Мечтай осторожнее

Я вспоминаю наш разговор на кухне. Гейб гений!

— Ну, вы ведь знаете, что такое «срочный вызов»? — Он заговорщицки понижает голос.

Кое-кто громко хмыкает, кто-то в недоумении, третьи шепчут объяснения друг другу на ухо. Наконец дошло до всех, и по аудитории прокатывается волна грубоватых смешков.

— Я знал, что вы меня не подведете! — И Гейб продолжает говорить с самым невинным видом, широко распахнув глаза: — Кошки серые, черные, полосатые, пара персидских голубых… до утра так и шастали туда-сюда! — Умолкнув, он всматривается в зал. Готовится выдать ключевую фразу? Нет, похоже, что-то ищет. Или кого-то.

И находит. Наши взгляды встречаются. Сердце у меня замирает, и все вокруг исчезает: люди, свет прожекторов, запахи сигаретного дыма и пива. Есть только я и Гейб. Мы вновь на моей лондонской кухне вместе с Билли Смитом, вернувшимся с очередного «срочного вызова».

И в рот будто попадает смешинка. Не успев сообразить, что происходит… я хохочу. Впервые в жизни от души хохочу на выступлении комика! В клубе! Гейб выдает очередную уморительную остроту, я поднимаю фотоаппарат — и этот момент остается в вечности.

На следующее утро тысячи людей по всей стране, открыв «Санди геральд», видят в разделе искусства фотографию Гейба на сцене «Таверны». Под снимком заголовок «Грандиозный успех комиков на Эдинбургском фестивале» и статья о десяти лучших новичках, среди которых упомянут и Гейб. Журналистка-то была в «Таверне» и настолько ухохоталась, что переписала уже готовую статью, — едва успела отослать новый вариант до того, как газета ушла в печать.

У меня тоже дел было невпроворот. И прежде всего, масса извинений и объяснений. Не только моих. С обеих сторон. Мы с Гейбом проговорили несколько часов. Не обошлось и без откровений, из которых самое, разумеется, важное — о его разрыве с Миа.

Мне тоже есть о чем рассказать. О болезни Лайонела, о нашем примирении с Розмари, о звонке Виктора Максфилда. Только фраза его дядюшки о том, что Гейб в меня влюблен, осталась за кадром.

Потому что Гейб сам мне признался в любви.

За миг до того, как мы поцеловались.

— Что скажешь?

Раскинувшись на смятой постели среди сбившихся в ком пуховых одеял, я смотрю на Гейба. Сейчас утро. Мы в моем номере, завтракаем и развлекаемся чтением воскресных газет.

Прижавшись к нему, украдкой разглядываю взлохмаченные волосы и припухшие после сна глаза за стеклами очков. Неужели когда-то я предпочитала читать воскресные газеты одна? Не любила, когда мне мешают? Да я обожаю, когда мне мешают! Например, всего несколько минут назад… смакую воспоминания…

— Хм-м, дай-ка глянуть. «Новое открытие»… «Ненавязчивый эксцентричный юмор»… «Один из лучших комиков в истории Эдинбургского фестиваля»…

Шлепаю его недоеденным круассаном.

— Эй! — Он потирает плечо и корчится от притворной боли. — Ни-ичего себе, хук справа!

— Я ж не про статьи спрашиваю! Что скажешь про мой снимок?

— Клевый па-ар-рень… — тянет он, силясь изобразить шотландский выговор. — Да и фотка очень даже ничего. Вы талант, мисс Хизер Хэмилтон…

Он целует меня, я чувствую вкус выпечки, апельсинового сока и еще… Что? Опять?

— Мне хотелось этого с тех самых пор, как впервые тебя увидел.

— И это, между прочим, безобразие — у тебя тогда была девушка!

— Вообще-то… — он потирает нос, — я сказал, что мы расстались, но не сказал когда. За несколько месяцев до моего отъезда в Лондон.

— Почему же в тот вечер, в садике, ты сказал, что у тебя есть подружка, когда Джесс…

Ну и тупица ты, Хизер.

Посмеиваясь, Гейб тянет руку к прикроватному столику за потрепанной записной книжкой.

— Кстати, есть отличная шутка…

— Пощади… — Я со стоном пытаюсь нырнуть под одеяло. Одного вечера юмора мне с лихвой хватило.

— Знаешь, что стало с комиком, который втрескался в рыжую красотку по имени Хизер?

Устроившись у него под бочком, одним глазом высовываюсь наружу.

— Что же?

— От любви треснул пополам.

Я виновато улыбаюсь:

— Не смешно.

— Так и было задумано, — бормочет он, наклоняясь надо мной.

И я закрываю глаза. Лучшего завершения анекдота не придумаешь.

Эпилог

— С вас три доллара семьдесят пять центов.

Положив журнал на прилавок, я достаю из кармана пятидолларовую банкноту и, пока продавец отсчитывает сдачу, листаю глянцевые журнальные страницы. Где же она? Должна быть… Переворачиваю пару реклам. Вот. Черно-белый снимок девушки в резиновом костюме, облегающем ее как вторая кожа, — иллюстрация к статье о серфинге. Под фотографией мелким, но жирным шрифтом и прописными буквами набрано:

ХИЗЕР ХЭМИЛТОН.

Есть чем гордиться. «События» — одно из ведущих американских изданий, и это моя дебютная съемка для них. Смотрится очень даже неплохо (пусть я первая, кто мне это говорит), да и подпись довольно заметная. Буквы в полсантиметра высотой, не меньше…

— Мисс? — Продавец держит в ладони мелочь.

— Ой, спасибо. — Порозовев, сую монетки в карман, захлопываю журнал и выхожу под палящее солнце.

Близится вечер, но жара не спадает. Надев солнечные очки, смотрю на фантастически высоченные пальмы, выстроившиеся в ряд на фоне бескрайнего синего неба, золотого пляжа и сверкающего океана. Венеция, Калифорния. В воздухе витает аромат соли, кофе и лосьона для загара. Все в точности как в моих мечтах — даже лучше. Мимо проносятся велосипедисты, дефилируют девушки в бикини, шагают серферы с досками наперевес. Поворачиваюсь к своему велику, открываю замочек, бросаю в плетеную корзинку. Запрыгнув в седло, отталкиваюсь от обочины и лениво вращаю педали, ощущая соль на своей коже, холодок мокрого бикини под шортами — я только что из океана. С каждым поворотом педалей все глубже и глубже погружаюсь в прошлое, возвращаясь в то утро полгода назад, когда проснулась в розовых стенах эдинбургской гостиницы рядом с Гейбом…

Как и предсказывал Брайан, я осталась до конца фестиваля. Шоу Гейба пользовалось огромным успехом, аудитория росла не по дням, а по часам, в городе о нем заговорили, и не успел он опомниться, как на его выступления повалили члены жюри. И в итоге выдвинули на награду «Перье».

Я ничуть не удивилась, когда он ее получил. Однако сам Гейб был поражен до глубины души, равно как и вся тусовка эстрадных комиков, где раньше о нем слыхом не слыхивали. С тех пор он успел достигнуть новых высот. Благодаря своему триумфу на Эдинбургском фестивале Гейб стал известен и сейчас выступает в одном из крупнейших клубов Лос-Анджелеса, неизменно собирая полные залы, а также ведет переговоры о собственном телешоу.

Мои снимки с фестиваля понравились Виктору Максфилду (если учесть предмет большинства из них, вероятно, главред был слегка пристрастен), и он засыпал меня работой. В течение следующих двух месяцев мне довелось сфотографировать множество людей, мест и мероприятий, и все это время я наслаждалась от души.

А потом уволилась. Снова.

Свернув в лабиринт узких каналов, спешиваюсь и толкаю велосипед по тропинке. Отражаясь от водной глади, солнечные лучи бьют прямо в глаза, и я подталкиваю очки на носу повыше, мысленно возвращаясь к тому моменту, когда решила вторично отказаться от места в «Санди геральд». И на сей раз дурацкие недоразумения были ни при чем. Виноваты бабочки. Стоило мне лишь взглянуть на Гейба — они так и порхали у меня в животе. Короче, я все бросила и переехала в Лос-Анджелес, чтобы начать новую жизнь рядом с ним, — причина более чем уважительная, согласны?

По ряби канала плывет утиное семейство. То и дело какая-нибудь утка ныряет, становясь столбиком, так что из воды торчит только хвост. Здорово! И как же здорово, что я здесь! Подумать только, на дворе февраль — а я в шортах, топе и очках от солнца и ежедневно плещусь в океане, оставив позади промозглый Лондон и вечную толкучку на линии «Пикадилли».