Страница 2 из 103
Подождав немного, он в сомнении окинул взором притихшую, затаившуюся тундру, быстро проговорил про себя молитву. Потом собрался с духом и завопил в ответ:
- Эге-ге-геееей!
И тут же в ответ раздалось:
- Сюдааа! Сюдаа!
Человек махал ему рукой.
Обрадованный, Головня запрыгнул на лошадь (та аж присела, бедолага) и ударил её пятками по бокам.
- Вперёд, родимая. Кажись, нашли своих.
Он не ошибся. Вождь, Сполох и Пламяслав расположились в ложбине, заросшей по склонам стлаником и кустами голубики с засохшими, сморщенными ягодками. Пока старшие разводили костёр, вычернив проплешину среди сугробов, сын вождя забрался на зелёный от лишайников валун, нависший над склоном, и вертел башкой в бахромчатом колпаке, похожий на суслика, высматривающего опасность.
Головня слез с кобылы, осторожно свёл её, хрустя веточками стланика, вниз по склону.
- А остальные где?
Вождь хмуро глянул на него. Не отвечая, спросил:
- Куда ламанулся-то?
- Все ж струхнули. Не один я.
Вождь смерил его тяжёлым взглядом.
- Ладно, бери снежака, и за дело.
Снежаком назывался широкий, длинный нож. Им резали снег, чтобы ставить жилище.
Головня отошёл к лошади, поскидывал с неё тюки, навешанные с боков, отцепил от седла кожаный чехол с ножом. Сунув руку в один из мешков, вытащил немного старого прелого сена, кинул на снег, чтобы кобыла поела. Много давать опасался, чтобы не было опоя. "Сытый ездок и голодная лошадь - хорошая пара", - так говорили в общине.
У костра переговаривались вождь и Пламяслав.
- Слышь, дед, а может, это пришелец твой был?
Старик ответил, почесав клочковатую бородёнку:
- Те чёрные были. А этот, вроде, нет.
- Чего ж удирал тогда?
- Не знаю. Чувство какое-то... вроде наваждения. Морок. Духи смутили.
Головня отошёл на несколько шагов в сторонку, начал тыкать ножом в сугробы, подыскивая хороший снег: чтобы не был жёстким, ломающимся в руках, и мягким, прилипающим к ладоням - нужен был только глубокий и ровный снизу доверху.
Невдалеке бродили лошади, рыли копытами сугробы, возили мордами по бурому, почти коричневому в сумерках, мху. Наверху, над склоном ложбины, всё так же торчал Сполох, крутил головой, наблюдал за тундрой. Скосил глаза на Головню и ухмыльнулся. Сказал, присев на корточки:
- Удрал - сам виноват, земля мне в ноздри. Надо было отца моего слушать. Он же вас, дураков, хотел остановить, орал вам... эх.
Головня отвернулся, не желая этого слушать.
Вождь сказал старику:
- А пойдём глянем. Он же тела волков не увёз, бросил как есть.
- А пойдём!
Сполох заволновался, спрыгнул с валуна, закосолапил к ним, проваливаясь в снегу.
- Меня возьмите. Тоже хочу глянуть.
- Здесь останешься, - отрезал отец. - За лошадьми присматривай.
Он подошёл к своей кобыле, потрепал её по холке, взобрался в седло. Лошадь не шелохнулась - стояла прямо, будто из камня вытесанная. Она была бесплодной, и потому очень сильной.
Пламяслав тоже вскарабкался в седло. Сполох, завидуя, глядел вослед старшим товарищам. Головня сердито резал снежные брикеты и выкладывал их по кругу, делая вид, что очень занят этим делом.
В мечущемся красноватом свете костра краски помутнели, всё вокруг стало зыбким и обманчивым: сугробы теперь смахивали на пепельные холмы, тени превратились в зверей, а звери - в привидения. Сумрак будто играл с людьми, сбивал их с толку, вселял страх перед каждым шорохом.
В небе опять засияло, заискрило, покатились красные, белые и синие волны, точно кто-то опрокинул на лёд бадьи с краской. Кончик ножа вдруг скрежетнул о что-то твёрдое, и Головня остановился, проведя рукавицей по снежной пыли, оставшейся на месте вырезанного снежного брикета. В чёрной земле, среди выцветшей жухлой травы и веток ягеля слабо переливалось нечто блестящее, прозрачное как талая вода. Небесные огни отразились в находке и растеклись по ней, тускло извиваясь. Головня извлёк из чехла поясной нож и поддел вещицу, выковыряв её из мёрзлой почвы.
Вещица древних - вот что это было. Реликвия ушедшего мира.
И сразу стало нестерпимо жарко, будто внутри возгорелся огонь. Непростая то была реликвия, а "льдинка" - великая редкость, достающаяся лишь избранным. Высотой с полпальца, гладкая и тонкая, изогнутая, словно кривая сосулька, вещица не таяла в руках, а искрилась тёмно-зелёным светом, будто внутрь ей напихали толчёных иголок. Чудо, а не вещь! Диковина.
Головня вытер пот со лба и задышал часто-часто, весь окутавшись белым паром. Неужто правда? Он, загонщик из общины Отца Огневика, держал сейчас в своих руках древнюю "льдинку".
И сразу вспомнились слова Отца: "Лёд неустанно соблазняет нас вещами древних, дабы мы, прельстившись, покорились ему душой и телом. Он играет на нашем любопытстве, подсовывая то маленькие, с песчинку, то большие, с медвежью голову; то прочные, будто остол, то хрупкие, как старая кость; а ещё твёрдые, словно камень, и гибкие, как кожа; ровные, как вытоптанный снег, и кривые, как хворост. А самые коварные прозрачны как льдинка. Ибо своей редкостью они искушают наиболее стойких".
Сомнений не было - злой бог подсунул ему "льдинку". Лёд хотел растлить душу Головни!
Но бог тьмы прогадал. У Головни было приготовлено средство против него.
Прикрыв глаза, загонщик прошептал:
Злобный дух, злобный дух!
Уйди прочь, пропади.
Не касайся ни рук, ни ног,
Ни головы, ни тела,
Ни волос, ни ногтей,
Ни нарт, ни одёжи.
Что моё - то моё.
Что твоё - то твоё.
Ты - от Льда, я - от Огня.
Да будет так!
Теперь и навсегда!
Вот и всё. Теперь находка была очищена от скверны.
Загонщик снял рукавицу, плюнул на пальцы и потёр вещицу, соскребая с неё грязь. Соблазн, великий соблазн! Но как чудесно было прикоснуться к нему! Будто не зелёная льдинка, а сам Огонь запрыгнул к нему на ладонь.
- Дошли наши, - услышал он голос Сполоха. - Разглядывают что-то.
Сыну вождя было скучно. Он стоял, притоптывая, на одном месте и неотрывно следил за вождём и стариком. Тонкое продолговатое лицо его будто одеревенело, превратилось в маску, в прорезях которой двигались маленькие, глубоко посаженные глаза. Короткая русая бородёнка подрагивала от лёгкого ветра. И весь он - приземистый, щуплый - скукожился от мороза и ветра, весь утонул в меховике.
Головня поднял на него глаза, сказал:
- Глянь-ка, что нашёл.
Сполох рассеянно опустил взор, потом раскрыл рот и торопко сбежал вниз по склону.
- Чтоб мне провалиться... Дай-ка посмотреть. - Потянул к находке руки, но тут же одёрнул ладонь. - Заклинание творил уже?
- Первым делом.
- Надо ж, зелёная, как изумруд... Я таких не видал никогда. - Сполох благоговейно принял вещицу и затаил дыхание, словно боялся сдуть "льдинку" с ладони. Прохрипел, подняв глаза на Головню: - Хорошо, Светозара нет, земля мне в глотку. Он бы тут хай поднял...
- Ну ладно, - сказал Головня, отбирая находку. - Хорош пялиться.
- Чего задристал-то? - усмехнулся Сполох. - Всё равно же узнают. Такую вещь в тайне не сохранишь.
- Ну да, если ты много болтать станешь...
Сполох прищурился, хмыкнул.
- Я-то смолчу. Сам не сболтни, земля мне в уши.
И отошёл к почти потухшему костру, подбросил в огонь мха. А Головня вернулся к работе. Но дело не спорилось. Из головы не выходили мысли о находке. Если и впрямь узнают, что тогда? Отец Огневик со свету сживёт.
Так он и пыхтел, огрызаясь на лукавые остроты товарища, пока не вернулись вождь со стариком. Оба имели весьма озадаченный вид. Издали было слышно, как спорят.
- Сам говоришь, что подслеповат, - напирал вождь. - Может, обмишулился?
- Как же, обмишулился! - язвительно отвечал Пламяслав. - Ты из меня дурака-то не делай. Я в Небесные горы ходил и большую воду видел. Я сказы древние помню и с прошлым Отцом как с тобой толковал. Огневик тогда мальчишкой был, пацаном несмышлёным! А я уже за Большим-И-Старым ходил. Думаешь, из ума выжил?