Страница 65 из 74
— Прости меня, пожалуйста.
— Что, что? — Розмари смотрит на меня, на протянутую ей чашку и понимающе кивает: — А-а, ясно. Такой плохой? — Она с подозрением вглядывается в коричневую жидкость. — Не кофе, одно название.
Я топчусь перед ней и не знаю, куда девать глаза.
— Нет, я не о том…
Это труднее, чем я предполагала.
— Хизер, садись, — Розмари похлопывает по соседнему креслу.
Пригубив кофе, я морщусь: и впрямь гадость. Искоса поглядываю на мачеху…
— Я хочу перед тобой извиниться, Розмари. Я вела себя как настоящая стерва. Столько всего наговорила…
— Все хорошо, — перебивает она, опуская ладонь мне на локоть. — Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. — Набравшись храбрости, смотрю ей в лицо. — Я хочу извиниться за то, как вела себя все эти годы. Я злилась на тебя, потому что ты заняла место мамы. Я не хотела, чтобы ты становилась членом нашей семьи… Прости.
Ну вот. Я это признала.
— Мне так жаль, Розмари. Какая я была дура…
Теперь она меня возненавидит, и поделом. Я сама себя ненавижу.
— Спасибо, Хизер, я очень тебе благодарна, — тихо отзывается моя мачеха. — Ты не представляешь, насколько это для меня важно.
Такой душевной щедрости я не ожидала.
— Но и мне следует попросить у тебя прощения.
Она долго молчит, глядя на свой кофе, словно выискивая на дне чашки нужные слова.
— Я тоже перед тобой виновата. Я ревновала Лайонела к тебе, потому что вы очень близки. У меня с дочерью так не получилось. Мы с Аннабел… — она закусывает нижнюю губу с остатками матово-розовой помады, — мы не так хорошо понимаем друг друга.
Мы обе невольно улыбаемся.
— И еще я ревную, потому что ты напоминаешь ему Джулию… Понимаю, это некрасиво с моей стороны — ревновать мужа к дочери, потому что она похожа на свою мать. Воспринимать ее как угрозу, потому что она напоминает ему первую жену… — Мачеха глядит на меня сквозь слезы лицо у нее бледное и осунувшееся. — Я плохой человек.
Надо же — никогда не представляла ситуацию с такой стороны. А ведь ей нелегко приходилось все эти годы, вдруг понимаю я. В порыве незнакомого доселе чувства я сжимаю ее ладонь. Первый раз в жизни я прикасаюсь к ней с нежностью.
— Неправда, Розмари, ты хорошая, очень хорошая.
И это не просто слова. Я действительно так думаю. Она хорошая. А я столько лет этого не видела.
— Правда? — У нее по носу скатывается слезинка и падает в кофе.
— Одно из двух — либо ты хорошая, либо мы обе стервы. — Я пожимаю плечами, и Розмари улыбается.
— Я никогда не пыталась заменить Джулию.
— Знаю, — киваю я. Почему мы не поговорили давным-давно?
— Это было бы невозможно, да я к этому и не стремилась. Точно так же, как Лайонел не мог бы заменить Лоуренса, моего первого мужа. — Ее голос дрожит, она опускает голову и всхлипывает. — Я не вынесу… нет, я не вынесу, если опять потеряю дорогого мне человека. Я так сильно люблю твоего отца, Хизер.
Крепко обнимаю Розмари — потому что папа хотел бы этого… и потому что я сама этого хочу.
Ночь тянется бесконечно. Розмари все же задремала, а у меня сна ни в одном глазу. Сижу, пью кофе, листаю журналы.
Через несколько часов выхожу размять ноги и подышать свежим воздухом. Снаружи еще тепло, и кругом тишина, какой в Лондоне не бывает. Такая тишина создает впечатление, что весь мир спит и ты единственный бодрствующий человек на планете. На стоянке вижу несколько фигурок — у медсестер перекур. Замедляю шаг. В нынешних обстоятельствах не следует даже думать об этом, но я все равно подхожу к ним.
— Простите, сигареты не будет?
Они умолкают. На лице одной из сестер явное сочувствие. Я давно не смотрелась в зеркало, но, думаю, мое внутреннее состояние в полной мере отразилось на внешности.
— Вообще-то нам не положено, но… — Она протягивает мне ментоловую ультралегкую. — Только не говорите никому.
— Обещаю. — Благодарно улыбнувшись, прикуриваю от ее зажигалки и выхожу туда, где заканчивается стоянка и начинаются поля. Поднимаю глаза к небу. В кромешной тьме молочно-белым светом сияет полная луна. Интересно, смотрит ли сейчас на нее Гейб? Там, в Эдинбурге… Хочется позвонить ему и рассказать обо всем, что случилось с папой.
Но я не могу.
Сердце ноет. Уронив недокуренную сигарету на землю, растираю ее ногой. Гадость.
Не знаю, сколько времени пробыла снаружи — я потеряла счет времени. Но, вернувшись, обнаруживаю, что Розмари по-прежнему дремлет. Скорчилась на трех пластиковых креслах, подложив под голову сумочку. Прикрываю ее жакетом. Сажусь на последнее свободное кресло. Я тоже вымоталась. Приваливаюсь к огнетушителю и думаю про папу, который спит всего в нескольких метрах от нас. Я беззвучно твержу, что он поправится и доживет до ста лет, но убедить себя нелегко. Ведь, как сказал доктор, опасность еще существует…
Розмари слабо стонет во сне, и я поворачиваю голову. Впервые я чувствую, что мы с ней — одна семья. Нас соединяет любовь к Лайонелу. Эта мысль почему-то умиротворяет. Как ни тяжело, как ни горько об этом думать, но если нам и придется с ним попрощаться, по крайней мере, мы с Розмари будем друг друга поддерживать.
Веки наливаются свинцом, я засыпаю.
Глава 43
Пробуждаюсь как от толчка. Где я? Выпрямляюсь на стуле — и кривлюсь, как от удара в солнечное сплетение. Папа!
Розмари еще спит. Пошатываясь, встаю на ноги. Настенные часы показывают начало седьмого утра. Я проспала несколько часов.
В больнице тихо, и, пока я спешу по коридору к реанимационной палате, навстречу никто не попадается. Даже медсестры из приемного покоя куда-то пропали. Остановить меня некому, и я толкаю дверь…
Палата залита тусклым светом. Ритмично попискивают приборы. Какое счастье… Он жив!
А больше мне ничего и не нужно.
На цыпочках приближаюсь к кровати, чтобы его не разбудить, протягиваю руку — и отдергиваю.
Это не папа.
Ноги подкашиваются. Кровать, где раньше лежал отец, занимает молодой мужчина: синяя татуировка в виде птицы на шее, слабое биение пульса, бледная кожа. Замечаю все это за долю секунды, хотя пол уходит у меня из-под ног.
— Девушка, вам сюда нельзя!
Развернувшись, вижу двух медсестер.
— Где папа?! — кричу я. — Что с ним?
В глазах темнеет, я хватаю ртом воздух. Они бросаются ко мне и подхватывают с обеих сторон, пытаются успокоить, но я не слышу ни единого слова. Только жуткий нескончаемый вой у себя в голове. Потому что я поняла…
— Он умер, да? Он умер… умер…
Они выводят меня из палаты, точнее, выносят, как тряпичную куклу.
— Мисс Хэмилтон, я доктор Брэдли… Мисс Хэмилтон, послушайте меня, пожалуйста…
Передо мной возникает фигура в белом халате, но я не могу сфокусироваться. Со всех сторон надвигается тьма, люди и предметы отдаляются…
— Палата реанимации срочно понадобилась для тяжелого пациента, поступившего ночью. Вашего отца перевели в кардиологическое. У него все хорошо. Он очнулся и хочет вас увидеть…
Я проваливаюсь в черноту.
— Ну что, напугал я вас?
Мы с Розмари сидим по обе стороны кровати Лайонела, и каждая держит его за руку.
— Скорее нас напугала Хизер, — с улыбкой поправляет его Розмари, а я краснею. До чего неудобно — вырубилась, можно сказать, прямо у ног мистера Брэдли. Идиотка!
Лайонел, оказывается, не помнит ничего после первого приступа. Он был немало удивлен, обнаружив, что находится в больнице и только что перенес операцию. Другой сюрприз, куда менее мрачный, — перемена в наших с Розмари отношениях.
— Вы посмотрите, две самые прекрасные женщины в моей жизни хлопочут вокруг меня! Надо будет как-нибудь повторить.
— Еще не хватало, — с укором качает головой Розмари. — Я тебе гарантирую, что этого не произойдет. Знаешь почему? Я только что получила сообщение от Эда. Он приезжает сегодня днем и поживет у нас.