Князь Олег

— О каких возможностях человека должен был поведать Христос людям после того, как побывал в Гизехских пирамидах? — спросил он.

Бастарн глубоко вздохнул, опустил голову на грудь и стал внимательно вглядываться в сочетание геометрических фигур, вышитых красными, желтыми и синими нитками на его белом балахоне. Вот они, два треугольника, своими вершинами подпирающие небо, а желтыми и синими сторонами соприкасающиеся с ярко-красным солнцем, которое своими верхними, жаркими лучами вращало беспощадную десницу времени и заигрывало с богом Хроносом, а нижними лучами указывало на блеклый диск Луны и напоминало о ее родительской роли по отношению к Земле-кормилице.

— Что ж, слушай и не глумись! Думаю, что после этого ты решишь, надо ли тебе твое войско вновь пытать разбоем.

Аскольд подвинул свой тяжелый, украшенный резными узорами и яркими красками табурет к стене, поближе к жрецу, и, коснувшись рукой Бастарна, умоляюще попросил:

— Не таись, поведай мне все. Мне это необходимо!

— Если б я таился, ты б меня нынче не увидел, — снисходительно улыбнулся Бастарн и, чуя неизбежность откровения, посоветовал:

— Я считаю тебя, князь Киева, достойным человеком, ибо душа твоя еще знает, что такое честь и доброта, а потому ты и должен знать, что главная сила человека заключается не в его росте, мышцах, ловкости, умении носить воинские доспехи и владеть оружием. Главная сила человека, Аскольд, в его разуме, — тихо и важно проговорил Бастарн и, не давая прервать себя, продолжил: — А поначалу, мой дорогой, ты должен научиться слушать наших богов.

— Опомнись, — прервал жреца Аскольд, сосредоточенно сведя свои красивые пушистые брови в единую грозную линию. — Я привык разговаривать с богами и знаю, что они живут повсюду и слышат меня. Чего ты теперь требуешь от меня? Или появились другие боги, с которыми нам надо научиться ладить?

Бастарн внимательно оглядел разгоряченного и зараженного исключительностью своих дум киевского правителя и тяжело вздохнул.

— Значит, к новым думам не готова твоя душа? — тихо спросил Бастарн, и это подействовало на Аскольда отрезвляюще.

— Когда личинку кормит не одна родная мать, но и чужие кормилицы… — глухо возразил Аскольд.

Бастарн улыбнулся.

— Да, тебя многие кормилицы потчуют. Не отравиться бы от изобилия изысканных блюд! — грустно заметил он.

— А чем твое блюдо целительнее других? — язвительно спросил Аскольд и снова недоверчиво уставился на жреца.

— А тем, что ближе к истине расположено!

— И оно может изменить мою жизнь?

— Да, — глубокомысленно ответил Бастарн.

— Чем?! — недоверчиво вскипел опять Аскольд.

— Если примешь его законы к действию, то впоследствии взойдешь на дорогу богов, — медленно и очень внушительно ответил верховный жрец.

— О, Бастарн, это ответ для моего дитяти, который целыми днями трется возле своей няньки, удивительной сказительницы.

— Ты должен научиться смотреть на своего врага не только глазами победителя, но прежде всего глазами миротворца, — со спокойной убедительностью продолжал увещевать Бастарн князя. — Да-да! Именно миротворца! Не веришь? Не улыбайся! Ведь и у твоего врага тоже есть жена, дети, которым нужен муж и отец. Так почему ты его должен убить? Только потому, что он богат, а ты сильнее его? Я заклинаю тебя, Аскольд! Ты должен передать своему врагу силу доброй воли и любви, и он не поднимет на тебя свою секиру! Если ты поверишь в силу своей доброй воли, то любого врага, напавшего на тебя неожиданно, ты можешь остановить силой своей любви к нему! Без оружия! Такова сила нашего разума, — горячо заверил Бастарн и добрым взглядом окинул поникшего князя.

— Не веришь, — вздохнул Бастарн немного погодя.

— Может быть, ты и прав, — немного помолчав, растерянно проговорил Аскольд, — но мне все это очень трудно сразу понять.

— Твой сын, вырастая, должен видеть своего отца не убийцей других отцов, а их благодетелем!

— Почему же ты желал, чтобы Исидор был заточен в темницу? — засмеялся Аскольд. — Ведь он почти то же самое говорил! И про любовь, и про добро…

— Не тому учит твой Исидор, — сердито возразил Бастарн. — Он учит любить хитрого и жадного, а не отчаявшегося врага, запутавшегося в поисках истины, — горячо ответил жрец, пытливо взглянув на Аскольда и усомнившись в искренности его слов.

Но Аскольд внимательно посмотрел в разгоряченное лицо жреца и очень медленно проговорил:

— Любой народ, если у него появилась возможность содержать войско, прежде всего учит его хитрости! А жадность, как правило, Бастарн, приходит всегда во время созерцания богатства! Я видел, как дичала моя дружина, когда драла и хватала со стен Софийского собора завесы, иконы, кубки, чаши, вазы и стонала от восторга, что все это будет принадлежать ей!

— Но ведь ты и готовил ее к этому! — упрекнул Аскольда Бастарн.

Аскольд усмехнулся и откровенно заявил:

— Да! А иначе она бы от меня снова сбежала к Рюрику!

— А ты только этого и боялся! Ты о соседних племенах должен был душою болеть, а не о греках да соперничестве с Рюриком!

Аскольд вскинул голову. Зло посмотрел на Бастарна:

— Ты думаешь, я забыл, для чего Киеву князь нужен?! Ты же знаешь, что я все соседние племена защитил от мадьяр и хазар! А сколько печенегов бил в Приднепровье, знают не только печенеги! Спроси половцев! Древлян!.. Будет пустословия! Не о том сказ ведем, — неожиданно оборвал себя Аскольд и, вдруг остановившись, в упор спросил жреца:

— А какие опасные думы заложены в этот треугольник? — И он развернутыми ладонями очертил в воздухе угольник с тремя вершинами.

И Бастарн, не скрывая тайн, объяснил суть древнего символа:

— Когда-то наши далекие предки изъяснялись только с помощью знаков. Слова им были не нужны и письменность — тоже. Знак вмещал гораздо больше понятий, чем можно было сказать словами, а слова уводили от главного…

— Ты хочешь сказать, что тогда жизнь была проще? — заинтересованно спросил Аскольд. — Что это был за народ? Откуда? Где обитал?

— Это были потомки третьей расы, одаренной разумом высшими существами, которые жили когда-то на нашей Земле; они породили царей Египта, Индии и других правителей и оставили нам множество совершенных законов, которые сейчас скрыты от людей, ибо когда-то были отвергнуты злыми, жадными народами, завладевшими огромными богатствами и правившими огромной страной, называвшейся Лемурией.

— Откуда ты это знаешь, Бастарн? — одними губами спросил Аскольд, и жрец почувствовал всю глубину потрясения князя. «Как хорошо, — лихорадочно подумал жрец, — что князь принял все это к душе! Как хорошо, что его душа заволновалась и сдвинулась наконец с мертвой точки неверия!..»

— Об этом знают все жрецы всех народов Земли, ибо мы — прямые потомки сынов разума, — тихо молвил Бастарн, и Аскольд не посмел возразить, ибо столько величия исходило от всей фигуры Бастарна даже тогда, когда он просто сидел, едва прислонившись спиной к стене, что язык не поворачивался поглумиться над этим откровением.

— Ты же не смог среди своего воинства выбрать себе жреца! — напомнил Бастарн Аскольду, и тот молча ему кивнул. — И невозможно ни из одного простого человека сделать жреца, ибо это опыт целых поколений, таких, как мы! Если мой сын не пойдет по моим стопам, то в нем все равно будут бурлить мои стремления и знания, и он рано или поздно все равно будет исцелять души и тела людей! — уверенно изрек Бастарн.

Аскольд опять склонил голову перед жрецом, а тот продолжил:

— Вот и ты! Ты знаешь своих прародителей, как дровосека и витию[4], но по твоим глазам, стати и жестам я чувствую, что в тебе течет кровь правителей, возможно, Скилура, скифского царя, у которого было около ста сыновей… — Аскольд широко улыбнулся и горделиво приосанился, но жрец торопливо продолжил: — Но самое главное, Аскольд, ты сейчас выполняешь не завет своего предка, а волю сынов тьмы!

Аскольд отпрянул от жреца.

4

Вития — песнотворец.