Роман, написанный иглой

… Рустам встал, вышел во двор и направился к матери, занятой стиркой.

— Мама, сколько сейчас времени?

Тётушка Хаджия сразу догадалась, почему сын интересуется временем.

— Рано ещё, сынок. Но Мухаббат вот-вот должна принести Адхамджана.

На душе у Рустама сразу стало светло и радостно, будто солнечным лучом её осветило и обогрело. Ноги сами понесли к калитке. Остановившись здесь, он выжидающе-задумчиво «загляделся» вдаль. Каждый день Рустам таким образом раз по пять подходил к калитке и подолгу стоял, поджидая Мухаббат, хотя знал, что появится она только к вечеру. Он не обращал в это время внимания ни па промозглую сырость, ни на пронизывающий резкий осенний ветер.

Вот и сейчас так. Рустам давно уже стоит у калитки. Но Мухаббат всё нет, её даже не слышно, и он нехотя возвращается в дом. Чтобы не оказаться снова во власти кошмарных мыслей, берёт в руки дутар, на котором за последнее время учится играть. Решает повторить мелодию, которую начала с ним разучивать Мухаббат. Но дутар сопротивляется. В руках Мухаббат он поёт совсем по-другому — мелодично и задорно, задушевно.

Скрипнула дверь. Рустам поднял голову, спросил:

— Это вы, мама?

— Нет, я, Рустам-ака. Не скучали?

Это был голос Мухаббат.

— Ах это ты? — радостно дрогнул голос Рустама. — Устала, наверное?

— Нисколечко!..

Мухаббат старалась говорить весело, беззаботно, хотя на душе скребли кошки. Только что ей повстречался на дороге Максум-бобо и долго читал нравоучение. Пока Мухаббат шла домой, дядины слова продолжали надоедливо звучать в ушах, бередить сердце, словно холодным камнем лежали они на душе. До того тоскливо сделалось, что в тягость стали даже подруги, с которыми возвращалась с поля. При первом же удобном случае она незаметно ушла от них, чтобы уединиться.

Мухаббат хотела было пересказать весь разговор мужу, но не решилась. Рустам — она с болью замечала — и без того за последние дни нервничал больше, чем когда-либо, метался, не находя себе места. Поэтому Мухаббат, едва подойдя к двери, постаралась взять себя в руки, чтобы казаться бодрой и весёлой, заговорила, дурачась, по-детски картавя и шепелявя:

… Благодарю вас, папочка! А мы, чтобы мамуля не устала, помогали ей, сидели на ручках спокойно…

Мухаббат протянула ребёнка Рустаму. Мальчонка, раскинув руки, охотно потянулся к отцу. Рустам нежно поцеловал сынишку в щёчку, в лоб, потом крепко прижал ребёнка к груди и с глубоким вздохом уткнулся носом в его шелковистые волосы.

— Эй, отец, что это вы делаете? — с шутливым удивлением воскликнула Мухаббат.

— Нюхаю, мой цветочек нюхаю. Такого приятного аромата во всём мире больше нет…

— Вот оно что! — зарделась от удовольствия и материнской гордости Мухаббат. — Интересно, а другие дети, как по-вашему, тоже так приятно пахнут?

— Не знаю. Только кажется мне, недаром говорят: каждому своё луной кажется. Мне даже…

— А я! — сразу догадалась Мухаббат, что хотел сказать муж. — Думаете, у меня по-другому? Отнесу утром ребёнка в ясли и до самого вечера места себе не нахожу, тысячи всяких мыслей в голову лезут. Только тогда душа на место станет, когда он снова на моих руках.

— И не говори, Мухаббатхон. Я и сам не знаю, как у меня хватает терпения и сил дождаться вечера. Едва за полдень перевалит, всё моё внимание и слух у калитки.

— А вы, конечно, только за сынишкой скучаете?.. — не без лукавства спросила Мухаббат.

— Ты же сама отлично знаешь, за кем я скучаю. Не будь вас, куда бы мне деться в моём положении…

Рустам глубоко вздохнул.

— Смотрите, не сглазьте меня, — будто в шутку, но дрогнувшим от волнения голосом произнесла Мухаббат. — А то и зазнаться могу, Рустам-ака.

— И говорю то, что думаю и чувствую. Только ты…

— Рустам-ака, — перебила мужа Мухаббат, — вы можете ни в чём не сомневаться! Пусть на душе у вас будет всегда спокойно. Ветром только мелкий хворост сдувает. А моя любовь подобна утёсу. Пусть ветер невзгод попробует даже поколебать его! Я понимаю, вам тяжело, истомились вы в одиночестве. Но ничего, вот скоро подрастёт Адхамджан и будет вам… (Мухаббат чуть не сказала: «Будет вам поводырём», по вовремя спохватилась, прикусила язык, на ходу поправилась)… будет вам помощником в ваших делах, опорой вашей и поддержкой в жизни. Тогда вы с ним сможете ходить везде. Глядишь, и к нам на работу зайдёте. Знаете, как вам тогда легко станет… В поле бы сходили вместе…

— Твоими бы устами да мёд пить, — печально усмехнувшись, произнёс Рустам. — А по правде говоря, это в в самом деле было бы замечательно! Хоть и не увидел бы я этого поля, не насладился бы его бескрайним простором, зато вволю надышался бы свежим ветром. Уже одно это сколько бы мне сил прибавило!.. Ах, как я скучал, как тосковал по этим родным просторам па фронте, как мне не хватало их! Где бы я ни был, перед глазами стояло хлопковое поле, то в нежных переливах цветения, то в белой пене раскрывшихся коробочек. Виделся мне и наш полевой стан, и ты перед ним. Как сладко я грезил, когда меня посещали эти видения, каких только планов, не строил! И цветы часто вспоминались… Знаешь, я даже сейчас будто вижу их: белые, красные, голубые…

— Рустам-ака, вы, наверное, знаете нашего Самадабуву? — обрадовалась Мухаббат, что муж заговорил о цветах, отвлёкся, — … Ну, того, что с верхней махалли. Он привил к белым розам красные, да ещё разных оттенков, и теперь не куст, а настоящий букет. Красиво!..

— Да, цветы — вещь хорошая… Так вот, на фронте…

Сердце Мухаббат сжалось. Такие воспоминания неизменно растравляли душу Рустаму и надолго выводили его из равновесия.

— … Стоит мне на фронте родные поля вспомнить, тебя вспоминаю, твой облик привидится — не могу не подумать о близких до боли просторах. И сейчас так. Это, наверное, потому, что я, как узник, замурован в четырёх стенах. Но ничего, вот скоро подрастёт наш Адхамджон!..

— А может быть, вы к тому времени и прозреете. Ведь сказал же. профессор Филатов…

Мухаббат снова испуганно спохватилась, но было уже поздно. То, чего нельзя было ни в коем случае сегодня говорить, уже слетело с её языка.

В прошлом году они обращались с Рустамом к знаменитому одесскому профессору, Филатов тщательно осмотрел Рустама, прописал ему предварительный курс лечения, посоветовал, какие и как нужно принимать лекарства. Прощаясь, подбодрил: «У вас повреждён зрительный нерв. Но вы, голубчик, ещё молоды, и потому есть надежда на его восстановление. Пройдёт два-три года, и вы, смею надеяться, сможете различать свет. После этого милости прошу снова в мою клинику!»

Но слова эти почему-то не очень обрадовали Рустама. Ему показалось, что Филатов неискренен, что он лишь утешает безнадёжно больного, не в силах ему помочь. Чего только не предпринимала Мухаббат, чтобы хоть как-то подбодрить окончательно павшего духом мужа.

И вот Рустам снова сетует на судьбу, снова повесил голову. Чтобы вывести его из этого опасного состояния, как-то развеять невесёлые думы любимого и близкого ей человека, Мухаббат решила сыграть на его мужском самолюбии.

— В конце концов, Рустам-ака, — деланно сердито начала Мухаббат, — вы же солдат! Значит, стойкий и выносливый человек. Да вы и доказали уже это на фронте. И потому надо набраться терпения и ждать. А потом надо верить тому, что сказал профессор. Гоните вы от себя всякие непотребные мысли, не принимайте близко к сердцу придуманные страхи. Вы же не на улаке каком-нибудь, если уж на то пошло, увечье получили. Вы же за свободу и счастье Отчизны и родного народа сражались с ненавистным врагом, вы же за всех нас, матерей, жён и невест, стариков и детей, проливали кровь и потеряли зрение. А ведь могло быть и хуже. Вы совсем могли не вернуться с фронта, как не вернулись боевые друзья ваши Карпаков, Туманов, Седых и многие-многие другие. Или не так? А слепота ваша не вечна. Ещё раз повторяю: надо только набраться терпения и ждать. Дождаться надо своего счастливого часа. Даст бог, прозреете, тогда уж вволю насладитесь всеми красками и радостями жизни!..