню она ещё не видела. Бывало, ссорились, но он всегда первым шёл на примирение. А теперь что случилось? Может, разлюбил её? Или завёл кого на стороне? И сразу вспомнился шёпоток за спиной - подлый, лукавый - дескать, зачастил что-то вождь в женское жилище, так и норовит туда заглянуть; неспроста, видать! Даже и имя какой-то разлучницы звучало, Искра не запомнила - к чему забивать голову пустыми слухами? А теперь вот озадачилась: а ну как и впрямь бегает к какой-нибудь крале? Ему-то, вождю, теперь всё позволено, нет больше Отца, чтобы одёргивал, обличал, неусыпно стоял на страже нравов. Нынче всё можно: убивать, неволить, изменять. Сходить что ли самой к девкам, проверить, какая там вертихвостка Головню одурманила?
Но к девкам Искра не пошла, испугалась - узнает муж, хуже будет. Пошла к родителям. Отца застала за работой: тот сидел на нарах и прилаживал ивовые прутья к деревянному обручу - делал нерет. Мачеха вместе со Светликовой вдовой, своей подругой-соперницей, делившей кров и внимание Сияна, ушла кормить скотину. Старшая дочурка - скуластая, со впалыми щеками, вся точно из кости выточенная - толкла в ступе сушёную рыбу, отдувалась, то и дело убирая с мокрого лба густые чёрные волосы. Младшая - вислогубая, остроносая, с волосами короткими и вьющимися - сидела на нарах у противоположной от Сияна стене и тачала огромной костяной иглой ходуны. От иглы по полу тянулась длинная коричневатая жила, похожая на тонкий высохший корень.
Искра закрыла за собой дверь, робко потопталась у входа.
- Вот, пришла я, отец. Примешь что ли?
Сиян смотрел на неё, зажав между коленей обруч. В правой руке держал выгнутую веточку тальника.
- Проходи уж, коли пришла.
Искра огляделась, раздумывая, куда бы сесть, потом робко опустилась на скамью возле двери и, стянув рукавицы, сложила ладони на коленях. В родительском доме она чувствовала себя неуютно - воспоминания о несправедливости мачехи и равнодушии отца не давали покоя. Но больше ей не с кем было поделиться своими подозрениями. Товаркам она не доверяла - растрепят языками как нечего делать. А отец - он хоть и не любезен с нею, но уж точно не побежит болтать с каждым о том, что услышал от дочери.
Искра посмотрела по сторонам, вздохнула.
- Хорошо тут у вас.
Врала - ничего хорошего она в родительском доме не видела. Но надо с чего-то начинать.
- Сойдёт, - хмуро откликнулся Сиян.
Он тоже был недоволен. Выдавая дочь за нового вождя, надеялся, что Головня приблизит его к себе, вознесёт над прочими. Но тот на тестя и не смотрел, советовался только со Сполохом и Лучиной, да и подарков не делал - решил, видно, что достаточно уже отблагодарил Сияна свадебными подношениями. Рыбак чувствовал себя обманутым. Хоть и кум вождю, а будто изгой какой: даже в избу к Головне не мог войти когда вздумается - зятёк воспретил.
- Я о Головне пришла поговорить, - сказала Искра, бросив взгляд на сводных сестёр.
Сиян сделал вид, что не понял намёка. Ухмыльнулся, отставил недоделанный нерет, кинул прутик в охапку таких же, лежавших на дощатом полу.
- Повздорили что ль?
Искра опустила глаза.
- Не то чтобы... в общем, да.
Она снова подняла на отца взор и, собравшись с духом, выложила ему всё, что наболело. Отец слушал, усмехаясь в бороду, девчонки же, напрочь позабыв о работе, с открытыми ртами уставились на Искру, заворожённо внимая каждому её слову.
Когда Искра замолчала, Сиян кивком всё же выпроводил дочек из жилища, и спросил:
- Чего ты от меня-то хочешь? Сама знаешь, тесть для твоего муженька - пустое место.
- Скажи правду: есть у него зазноба в женском жилище?
- Откуда ж я знаю? Это у баб надо спросить.
- Они - болтуньи, вмиг по общине разнесут, что у нас с Головнёй неладно. Хочу от тебя узнать. Ты ведь тоже к ним вхож...
Сиян грузно поднялся, бренча нашейными оберегами, подошёл к очагу, задумчиво покачал кумысный мешок, висевший рядом. Затем шагнул к дочери и, наклонясь, проговорил ей в лицо:
- Головня твой - проходимец и плут. Допрыгается ещё. А ты знала, за кого шла. Он убил Отца Огневика и наплевал на обычай. Теперь вот плюёт на тебя. - Сиян разогнулся и погладил широкой ладонью бороду.
- Так что же, правда изменяет? - проговорила Искра сквозь слёзы.
- А кто ему запретит?
Сиян злорадствовал. Хоть таким способом, но отомстит вождю.
- Что творится-то вокруг - не видишь разве? - продолжал он. - Крамола крамолу ведёт, прежний грех нынче за благо почитается. А главный греховодник - он, Головня. Неужто, думаешь, устоял бы, когда соблазны в глаза так и лезут? Да он же сам эти соблазны и творит. Людей приневолил, свободы лишил. Сегодня - Рычаговых, а завтра - нас. Все будем в его узде ходить, а он нас плёткой станет погонять да посмеиваться. Собрание отчего не проводится? Молчишь, не знаешь? И девки эти... Гляди, ещё родит какая от него, и будет ему наследник. А ты останешься одна со своими слезами.
Искра не выдержала, завыла безутешно, а Сиян всплеснул толстыми руками.
- Тут не рыдать надо, а делу помогать. А дело у тебя одно: родить ему сына. Иначе выгонит тебя из жилища и другую жену найдёт. И тогда нам всем пропадать - заклюют за прежнюю честь. Не пощадят. Так-то вот.
Дверь со скрипом распахнулась, и внутрь, впустив облако морозного пара, ступила старшая жена Сияна. Спросила:
- Ты чего девок выгнал? - Заметила Искру и протянула понимающе: - Ааа...
От неё пахло сеном и навозом. Рукавицы были заляпаны коровьей слюной.
- Как там вождь поживает? - сказала мачеха, скидывая колпак и проходя по левой (женской) половине избы к очагу.
Искра не ответила. Только замотала головой и, утирая мокрый нос, со всхлипом выскочила наружу.
Вскоре в общину, ко всеобщему изумлению, заявились чёрные пришельцы - пяток безволосых гололицых людей, облачённых в вывернутые кожей наружу меховики и пышные лисьи колпаки. У каждого за спиной болталась на ремне тонкая железная трубка с деревянным наконечником в виде рыбьего хвоста, с металлическими крючочками, торчавшими вверх и вниз из середины трубки.
Люди, побросав все дела, сбежались смотреть на гостей. Лучина горделиво задирал нос, клал руки на старый выцветший пояс (подарок покойного родителя), приосанивался, важничая.
Головня вышел им навстречу с копьём на плече, шею увешал оберегами. На всякий случай и прочим мужикам велел вооружиться. Пока пришельцы пересекали речную долину, огибая заросли тальника, общинники успели хорошенько рассмотреть их упряжки. Каждую тащили по две лошадки - рослые, тонконогие, совсем непохожие на местных. Таким впору не в упряжке бежать, а на лугу красоваться. У Артамоновых вообще было не в обычае запрягать лошадей. Лошадь - животное благородное, ей лямку тянуть негоже, а если уж так невмоготу проехаться в санях, будь добр запрягай быков или, на худой конец, собак, как это делают Павлуцкие.