Страница 87 из 107
Кроме того, оба негодяя — и живой, и мёртвый — вели себя весьма осторожно и осмотрительно. Палец Ночных ангелов сознательно не лез в детали, дабы остаться в стороне на случай неприятностей и не вовлечь в них гильдию. Барон же, безусловно, догадывался, что с их донором связана некая тайна, но глубоко копаться в истории происхождения «нелегального вампира из Тарна» просто не осмелился. Какие-то догадки у Кроуфорда могли появиться, когда Ренегат-Итон продемонстрировал ему своё знакомство с алхимиком из Аптечного переулка, готовым взяться за производство некры. Однако к этому времени барон успел смекнуть, что иные знания способны укоротить даже вечную (в теории) жизнь…
Таким образом, единственным посвящённым в обстоятельства появления Ренегата на свет оставался только его отец. Вампир, предоставивший кровь и семя для потрясающего эксперимента тайного анималькулиста Эймара Гамона. А поскольку вампиры мертвы по определению, я ничуть не покривил против истины, когда сказал, что живых, владевших тайной Ренегата, больше нет… Не моя вина, если союзники не уловили игры слов.
— Что дальше, Сет? — спросил Ришье Малиган.
— Дальше? Дальше самое интересное. Я планирую покинуть ваше общество в течение десяти минут. Ровно в три часа ночи сюда явится мой курьер. Это будет смышлёный парнишка по прозвищу Помойный Кот. Не задирайте его, и он передаст вам конверт с дальнейшими инструкциями. Следуйте им в точности. В случае если Ренегат всё же наберётся сил, чтобы справиться со мной в поединке, вы будете знать, где его найти, и не дадите уйти… До трёх часов ночи осталось не так много времени: постарайтесь в моё отсутствие не поубивать друг друга.
— Сет, я должна быть с тобой! — взвизгнула Моргана. — Это нечестно!
Я отрицательно покачал головой.
— Зачем всё так усложнять, Слотер? — хмурясь, спросил ди Тулл. — Мы можем покончить с ним одним ударом, наверняка. Атакуем все вместе. Я настаиваю!
— Это слова рыцаря? — съязвил я, — Добыть победу, навалившись всем скопом?
Бывший корсар ничуть не оскорбился:
— Когда доходит до дела, мы убираем понятия о чести в дальний карман, чтобы не мешали выполнять работу…
Неуловимым движением он выхватил из-за голенища сапога здоровенный нож и со всего маху всадил в столешницу. Трёхгранный, зловеще изогнутый клинок играючи пробил толстые доски насквозь, уйдя на добрых две трети своей длины. Это было грубое оружие, со следами ковки, которые мастер даже не потрудился сгладить шлифовальным камнем, а также примитивными рисунками, вытравленными кислотой. Мне не составило труда опознать его форму, да и корявые пиктограммы читались, пусть и не без труда: смесь грязных ругательств и похвальбы.
Это был знаменитый орочий крисс, зловещий и жестокий даже на вид. Пользоваться подобным в бою можно, лишь сойдясь с врагом почти вплотную — так, чтобы брызгать яростью и слюной друг другу в лицо. Тесак мясника, совершенно неуместный в деснице благородного рыцаря.
Только всадила его в стол всё-таки рука воителя из числа тех, про кого поют менестрели…
Жест лейтенанта-экзекутора не нуждался в пояснениях, но ди Тулл счёл нужным закончить фразу:
— Ибо успех важнее!
Эх, сколько пафоса.
Лезвие орочьего тесака имело одностороннюю заточку, а его толстый обушок был грубо обработан напильником, чтобы образовывались выгнутые зубья, точно у гарпуна. Вонзив крисс в брюхо противнику, вырвать его обратно можно не иначе как с охапкой внутренностей. Никто бы не смог вытащить такой нож, завязший в досках, одной рукой. Он торчал из стола как вызов, на который надлежало ответить.
Иначе ди Тулл, чего доброго, увяжется за мной сам-тридцать.
— Потому что успех определяет репутацию, не так ли? — спросил я.
Вместо ответа лейтенант-экзекутор оскалил зубы в усмешке.
Я поднялся из-за стола и взялся за рукоять крисса, оплетённую полосками кожи. Сжимая её и напрягая мышцы для усилия, загодя ощутил, как запульсирует огнём развороченное пулей Ренегата плечо. Как бы снова не начало кровоточить.
— Так вот, мессир рыцарь, мою репутацию в этом городе позволено подвергать сомнению только одному человеку.
Я сделал усилие и рывок, вложив в него массу всего тела. Раздался негромкий хруст, а следом противный звук, с каким лопается металл. Рукоять крисса с громким стуком ударилась о стол. Пару раз подпрыгнув, она подкатилась к руке рыцаря.
Глаза ди Тулла расширились.
— И этот человек — я сам.
Я повернулся к рыцарю спиной и, забрав плащ, двинулся к выходу.
Лезвие орочьего тесака так и осталось торчать в столешнице — я и не стал его вытаскивать. Не с повреждённой рукой. Но орки неважные кузнецы, они не умеют как следует закаливать металл, так что я просто надавил на клинок всей тушей и сломал его у самой рукояти, каковую и швырнул небрежно под нос «цепному псу человечества».
Драться, «убрав понятия о чести в дальний карман», — это одно. Не погнушаться использовать в драке самые грязные приёмы — другое. Для этого мало быть просто бывшим корсаром. Надо родиться истинным Выродком, а вырасти — законченным Ублюдком.
Глава XXIX
КОНЕЦ ОХОТЕ
После всей этой утомительной беготни, с перерывами на допросы, драки и стрельбу, я как-то и не предполагал, что наша финальная встреча с виновником суеты получится такой… обыденной.
Аптечный переулок спал, зыбко отгородившись от ночи светом редких фонарей. Его обитатели беспокойно ворочались в своих постелях, одолеваемые кошмарами и наваждениями. А их источник находился совсем рядом — сидел себе неподвижно на краю пепелища, некогда звавшегося «Лавкой таинств и зелий магистров оккультных наук Эймара Гамона и Филиппе Сукко», и ждал.
Издалека он казался настолько мелким и тщедушным, что мне впору было устыдиться той тяжёлой артиллерии, которой я увешался с ног до головы. Пришлось напомнить себе, что этот мелкий и тщедушный тип уже отправил на тот свет, по меньшей мере, два десятка человек, не считая пары вампиров и одного Выродка.
Услышав приближающиеся шаги, Ренегат неторопливо поднялся на ноги и выпустил листок бумаги, который держал в руках.
— Откуда ты знал, что я получу это послание, Сет?
Порыв ветра подхватил бумагу и потащил прочь, но мокрый снег немедленно налип на неё, сбил полёт и уронил в смёрзшуюся грязь. Последним усилием ветер приподнял намокший, потяжелевший листок, перевернул пару раз и припечатал к земле у подножия ближайшего фонаря. Старый и покосившийся, заправленный безжалостно разбавленным маслом фонарь стоял, опоясавшись кругом неровного жёлтого света, настолько тусклого, что окажись кто под ним прямо сейчас — всё одно не смог бы разобрать несколько слов, выведенных моей рукой.
«Закончим там, где всё началось. Ты и я. Сегодня ночью».
Тающие снежные хлопья одну за другой размывали буквы, а с ними и кровавый отпечаток пальца, оставленный на бумаге. Благодаря ему я мог быть уверен, что Ренегат не пропустит послания — у вампиров ведь более чем тонкое обоняние.
— Интуиция, — коротко сказал я.
— Интуиция? — Ренегат рассмеялся, блестя клыками, — Мне казалось, полагаться на неё — удел женщин.
На нём по-прежнему почти не имелось одежды: только короткие ободранные штаны и кожаная безрукавка, давно потерявшие всякий вид. На голом торсе отчётливо проступали рёбра, зато никакого следа от ран и ожогов, которые должны бы остаться с нашей последней встречи. Быстро регенерирует, злыдень. Только шевелюру не успел отрастить: туго обтянутый кожей череп щетинился клочьями обгоревших, сплавившихся меж собой волос.
— У нас с тобой интуиция другого рода. Она замешена на крови.
— Ах да. Мы ведь в некотором роде кровные братья, не так ли? Ты очень хотел, чтобы я был здесь — и я здесь. Кровь нашептала…
Из подворотни налетел новый, неожиданно сильный порыв ветра.
Вампир не шелохнулся — на нём и снег-то не таял, а вот я слегка поёжился. С полуночи погода заметно испортилась. Мало того, что снова, как днём, пошёл мокрый снег — чем дальше, тем сильнее, — так стало ещё и ощутимо морознее. Теперь снег уже не таял на подлёте к земле, обращаясь в крупные, увесистые капли, а лип к одежде, быстро напитывая её влагой. Мой плащ намок и тяжёлой тряпкой повис на плечах, почти не согревая. Кожа колета и надетого поверх него нагрудника тоже отсырела и разбухла. Некстати. А хуже, что повязки под одеждой тоже намокли и раны начали мерзко ныть.