Страница 27 из 69
Но увидев родные, грустные глаза, не удержался. И с порога прокричал театральным шепотом:
— Твоя цыганка в тюрьме, и, кажется, надолго…
Тамара вскочила и чуть насмерть его не зацеловала.
— Наконец-то! Браслет помог?
— Да. — Игорь галантно, по-мушкетерски, поклонился. — Сударыня, я выполнил свое обещание, так выполните же вы свое.
— Какое?
— Ну, может, ты все же расскажешь, чем она тебе так помешала?
Тамара резко отстранилась от Игоря. Улыбка сошла с лица.
— Я не думаю, что тебе это будет интересно.
— Мне уже интересно.
— Много лет назад мы совершили одно преступление.
— С ней?!
Игорь напряг все ушные мышцы в ожидании невероятной, запредельной тайны, но…
— Больше я тебе ничего не хочу говорить.
— Тамара, ну что за секреты от меня?
— Игорь, это не секреты. Игорек, хороший мой. Я расскажу тебе, только позже. Ладно?
За последние дни Люцита так перенервничала; что она очень обрадовалась возможности спрятаться от всех и просто отдохнуть. Но тут в шатер кто-то вошел. Люцита вскочила с матраса. Это был Степан.
Степка? Интересно, что ему здесь нужно?
— Привет. Можно? Я не помешаю?
— Если честно — помешаешь. Я очень устала.
— Как же, тут устанешь. Столько новостей: Бейбут с Миро поссорился. То мы уезжаем, то не уезжаем.
— А мне какое до этого дело?
— Люцита, я ведь не слепой и все замечаю. Вижу, как ты смотришь на Миро. Как грустила все эти дни, пока Бейбут готовился к свадьбе. А теперь, когда свадьбы не будет, ты вся засияла.
— Глупости! Мне все равно — будет свадьба или нет.
Степан грустно улыбнулся. Люцита же начала нервничать:
— А даже если и не так, тебе-то что за дело? Ты мне что, старший брат?
— Нет, Люцита, я тебе не брат. И не хочу им быть. Я хочу быть твоим мужем!
Вот так признание! Люцита потеряла дар речи.
Ну Степка, ну герой. И когда ж это он успел созреть до таких решений? Молодой ведь совсем.
— Степан, ты это серьезно?
— А почему нет? Или тебе кажется, что я этого недостоин?
— Да нет, просто… так неожиданно. Я никогда не думала, что у тебя есть такие мысли.
— Ты вообще не думала ни о чем и ни о ком, кроме Миро. Когда тебе было заметить, как я к тебе отношусь.
— И давно это с тобой?
— Ты сейчас со мной как врач разговариваешь… Давно. Всю мою жизнь. С самого детства. Я хочу, чтобы ты знала… Я тебя люблю. Я сделал тебе предложение. Примешь ты его, не примешь… Но я могу хотя бы надеяться?
Люцита опустила глаза.
— Ты ответил на свой вопрос, Степан. Чуть раньше. Мне никто не нужен, кроме Миро…
— Люцита, не нужно обманывать себя. Он никогда не будет твоим.
— Почему ты так говоришь? Я что, хуже Кармелиты?
— Ты не хуже — ты лучше. Но он любит ее.
— Сегодня любит, а завтра — мы еще посмотрим.
— Люцита, Люцита…
Степан вздохнул, собрался уходить.
Люцита его остановила.
— Степка… Ты мне очень нравишься, ты хороший, добрый, я хотела бы, чтобы ты всегда был моим другом. Но я не люблю тебя. Извини.
— Что ж извиняться. Сердцу не прикажешь. Но ты знай и помни, никогда и никто не будет тебя любить, как я.
За спиной Рубины хлопнул засов.
Позади была тюремная дверь. Впереди — тюремная камера. На нарах — ни матрасов, ни одеял. Только одна девушка. Молодая, симпатичная, испуганная. Вроде хорошая, светлая. Рубине захотелось успокоить ее:
— Здравствуй, красавица.
Девушка промолчала.
— Что ж ты такая неприветливая?
— Неужели не понятно — я не хочу разговаривать!
— Ой, какая сердитая. Кто ж тебя так разозлил?
Повисла пауза. А потом — едва слышное:
— Вот пристала!
Рубине показалось, что ослышалась. И она переспросила:
— Что говоришь, дочка?
— Говорю, отстаньте!
Время шло. В камере было ужасно тяжело, мучительно уныло. Хоть бы словом облегчить душу. Рубина вновь заговорила:
— Тебя как звать-то?
Девушка вновь промолчала.
— Милая, мы с тобой и так в тюрьме сидим. Если еще друг на дружку дуться будем, то совсем плохо станет. Давай знакомиться, а? Меня Рубиной зовут. А тебя как?
— Не твое дело! — сказала девица и зыркнула исподлобья.
— Экая ты мне неразговорчивая попалась.
— Зря стараешься, цыганка. Денег у меня нет. Поживиться тебе нечем! — Длинная фраза получилась, много сказала.
И то хорошо.
— А мне ничего и не надо, — сказала цыганка. — Просто поболтать старухе захотелось.
— Отстань от меня, пожалуйста.
— Ну, милая, раз ты такая неразговорчивая и не хочешь про себя старухе рассказать, то… — Рубина достала из-под юбок карты. — То я сама про тебя все узнаю. И отчего ты такая злая снаружи, а внутри добрая. И что на сердце у тебя лежит, и чем сердце успокоишь.
— Не надо мне гадать! Отстань от меня!
— Ну, заладила, — Рубина начала раскладывать карты. — Расскажу я тебе, милая, всю твою судьбу. Все, как есть…
Разложив карты, Рубина на какое-то время задумалась.
— Вот что, оказывается… Теперь мне все понятно…
Девушка не повернула головы. Но со стороны чувствовалось: она прислушивается к тому, что скажет цыганка.
— Оболгали тебя, красавица… Вот ты и озлобилась… Безвинно страдаешь…
Наконец-то девушка заговорила нормальным, не истерическим голосом:
— Тебе-то об этом что известно?
— Мне — ничего. А вот карты все знают, они не врут… — Рубина еще раз разложила свой нехитрый гадальный инструмент. — Так, ничего не понимаю, что сегодня творят мои карты… Получается, все время вокруг тебя… или рядом, рядом все время огромные деньги… Огромные.
Девушка наконец-то улыбнулась:
— Да все правильно. Я бухгалтером работала. Поэтому — деньги.
— А-а! Вот теперь мне все понятно.
— А карты твои… э-э… Рубина… Карты твои все видят?
— Все.
— Что ж ты тогда себя от тюрьмы не уберегла? — спросила девушка с иронией.
А Рубина ответила совершенно серьезно:
— Э-э… милая… Ведунья никогда не видит зла, направленного на нее.
Максим вывел девушек из дома, захлопнул дверь. И тут наступило расслабление, какое всегда бывает после стресса. Все прошедшее стало казаться уже не опасным, а глупым, смешным и ненастоящим. Разве что кровь на рубашке у Максима была настоящей.
— Ну все, девчонки, — сказал, смущенный своим бомжеватым видом. — Счастливо вам. Я пойду, мне тут недалеко.
Кармелите не хотелось его отпускать. Но гордость не позволяла ей об этом сказать. А вот для Светы не было никаких помех, чтобы помочь подруге:
— Куда ты поедешь? Ты б на себя в зеркало посмотрел! Давай, доставай из багажника старые газеты, постели на сиденье и поехали ко мне. Быстро постираемся, высушимся и пойдешь домой как человек.
Максим не стал спорить, постелил газеты и сел на заднее сиденье, рядом с Кармелитой. Сидели скромно, по-школьному, на расстоянии сантиметров двадцати друг от друга. Но так ехать Светке было неинтересно, и на поворотах она стала выворачивать руль. От такой езды то Кармелита заваливалась на Максима, то Максим на Кармелиту. При этом у постороннего наблюдателя могло возникнуть впечатление, что оба заваливаются чуть больше, чем того требуют законы физики. Особенно уморительными в этот момент были их лица — холодные и церемониально-отстраненные: я тут ни при чем.
Периодически Света смотрела на всю эту картину в зеркало заднего вида и давилась от смеха. Но сколько лишних поворотов ни делай, а домой в конце концов все равно приезжаешь.
Света провела Кармелиту и Максима в свою студию. И тут выяснилось, что блузка Кармелиты тоже далеко не безупречна. Во-первых, по дороге во время виражей Макс и ее испачкал своей кровью, а во-вторых, во время корриды в доме Астахова она где-то посадила парочку пятен, которые в спешке не заметили.
Так что снимать верхнюю часть одежды пришлось обоим. Кармелита, естественно, сделала это за ширмой, Максим, стесняясь, — при всех (хотя чего там стесняться — живот не дряблый и мышцы в наличии тоже имеются). Кармелита вышла из-за ширмы, закутавшись в полотенце. Увидев это, Максим тоже зачем-то потребовал полотенце и набросил его на себя.