Роман женщины

— Нет; я уезжаю из Парижа, и ты мне более не нужен. Уложи мои вещи, но не ложись спать; кто бы ни пришел ко мне — меня нет дома.

Хотя де Гриж вовсе и не обвинял его, однако Флорентину хотелось оправдаться.

— Г-жа Ловели была сегодня утром у вас, — сказал он Леону.

— Знаю, и вместе с тобою она украла мои письма.

— Сударь! — возразил Флорентин.

— Довольно! Укладывай мои вещи и не разговаривай, не то я велю арестовать тебя.

Волей-неволей Флорентин повиновался.

В девятом часу утра де Гриж отправился в министерство, чтобы засвидетельствовать свой паспорт, прибавив в нем, что он уезжает с сестрою и компаньонкою девицы де Гриж. Маркиз зашел к своему банкиру, взял деньги и векселя на банкирские дома в Италии; потом велел закладывать почтовых лошадей в свою карету и, когда все было готово, выехал для встречи с госпожою де Брион.

В это время граф д’Ерми приехал к дочери, но ему сказали, что она уехала кататься. Он остался ждать ее возвращения, но беспокойство овладело им, когда пробило 12 часов, а Мари еще не было. Понятно, что после вчерашних происшествий все должно было иметь важное значение для графа. Не зная на что решиться, он вздумал отправиться к де Грижу, чтобы расспросить его подробнее о связи де Бриона, тем более он основательно подозревал, что дочь его не скрыла от Леона своей тайны. Но он застал уже одного Флорентина, укладывающего свои пожитки, которые можно было принять за собственность его господина по числу вещей, правдою или неправдою поступивших в его владение. Флорентин сказал графу, что маркиз де Гриж уехал с час назад из Парижа и, как кажется, на долгое время.

«Маркиз не говорил мне о своем предположении уехать, — подумал граф, — что значит, однако, этот внезапный отъезд?»

— Еще вчера де Гриж не рассчитывал, кажется, отправиться в дорогу? — сказал он Флорентину.

— Нет, сударь.

— И только сегодня утром он на это решился?

— Так точно.

— Тебе не известно, что побудило его к этому? Внезапная ли болезнь? Может быть, дела?..

— Надо полагать, что тут кроется какая-то интрижка, — отвечал Флорентин, не считая надобностью быть скромным. — Какая-то замужняя женщина… похищение, что ли.

— Похищение! — вскричал, бледнея, граф.

— Что с вами, сударь? — спросил Флорентин, заметив внезапную бледность, покрывшую лицо графа.

— Ничего, мой друг, ничего. — А между тем страшная мысль мелькнула в уме графа.

— Нет, этого быть не может! — вскричал он. — Но его вчерашнее волнение… его присутствие у подъезда дома де Бриона… Что если он обманул меня?.. Если он?.. Несчастье!

И бедный старик, испуганный и растерявшийся, бросился в карету, закричав кучеру: «К дочери!»

«Я теперь застану ее ожидающею меня, — говорил он сам себе, желая успокоить свое волнение и разуверить себя в безосновательном предположении. — Я сумасшествую… я брежу!»

Посмотрим теперь, что делалось в другом месте: в девять часов Юлия освободилась от неестественного сна; открыв глаза, она посмотрела вокруг себя и, приметив на столе недопитую бутылку рома, вспомнила вчерашнее. Позвав Генриетту, она спросила ее: «Не было ли чего-нибудь?»

— Ничего, — отвечала горничная.

— Никто не был?

— Никто. Как вы себя чувствуете, сударыня?

— Я здорова; благодарю.

— Вчера вы были, кажется, очень взволнованы, сударыня?

— Да, это правда.

— Я приходила к вам вечером, но вы спали таким тяжелым сном…

— Да, я была больна. А зачем ты приходила?

— Мне нужно было сказать вам, сударыня…

И, говоря, Генриетта покраснела.

— Так скажи теперь.

— Вы не будете бранить меня?

— Говори, что такое?

— О, это можно еще поправить.

— Говори же, — повторяла Юлия с нетерпением.

— Вчера вы приказали мне отнести пакет на почту…

— Да; а ты что сделала?

— Не беспокойтесь, сударыня, письма не потерялись. Но между вами и маркизом была вчера неприятная сцена…

— Разве ты слышала ее?

— Невольно, сударыня; но так как отданное вами приказание, казалось, весьма не нравилось маркизу, которого до сих пор вы любили… то я думала…

Генриетта замялась.

— Да скажешь ли ты, наконец? — вскричала Юлия.

— Скажу, сударыня! Я пошла на почту; это было уже после 6 часов, и письма, отправляемые в провинцию, могли быть отправлены только сегодня. Думая, что от отправки их зависит многое, я положила их обратно в карман, рассчитывая, что если нужно, то успеем еще их отправить и завтра.

Юлия посмотрела на Генриетту.

— Кроме того, мне казалось, что вы сами же будете сожалеть, если б я исполнила ваше приказание.

— Ты знала разве, что находится в этом пакете?

— Знала, потому что слышала ваш разговор с маркизом.

— То есть подслушивала?

Генриетта опустила глаза.

— Где же эти письма? — спросила Юлия.

— Вот они. Еще рано, и если вы не переменили намерения, то я готова отнести их сию же минуту.

— Быть может, судьбе не угодно было, чтобы случилось иначе, — проговорила Ловели.

— Что прикажете, сударыня?

— Ничего, давай сюда эти письма.

Генриетта вышла.

Оставшись одна, Юлия, облокотившись на руку, перебирая пакет писем, говорила:

— Вот в моих руках жизнь и честь многих личностей! Одно слово — и четыре существа будут ввергнуты в бездну отчаяния, один жест — и тайна умрет навеки, даже неизвестная тем, кого она бы убила. Сама судьба, кажется, посылает мне случай сделать хоть одно доброе дело в моей жизни; ей угодно было, чтобы Генриетта распорядилась таким образом, чтоб избавить меня, быть может, от лишних угрызений. Кто может положить предел злу, которое я готовилась сделать? Пусть же эта бедная женщина не упрекает меня за него. Пакет не отправлен и не должен быть отправленным.

Юлия позвонила.

— Я не сержусь на тебя за неисполнение, — сказала она вошедшей Генриетте, — подай мне бумагу, перо и чернила.

Вложив пакет в другой конверт, Юлия надписала: «Г-же де Брион». Потом она написала Мари:

«Случаю или провидению обязаны вы, но только ваши письма еще в моих руках. Я отсылаю их вам. Будьте счастливы. Юлия Ловели».

«Эмануил еще не вернулся, — думала Юлия, — и потому нет никакой возможности, чтоб они попались в его руки».

— Отнеси их по адресу, — сказала она, обращаясь к Генриетте, — но смотри, отдай их лично г-же де Брион. Беги же скорее и не возвращайся назад, если б даже я и звала тебя; я не хочу раскаяться потом в моем поступке.

Генриетта опрометью побежала к г-же де Брион. Но за два часа до этого Мари уже уехала.

II

Страшное подозрение начало усиливаться в душе графа и овладевало им против его воли. Приехав к дочери, он спросил, воротилась ли она, но слуги отвечали ему, что приехала обратно только пустая карета.

Такая весть поразила графа до того, что он, войдя в ее комнату, почти без чувств упал в кресло, и крупные капли холодного пота выступили на его лбу. Все сомнения насчет Леона приобрели теперь в уме его значение печальной истины, неопровержимое доказательство его подозрений. Каждую минуту д’Ерми вынимал часы, и чем дальше подвигалась часовая стрелка, тем он более убеждался, что Мари не имела права ни в чем упрекать де Бриона и что сказанное Леоном — была чистейшая выдумка. И вот он бегал от одной двери к другой, прикладывая ухо к каждой, прислушиваясь, ждал… но Мари не возвращалась. Он готов был разослать людей искать ее, но боязнь возбудить в них подозрение и толки остановила его.

«Нет, она вернется, — думал он, — она должна вернуться!»

А между тем, говор и шум слышался в других комнатах, тысячи лиц, побуждаемых прихотью или необходимостью, проходили мимо окон, но напрасно несчастный отец старался различить в этом говоре голос Мари, напрасно надеялся увидеть в среде прохожих образ обожаемой им дочери. Время шло, а вместе с ним и исчезала надежда. То, чего он так боялся, казалось, случилось. Слуги, полагая, что он знает час, когда вернется госпожа, приходили много раз спрашивать его об этом. На вопросы их граф отвечал наивным неведением.