Страница 102 из 103
- Уцекаць надобно. Зараз Вилакадзи дзеся будзе. В тайгу пойдзём...
Головня вяло отбивался:
- Брешешь, сука. Никуда не уйду. Лучше сдохну здесь... - Перед глазами стоял багровый туман, по телу прокатывалась острая боль. Неимоверным усилием воли Головня утвердился на ногах, оттолкнул от себя умельца. - В искус вводишь, Ледовый выкормыш! Пошёл прочь.
Тот испуганно залопотал:
- Зараз дзеся будут. Не остановиць...
Головня окинул мутным взором продолжающуюся бойню у частокола. Мимо него, шатаясь, прошёл боец с очумелым, невидящим взглядом. Сквозь изорванный меховик сочилась тёмная, почти чёрная кровь. Колпак болтался за спиной, держась на одном сухожилии.
- Где Пар? - прохрипел Головня. - Где Лучина? Где все?
Штырь не ответил. Он тянул вождя за рукав и шептал как полоумный:
- В тайгу, в ледзяные поля... Спасай жидзнь, великай вождзь!
Лицо его, всегда такое молодцеватое, теперь выглядело так, будто Штырь со всего размаху хряпнулся об лёд: левый глаз заплыл, во рту не хватало зубов, нос измазан в крови. Головня брезгливо стряхнул его пальцы со своего рукава и попёр обратно к месту свалки, хрипя разбегающимся воинам:
- Назад, сволочи! Убью! Душу вытрясу! Стоять до конца.
Схватил одного из беглецов - вислоусого молодого воина - дал ему по морде, опрокинув в снег.
- Куда, сукин сын? Давай назад.
Тот зарыдал, стоя на коленях. Воздел руки к небу.
- Да ведь убьют же, великий вождь! Убьют!
Головня толкнул его ногой в плечо, пинками погнал обратно в бой.
Лучине повезло. Он сумел выбраться из свалки и на четвереньках, не оглядываясь, заполз на снежный вал. Там он собрал немногих оставшихся стрелков и велел им бить по вражеским лошадям, дабы лишить врагов преимущества. Стрелки возроптали было: разве божеское дело - скотину губить? Лучина прорычал им в ответ:
- Плевать на обычай. Бейте без оглядки. Я за всё в ответе.
И начали бить. Да так, что всадники валились один за другим. Пришельцы отстреливались, но в лихорадке боя не могли как следует прицелиться. Вилакази что-то кричал им, махая металлической штуковиной, потом сунул её в твёрдый кожаный чехол на поясе и, вытащив нож, ринулся в гущу рукопашной.
Лучина только этого и ждал. Выхватив из-за пояса топор, он прыгнул с вала на завязшего в скопище тел начальника пришельцев и с размаху ударил его топором по голове. Лезвие скользнуло, порвав меховой колпак, и обнажило ровный железный шлем, гладко обтекавший голову. Топор, дзинькнув, вывернулся в руках Лучины, и помощник вождя, не удержавшись, рухнул под ноги коню. Жёлтые мослы копыт взбивали снег перед его носом, над головой звякали стремена. Тела сражавшихся то и дело валились на него, вдавливали в землю, он скидывал их с себя, ругаясь сквозь зубы.
Вдруг до его слуха донёсся глухой рокот - необоримый и мощный, словно все демоны нижнего мира вдруг пустились в пляс. Лучина оторопел на мгновение, а потом заорал:
- В стороны! В стороны, прах вас побери!
Ужас придал ему сил. Скинув с себя очередного мертвеца, он вмазал какому-то пришельцу локтем по чёрной роже, поднялся и, расшвыривая своих, начал пробивать себе путь. Очумевшие, разгоряченные лесовики оловянными глазами смотрели на него, а он хватал их за меховики и орал:
- Обернись, дурак! Беги отсюда!
Воины оборачивались, и, изрыгнув ругательство, кидались прочь. А с бугра, увенчанного руинами древних, потекли во все стороны огненные реки, точно кровь из огромного нарыва. Реки эти делились на ручейки, вновь сливались, подминали под себя жилища и с грохотом неслись к месту боя.
Головня тоже заорал, сложив ладони в виде трубы:
- В стороны! Уходите оттуда!
Таёжники, услыхав его, прыснули во все стороны, как стая вспугнутых куропаток. Запинаясь о тела товарищей, роняя оружие, они побежали кто куда. А пришельцы, узрев несущийся на них поток, толкаясь и вопя, ринулись прочь из становища.
- Ай молодца, старик! - вскричал Головня. - Не подкачал, сделал своё дело!
Мимо него, мыча от страха, половодьем неслась скотина с пылающими в рогах связками сена и валежника. Несколько коров кувырнулось в воронки от взрывов, придавив там копошившихся раненых, остальные заметались перед развороченным частоколом, втаптывая в слякотную жижу всех, кто не успел отскочить. Вилакази, пытавшийся остановить бегство своих воинов, рухнул под копыта обезумевших коров, сброшенный взбрыкнувшим конём.
Ошалевшие от пережитого таёжники, тяжело дыша и вытирая кровь с лиц, наблюдали, как скотина, смяв толчею пришельцев, ломилась в ощеренные пробоины. Становище начало затягивать дымом. Шкурницы вспыхивали одна за другой.
- Братцы, спасайте жён и ребятню! - крикнул кто-то из воинов.
И бойцы, расталкивая бестолково сгрудившихся у частокола коров, ринулись на другой конец становища. Головня поднял глаза, увидел Лучину. Тот стоял, опершись левой ладонью о зубец тына, бросал взоры по ту сторону стены. Ни радости не было на его лице, ни печали, одна лишь безмерная усталость.
- Ну что? - крикнул Головня, нарочито усмехнувшись. - Пойдём ловить Огонька?
Со стороны бугра, хлеща плёткой по мятущейся скотине, спускался Хворост. Лоб и щёки его серели от дыма.
Огонька ловить не стали - сначала пришлось загонять обратно в хлев разбежавшихся коров и тушить пожары. Затем Головня решил дать отдых бойцам: нападать на вражеский стан среди бела дня казалось ему безумием - пришельцы, хоть обескровленные и потерявшие предводителя, всё ещё выглядели грозной силой.
- Дождёмся ночи, а там и ударим вместе с парнями Ожога, - сказал он помощникам.
Одолженный Чадником писарь бойко докладывал вождю, водя заиндевевшим чернильным пальцем по испещрённому чёрными закорючками листу мелованной телячьей кожи:
- Трудно вести подсчёт, господин. Все бродят туда-сюда, порядка нет. Из полусотни лучников налицо пятнадцать... это - которых встретил... из сорока бросателей камней - не менее двадцати. А сколько всего, лишь Наука ведает. Ежели прикажешь бойцам построиться, скажу точную цифру.
- Не надо, - с безразличием махнул рукой Головня.
Он и так видел, что от его войска осталась едва половина.
Хворост подступил с осторожным советом:
- Может, отпустить сволочей подобру-поздорову, великий вождь? К чему зазря людей класть? Победа уже за тобой.
Головня цедил в ответ:
- Там - Огонёк. Если дать ему уйти, новое войско приведёт. Пока не увижу его подлую башку на колу, не успокоюсь.
- Воля твоя, великий вождь, - покорно согласился старик.
Дождавшись сумерек, они снова пошли в бой. Головня поступил хитро: не стал выводить воинов на открытое пространство, где их перестреляли бы из громовых палок, а обошёл вражеский стан с юга и запада, спрятавшись в густом ельнике.
По пути наткнулся на обкромсанный отряд Штыря. Тот тоже шёл к стоянке пришельцев, выполняя наказ вождя. Коротко обменявшись новостями, бойцы рассыпались по опушке и в полной тишине ринулись на приступ.
На этот раз сражение вышло скоротечным. Враги хоть и успели схватиться за оружие, предупреждённые дозорными, но думали уже не о победе, а о спасении. Разметав становище, Головня дал им уйти - стужа доделает остальное.
Огонька поймали, сбив стрелой с собачьей упряжки, на которой он хотел удрать. Подстрелили в левое плечо и, связанного, приволокли к вождю. Головня вглядывался в омытое белесыми сумерками лицо родича. За прошедшее время Огонёк почти не изменился, разве что немного похудел да начал подбривать щёки по обычаю пришельцев.
- За то, что навёл врагов на родную землю, проклят ты пред богиней и потомками, - сказал Головня.
- Не я проклят, а ты, - огрызнулся внук Отца Огневика, покачиваясь от слабости. - Разве это я предал своего бога? Разве это я отрёкся от рода? Глянь, кто окружает тебя: чужаки да лёдопоклонники. Один Лучина из наших, да и тот - по роже вижу - оскотинился. Что ты сделал с нашим родом, Головня? Отщепенец с грязной душонкой, ты принёс в наш мир боль и страдания. Льёшь чужую кровь как воду. Ты - как Обрезатель душ: умеешь только отнимать. Будь ты проклят. Ты и все, кто служит тебе, - он окинул свирепым взглядом стоявших рядом помощников вождя. - Все вы будете стынуть в Ледовых чертогах. Попомните моё слово.