Роман женщины

Мари, стоявшая у двери, слышала этот разговор: крик ужаса вырвался из ее груди. Этот крик объяснил Эмануилу присутствие за дверью его жены. Холодный пот выступил у него на лбу, в глазах помутилось, и нужна была сверхъестественная сила воли, чтобы не изменить себе, слыша подобный вопль ужаса и отчаяния. Однако он скоро пришел в себя и продолжал:

— Если же вы убьете меня, вы отправитесь к г-же де Брион и скажете ей просто, что я умер; она должна знать, как поступить в таком случае. Теперь, желая вас успокоить за последствия поединка, не имеющего свидетелей, но исполненного на условиях обоюдной нашей чести, что, однако, не может быть принято правосудием как доказательство, я буду иметь при себе бумагу, которою обвиню себя в самоубийстве; согласны вы на это?

— Согласен, — отвечал Леон немного взволнованным голосом.

— Кажется, свидетели не могли бы выдумать лучших условий, — прибавил Эмануил. — Затем, до свидания!

После этого де Брион поклонился Леону, и, бросив взгляд, полный мрачной тоски, в ту сторону, где он предполагал Мари, Эмануил вышел.

— Марианна, — проговорила тихо бедная женщина, — следи за ним и скажи мне, где можно отыскать его:

— Что ты хочешь делать, дитя мое?

— Ступай скорее!

Леон растворил двери, за которыми находилась Мари; он был бледен как смерть.

— Вы были тут, Мари? — сказал он ей, протягивая руку.

— Да, — едва отвечала она, не обратив внимание на его движение.

— Вы слышали все?

— Все.

— Что же вы намерены делать?

— Исполнить его волю.

— Теперь?

— Да! С этой минуты я не хочу вас знать более; мы будем жить врозь; с этой минуты я буду молить Бога, чтобы он наказал только одну виновницу этих бедствий, чтоб он был справедлив к одному и милосерден к другому:

Леон отступил перед непоколебимой волей, так ясно и торжественно выраженной; он ушел в свою комнату и заперся в ней. Через полчаса вернулась Марианна.

— Ну где? — спросила ее Мари.

— В гостинице Победы.

— Один?

— Один.

— Отнеси ему мое письмо.

Но написав, Мари разорвала письмо, казалось, иная мысль блеснула в ее уме и натолкнула ее на другое решение, потому что, подумав немного, она сказала:

— Нет, не нужно, добрая Марианна! Я лучше сама пойду к нему, — и, как бы ожив от этой мысли, она утерла слезы и велела укладываться.

— Мы едем, дитя мое?

— Да.

— Когда же?

— В эту же ночь; распорядись, чтобы лошади были готовы к трем часам утра.

— Сюда привести их?

— Нет, на площадь Соборной церкви.

— Куда же мы отправляемся?

— К моей дочери.

— Бог увидит твое раскаяние и простит тебя.

— Будем надеяться на милосердие его, а покуда распорядись о лошадях.

Оставшись одна, г-жа де Брион стала укладывать свои вещи; она заплакала при воспоминании, как два-три года назад она делала то же самое, но совершенно при других обстоятельствах. Она вспомнила тот день, когда, полная радости, она собиралась с Клементиной оставить мадам Дюверне, накануне отъезда своего в родительский замок. Перебирая вещи, ей попались под руку письма: одни были написаны Леоном, которые она увезла с собой из предосторожности; другие — Эмануилом, которые она берегла из уважения. Бросив в огонь первые, не взглянув даже на них, она хотела пробежать другие, но слезы хлынули из ее глаз, и она могла только поднести к губам своим эти исписанные страницы, напомнившие ей отрадные и вместе с тем горькие минуты — и она почти с благоговением спрятала их опять в свой портфель.

Сердце несчастной женщины разрывалось; утренняя сцена доводила ее отчаяние до безумства; воображению ее представлялась то кровавая развязка этой драмы, то она надеялась на счастливый исход и на прощение вследствие искреннего раскаяния. Но в чем не сомневалась она, в чем не могла сомневаться, — так это в том, что Эмануил был тут, около нее, что он еще любил ее, ибо желал убить человека, похитившего предмет этой любви, и в назначенной встрече она видела какое-то роковое счастье, похожее на луч солнца, которого не могли затмить даже мрачные тучи; к тому же в сердце человека, как бы оно ни было полно отчаяния, все еще светится надежда, как последняя монета, на которую он покупает себе утешение.

Прошел целый день, и г-жа де Брион не вспомнила даже о Леоне. Он тоже, со своей стороны, понял то положение, в котором он находился по отношению к Мари, и, уважая ее страдания, не помыслил даже переступить ее волю. Он только не знал ее намерений и терпеливо ожидал часа, когда, согласно условию, заключенному с Эмануилом, пригласит ее последовать за собою.

Между тем, Марианна воротилась.

Около девяти часов вечера г-жа де Брион приказала отнести вещи в карету, которая должна была находиться в 3 часа утра на Соборной площади; потом она вышла в сопровождении Марианны из своего убежища. Небо было прозрачно и сине, как в летнюю ночь, воздух свеж и приятен. На пороге дома Мари остановилась — она не знала, какой дорогой должна была следовать.

— Куда же ты хочешь идти? — спросила Марианна.

— В гостиницу Победы.

— К де Бриону?

— К нему.

Молча дошли обе женщины до самой гостиницы; тут Мари принуждена была остановиться и опереться на свою спутницу. Сердце ее билось сильно, лицо было бледно, руки дрожали; отдохнув несколько от волнения, она решилась наконец постучаться.

— Г-н де Брион здесь? — спросила она у человека, отворившего ей двери.

— Здесь, — отвечал он.

— У него никого нет?

— Никого, сударыня; пожалуйте.

Не имея во Флоренции никакого знакомства и тем более не рассчитывая на посещение своей супруги, Эмануил не приказал отказывать желающим его видеть. Мари, едва дыша, последовала за слугою.

— Как прикажете доложить о вас, сударыня?

— Нет надобности, потому что г-н де Брион ожидает меня, — дрожащим голосом отвечала Мари.

Она вошла, подняла вуаль, закрывавшую ее лицо, и, схватившись за первый попавшийся ей стул, чтоб удержаться на ногах, остановилась посередине комнаты.

— Эмануил, вы узнаете меня? — проговорила она едва слышно.

Де Брион встал.

— Что угодно вам, сударыня? Зачем вы пришли сюда? — спросил он.

— Эмануил, — отвечала бедная женщина, — никогда гнев ваш не встанет в уровень с моим поступком, никогда презрение ваше ко мне не будет сильнее моего стыда! Я знаю это; и между тем, как бы для начала искупления, я прихожу к вам, желая стать лицом к лицу и с вашим гневом, и с вашим презрением, ибо все, что бы вы ни сказали мне, — будет для меня одинаково священно. Но, может быть, вы захотите облегчить мои муки исполнением моей мольбы: вы не выйдете отсюда ранее полудня, вы не явитесь на это кровавое свидание!

— А, понимаю! Вы страшитесь за жизнь вашего любовника, сударыня; но смею уверить вас, что судьба будет не на моей, а на его стороне; вы увидите сами, сколько правды в моих словах. Успокойтесь же, вы останетесь вдовою, и даже тень моя не станет тревожить ваших наслаждений…

— Но если вы ошибаетесь! Если не за него дрожу я, Эмануил?..

— Так неужели вы пришли предлагать мне сделать подлость и спасти жизнь? И какую жизнь!.. Жизнь воспоминаний, стыда, поношений?.. Вы разбили мое существование и теперь говорите мне: «Живите», — но вместе с жизнью вы возвратите ли мне все то, что было для меня дорогого в ней?.. И это вы — женщина, которую я любил и которая так низко обманула меня! Вы пришли ко мне с таким предложением?.. Неужели счастье свело вас с ума?

— Счастье? Эмануил! Ведь вы убеждены, что я не могу быть счастливой. Выслушайте меня: я знаю, я поступила низко, и мой проступок запер для меня в одно время и ваше сердце, и двери света; но вместе с тем, я чувствую в глубине души своей больше раскаяния, чем нужно на искупление моей вины! Да, я обманула вас, но верьте, что и тогда, и теперь — люблю вас одинаково сильно; и если еще вы заставите меня каяться в вашей смерти, то вы лишите меня отрады умереть самой; потому что тогда мне страшно будет предстать перед лицом вечного судьи обрызганною вашей кровью.