Князь Олег

— Помнится, я тоже был не против, чтоб нас охраняли варязе-русичи, когда они прибыли к нам по зову Гостомысла, — казалось, задумчиво проговорил воевода, но острый взгляд, брошенный им на Домослава, блеснул первой грозовой молнией, и дух спора мгновенно завис над всеми. Мстислав отвел тяжелый взгляд от Домослава и с вызовом продолжил: — Но наш народ должен знать правду, какой бы горькой она ни была! — Мстислав, овеваемый потоками воздуха, насыщенного колючими пластами раздора, звенящим голосом выкрикнул: — Все шепчутся по закоулкам, но вслух не решаются сказать, что Гостомысл с умыслом ссорил наши племена, чтобы мы в клочья раздирали друг друга и думали, что не можем жить в согласии без управы пришельцев! — Он перевел дух и оглядел поляну: — Гостомысл делал это ради того, чтобы всеми силами заставить нас подчиниться своему сыну, рожденному и выросшему в чужой нам земле, Рюрику! — продолжил Мстислав, набирая в легкие воздух для следующего рывка.

Поляна взревела, но не вскочила с мест и не бросилась на варязей.

— Мстислав, побойся духа Гостомысла! Зачем ты это изрек? — возмутился Домослав.

— Я думу такую имею, — взревел Мстислав, перекрывая шум поляны, и мигом навел тишину. — Пусть Власко будет посадником и подумает, как исправить ошибку своих отцов!

— Верно! Вся улица ремесленников и Людина мыса требуют, чтоб Власко был посадником, — раздался звонкий голос рядом.

Домослав ударил еще раз мечом о щит и навел тишину.

— Пришла пора закончить споры и избрать посадника. А посему силою голосов своих докажите мне, на чьей стороне будет выбор, — предложил Домослав и, немного переждав вспыхнувший было переполох, вызванный переходом сторонников Власко и Полюды на свою часть поляны, выкрикнул имя своего давнего друга.

Поляна, разделившаяся на две неравные части, малочисленной стороной своей прокричала трижды: «Полюда!» — и поняла, что проиграла.

Другая часть поляны так грянула имя своего избранника, что вздрогнула дубовая священная роща за городищем и с возмущением растворила свои волхвовательные врата. С тех пор, говорят, и ушли гулять права словен по всей земле и долго их найти не могли.

Домослав выслушал мощное изъявление воли народа и изрек первое решение Совета:

— Волею народной Власко избран посадником в нашем краю, но в течение одного года Власко надлежит показать не только свой ласковый и добрый нрав, но и хозяйственную сметливость. Таково будет его испытание.

Власко поднялся на помост и, верный выучке своего древнего рода, поклонился в знак благодарности за доверие и почет всему Совету. Он немного дольше обычного держал голову склоненной, ибо старался скрыть от всех слезы волнения, появившиеся на щеках. Он никак не ожидал от Мстислава горячей речи в свою защиту, хотя и знал, что ремесленный, плотницкий да и кое-какой боярский люд будут стоять за него.

Поляна затихла, и Власко, призвав на помощь все свое мужество, поднял голову и, встретившись взглядом с предводителем варяжской дружины, почувствовал, как сердце его окаменело. Ненависть мгновенно вонзилась в поры его кожи и исказила лицо. Закусив губы, он понял, что не время пока проявить ее и лучше бы сдержаться, но еще несколько мгновений он не мог управлять собой.

«Молодой еще для управы-то, — испуганно вдруг подумали бояре, избравшие Власко в посадники. — Не оплошал бы! Да не опозорил бы нас!.. Чтой-то долго молчит да на варяга смотрит».

Но Власко вовремя опомнился. Он оторвал руку от груди, выпрямился и, глядя в дальние, верхние ряды, занятые старейшинами и вождями племен, громко сказал:

— Благодарю за доверие всех, кто не побоялся высказать благое слово в мою пользу. А что касаемо испытания, то, я думаю, оно нам всем предстоит!

Поляна зашумела.

— И как я могу ручаться один? — удивился Власко. — Тут надо всех именитых людей края ручательством овить! — предложил он и вдруг увидел поднятые руки словенских вождей. Он понял их знак, запрещающий начинать смуту, и смирился. Будет еще время разойтись норову Гостомыслова городища, а сейчас надо стерпеть.

Власко снова приложил правую руку к груди и низко поклонился, давая знать старейшинам и вождям, что он признал их волю над собой. Затем он медленно выпрямился и с той решимостью, которая была накалена жгучей ненавистью к пришельцам-варязям, сказал:

— А теперь, коли избран я, оповещу всех, чего желаю добиться от словен, моих братьев и сестер. — Он быстро повернулся к Домославу, взял его за плечо и, не отпуская от себя мудрого посла, провозгласил: — Я хочу, чтобы словене сами создали себе крепкую рать и содержали ее, не жалея на нее ни живота, ни земли.

Толпа одобрительно грянула: «Да будет тако!», но были и такие, кто пожал плечами и покачал в сомнении головой. Власко увидел это и сразу же решил спросить о несогласии с собой первого же попавшегося на глаза молчуна.

— Ну, брат, скажи, что не по нраву тебе в моей воле?

Тот, не раздумывая, отважно ответил:

— Земля не отпустит наших сыновей от себя. Уж больно хлебушек трудно дается, Власко. Они у нас с младых ногтей знают цену каждому зернышку, а ты их хочешь к бранному делу забрать.

Я тебе вот что глаголить буду: многие земледельцы не согласны с твоей горячей думой, хоть и всей душой любят тебя. Чего баять лишнее, коли враг нагрянет, мы с тобой будем. Но воевать, как умелые варязе, не сможем — это я всем сердцем тебе молвлю. Прости меня. Что думал, то и сказал. Не вернуть уж, я думаю, тебе тех ветхих наших обычаев. Уж веков пять минуло, как братаемся по рекам с русичами, так чего уж ноне-то сечу с ними начинать! Уж лучше мы детей своих нашему земельному да Велесову делу обучать будем, как дух дедов повелевает, а варязе пусть свое дело, нами же нареченное, тут исполняют. Думаю, не велик был грех отца твоего, а вот благо большое он для земли своей сделал! Ты бы видел, сколь мы хлеба-то вырастили!

— А ежели варязе для своей дружины ваш хлеб отбирать начнут! — не выдержал Власко.

— Чаю, весь не отберут, руки отсохнут, — хмуро ответил пахарь.

— Да варязе-русичи сами хлеб умеют растити, чего напраслину-то городить! — искренне возмутился его сосед и словоохотливо добавил: — Земли им только дали мы маловато, а леса наши вырубать они не решаются без нашего дозволения. Вот и подумай об этом еще, Власко! — посоветовал земледелец, раскрыв свою широкую кряжистую ладонь к новому посаднику.

— Вот об этом и думаю! — хитровато подхватил Власко и пояснил: — Ежели мы им дозволим леса рубить, сколь им вздумается, да землю осваивать, они такие корни здесь пустят, что и нам потом негде жить будет!

— Ты, Власко, пойми: наши дети, ну, с десяток, придут к тебе в дружину, ну, еще десятка два-три наберешь из ремесленников, а остальные корнями вросли в свои дедовы дела, и земля-кормилица их не отпустит. Ты ведь не вырастил ни деревца, ни колоска, душу ты ни во что еще не вкладывал, а хочешь своим норовом наш дух сломить! Не с того правление начинаешь, Власко! — строго проговорил земледелец, не спуская глаз с возбужденного взора Гостомыслова отрока.

— Да, не с того! — полоснул воздух поляны Власко. — Я не понимаю, куда исчез дух того народа, который владел ратной хитростью и не поддавался ни одному чужеземцу? Я не понимаю, почему мы и дальше должны унижаться и искать защиты у чужого племени? У самих, что ли, нет ни силы, ни храбрости? — звонко вскричал Власко.

— Да не сей ты дух раздора между нами, Власко! Не запалишь ты сердца наши огнем мести! Не источай свою желчь на нас, побереги ее для жирного ужина! — И, не давая Власко возразить, пахарь продолжил резким голосом, перекрывая шум поляны: — Нам дороже дух родства с варязями, ибо, как мы знаем, Рюрик-то был кровным братом тебе и сыном дорогого нашей памяти Гостомысла, как и ты! Да и сестра твоя тоже замужем за варязем! Так неужто они сродственников своих, то бишь нас, обижать намерены? Чтой-то ты, Власко, все за них стараешься глаголить, а они, ведаем, здесь сидят и смирнехонько ждут, когда ты наговоришься вдоволь!