Страница 16 из 24
Они приходили и приходили. Садились перед ней усталые и притихшие, а уходили королевами. Она давала советы, прикуривала для них сигареты и отвечала на звонки.
В четыре часа к ним с топотом влетела зеленоволосая толстушка из утреннего кошмара.
— Мама! — закричала она. — Поедем! Ты обещала!
— Что я обещала? — осторожно поинтересовалась Родмонга Эдуардовна.
От себя новой она могла ожидать чего угодно, и дурные предчувствия ее не обманули.
— Ты обещала за «пятерку» в четверти по химии, что можно будет проколоть язык!!!
— Очаровательная девочка, — оценила чопорная клиентка с фальшивым «Картье» на пальце, а Родмонга Эдуардовна чуть не упала в обморок. Она собиралась сказать для начала, что лучше отведет Наташу в музей пыток, а потом произнести речь о страшном вирусе гепатита С, который можно запросто подхватить при такой процедуре. Но вместо этого она сказала:
— «Пятерка» — это сильно! А слово надо держать. Я обещала — значит, пойдем.
Довольная Наташа кинулась ей на шею, потом переобнималась со всеми клиентками и мастерами и унеслась обедать, пообещав вернуться к шести.
В шесть часов Родмонга Эдуардовна на ватных ногах отправилась в салон татуировок и пирсинга. В своей профессорской жизни она со стопроцентной гарантией не подошла бы к подобному учреждению и на километр. За стойкой администратора сидела девушка лет двадцати. Волосы у нее были заплетены в тысячу африканских косичек, а в ухе торчало не меньше двадцати металлических колечек.
— Здрасьте, — сказала она. — Что будем делать?
— Ну, говори, — Родмонга Эдуардовна подтолкнула притихшую Наташу к стойке. Та вцепилась в ее руку и смотрела по сторонам огромными глазами.
— Я немножко боюсь, мама, — прошептала она.
— Знаешь что, дорогая, — сказала вдруг Зинаида профессорским тоном Родмонги Эдуардовны. — Ты ведь приняла решение?
— Да, — тихонько кивнула Наташа.
— Так вот. Свое решение надо уважать. Решила прокалывать — будем прокалывать.
Она расплатилась с девицей в косичках, взяла талон, и они отправились в кабинет.
На пороге Наташа остановилась, увидев похожую на больничную обстановку (салон Зинаида выбрала приличный). Глаза у нее были совершенно перепуганные, а сердце у Родмонги Эдуардовны непривычно обливалось кровью.
— Перестань трястись! — тем не менее строго сказала Зинаида. — Ты же девочка, а не размазня в штанах!
Про себя Родмонга Эдуардовна отметила, что с Птолемеем она никогда так не говорила.
— Ты целый год морочила мне голову этим своим языком. Так что теперь уже дороги назад нет. Возьми себя в руки.
— Мне страшно, — хныкнула Наташа. — А Ирихе из нашего класса когда кололи, она вообще сознание потеряла…
— Вот и рохля твоя Ириха, — бодро отчеканила Зинаида. — И что тут страшного?
Наташа попятилась:
— Тебе легко говорить, мама, а вот ты бы сама не смогла…
— Я! Ты не знаешь свою маму?
Родмонга Эдуардовна визжала и сопротивлялась, как ребенок, когда Зинаида уже взгромоздилась на кресло и разинула рот.
— Ма-ам, ма-ам, может, тебе грелку? — услышала Родмонга Эдуардовна сквозь туман.
Она приоткрыла глаза и увидела, что лежит в той же комнате, что и утром. Девочка постарше стояла возле кровати с чашкой в руке, а Наташа ползала вокруг мамы, поправляя ей плед и тихонько всхлипывая.
— Де дада, — произнес воспаленный рот Зинаиды, а что-то металлическое стукнулось о зубы.
— Ты видишь, до чего ты довела мать! — завопила старшая девочка. — Ей больно! И все из-за тебя!
Наташкин подбородок начал смешно трястись, и она заревела громко и отчаянно, как маленький ребенок. На кровать тут же запрыгнул огромный полосатый кот и начал тереться попеременно о Зинаидин подбородок и Наташкин локоть.
— Перепданьде, — сказала Зинаида и рассмеялась.
Внутри нее хохотала Родмонга Эдуардовна. Оказалось, что она до сих пор не знала, что можно быть такой свободной и довольной. Она никогда не видела столько искренних благодарных глаз, как в этот день. Ей ужасно нравились эти смешные девчонки, и хотелось целовать их зеленые волосы и болтать с ними о всякой ерунде и наивных секретах. Она не замечала столько простых вещей, а они оказались самыми важными в жизни, хоть за них и не принимали в академии, и не присуждали Нобелевских премий.
Зазвонил телефон, и Саша принесла ей трубку.
— Это Марина, — сообщила она. — Я сказала, что ты не можешь говорить, но у нее что-то срочное.
Родмонга Эдуардовна поднесла трубку к уху. С той стороны тихим шепотом произнесли:
— Зинуль, спасибо. Я сделала все, как ты сказала. Я перестала о нем думать, а он вернулся! Представляешь? Спасибо, Зин!
Родмонга Эдуардовна положила трубку и улыбнулась.
В ту ночь она впервые засыпала счастливой. Рядом сопела Наташка, на ногах лежал тяжеленный кот. Саша сидела на полу и без звука смотрела телевизор. Родмонга Эдуардовна довольно вздохнула, Саша обернулась и подползла к ней по ковру.
— Твой Юрасик приезжал, мам, — зашептала она. — Арбуз привез. Так испугался, когда тебя увидел. Ты, мам, спала с открытым ртом, а оттуда железка эта. Ужас! А он прямо чуть не заплакал и сказал: «Как же я вашу мамулю люблю, козявки!» Смешной он, мам. А мне билеты на концерт достал, на «Би-2»! Ты же пойдешь со мной?
— Конепно, — сказала Родмонга Эдуардовна и погладила дочь по волосам.
Справа завозилась Наташка, обняла ее пухлой ручонкой, уткнулась в плечо и сказала во сне:
— Я тебя люблю, мам.
Эти слова Родмонга Эдуардовна услышала в первый раз. И все в ее жизни встало на свои места.
Глава четырнадцатая
Перед сном в номере «1881»
— Соус карри! И ничего больше! Поджигайте эти кошмарные палочки. Надеюсь, мы не задохнемся. Нет, юноши, словари с собой брать нельзя. Не притворяйтесь, вы и так справитесь, не такой уж сложный это язык. Хорошо, хорошо, Юки-но, я дам тебе выходной. Но сейчас ты должна постараться, он во все это должен поверить. Проверьте как следует карманы и багаж, когда будем возвращаться, я не хочу, чтобы сюда опять проникли эти гадкие огромные кузнечики, они раздражают рыб, а я уже не так молод, чтобы за ними гоняться. Да, Юки-но, подушки и бусы ты можешь взять на память. Только ничего там не ешь! Как я устал за вами следить… Когда же сбудутся и мои мечты? Ведь не так много мне надо. Клетчатый плед и кресло-качалка у камина. Ну и пара-другая волшебных снов, как выходное пособие. Ладно, ладно, не буду. Конечно, я вас не оставлю.
Что вы сказали? У нас не та полицейская форма? Ах, оставьте, в этой истории будет полно неточностей, но ведь дело не в них. В конце концов, это просто сон.
Вы готовы? Тогда пора! Запускайте жару!
Глава пятнадцатая
Сон в номере «1881»
Больше всего Степан скучал по русскому телевидению. Он работал охранником в российском посольстве в городе Дели, и ему ужасно недоставало передачи «Диалоги о рыбалке». Степан родился в Воронеже, был веселым здоровяком и сильно любил попить с ребятами пива и сходить на рыбалку. Но сейчас, вот уже третий месяц, Степан торчал в душной Индии на должности, которая официально называлась «дежурный комендант». Страна ему нравилась, хоть дома и волновались за него из-за всяких болезней. Но здоровье у Степана было отменное, вот только скучал он здорово, да еще с телевизором была просто беда. Спутниковая тарелка с удовольствием и в отменном разрешении демонстрировала пузатых турков и итальянок, непременно крашенных в блондинок, но наотрез отказывалась показать добродушную физиономию Ивана Затевахина с его рассказами про зимнюю уклейку.
Уклейки здесь тоже не было. Зато была всяческая дрянь вроде огромной саранчи, цикад, которые могли бы заглушить воронежский трактор, и богомолов. Этих тварей Степан сильно побаивался. Если богомол забирался в домик охраны, Степан не решался туда войти, а поскольку признаться напарникам и позвать их на помощь он позволить себе никак не мог, то принимал самостоятельные меры по спасению — громко топал ногами, колотил по столу или по стенкам газетой и ругался. Но подлая тварь вылезать с его рабочего места не торопилась — начинала мерзко покачиваться и махала страшными лапками. А еще Степан читал однажды, что самка богомола после их богомольева секса подчистую съедала своего самца. От этого Степе становилось еще противней.