Страница 84 из 85
— Я только хотела сообщить вам, что больше не живу с Куртисом. Я выкупила у него его долю недвижимости. А он живет в уединенном доме в Кларедон-Хиллз.
— Как вам нравится жить одной?
— Очень. Я жалею, что не сделала этого шестьдесят лет назад, но тогда у меня не нашлось мужества. Я хотела поделиться с вами, потому что вы — одна из тех, кто сделал это возможным, показав мне, что женщина может жить независимой жизнью. Вот и все.
Она повесила трубку, не дослушав моих бессвязных возражений. Я улыбнулась: вот она, эта ее резкость, — во всем. Хотела бы я быть столь же стойкой лет через сорок.
Теперь меня беспокоила только Кэролайн Джиак. Я так и не смогла вызвать ее на разговор. Она снова появилась через день, но не захотела позвонить, а когда я приехала на Хьюстон-стрит, она захлопнула передо мной дверь, не позволив даже увидеться с Луизой. Я продолжала думать, что совершила ужасную ошибку, и не только тогда, когда рассказала ей о Юршаке, но еще и когда продолжила эти чертовы поиски ее отца, хотя она и пыталась остановить меня.
Лотти строго покачала головой, когда я пожаловалась ей на это:
— Ты — не Бог, Виктория. И не можешь выбирать, что лучше для той или иной человеческой жизни. Если ты собираешься проводить часы, слезно жалея себя, то, пожалуйста, делай это где-нибудь в другом месте, не устраивай мне спектакль. Или приобрети другую специальность. Твои чертовы поиски, как ты их называешь, возникают от фундаментальной ясности видения. Если ты больше не обладаешь таким зрением, то вряд ли годишься для своей работы.
Ее слова не рассеяли моих сомнений, но на сей раз отступило на второй план даже мое беспокойство о Кэролайн. Когда она позвонила в начале июня сообщить, что Луиза умерла, я сумела выслушать даже ее резкий тон с относительным хладнокровием.
Я пришла на похороны в «Святой Венцлав», а не домой на Хьюстон. Если бы появились родители Луизы и начали изображать благочестивую печаль или возводить коварную хулу на божественное провидение, мне было бы трудно отвечать за себя и удержаться от желания придушить их.
Кэролайн не сделала попытки поговорить со мной и на отпевании. К тому времени, когда я вернулась домой, моя слезная жалость к себе сменилась старым как мир знакомым чувством — раздражением на ее ребячество. Поэтому когда месяц спустя я неожиданно столкнулась с ней у себя на пороге, то встретила ее отнюдь не с распростертыми объятиями.
— Я здесь с трех, — начала она без предисловия. — Я боялась, что ты уехала из города.
— Извини, что не оставила свое расписание твоему секретарю, — ехидно ответила я, — но ведь я, конечно, не предвидела удовольствия, которое меня ожидает.
— Не надо так, Вик, — попросила она. — Я знаю, что заслужила это, была негодяйкой последние четыре месяца. Но мне необходимо извиниться, или объясниться, или…
— Ладно, что бы там ни было, я не хочу, чтобы ты бесилась, когда вспоминаешь обо мне.
Я открыла дверь в вестибюль.
— Понимаешь, Кэролайн, ты все время напоминаешь мне Люси и Чарли Браун. Помнишь, как она каждый раз обещала, что на этот раз не сделает пас в сторону, как только мяч достанется ей, и тем не менее она всегда делала это. У меня такое ощущение, что я еще не раз окажусь в заднице.
Она покраснела.
— Вик, пожалуйста!.. Знаю, что заслужила все, что ты хочешь мне сказать, но я пришла просить прощения. Не усложняй моей задачи.
Это убедило меня в том, что я должна промолчать, но это не усыпило мою бдительность. Я провела ее в квартиру, предложила кока-колу, пока готовила ром с тоником, и пригласила ее выйти на маленький балкончик, который служил мне террасой. Мистер Контрерас помахал нам, оторвавшись от своих томатов, но остался внизу, а собака поднялась к нам составить компанию.
Почесав у Пеппи за ухом и выпив содовой, Кэролайн сделала глубокий вдох и сказала:
— Вик, прости, что я убежала от тебя прошлой зимой… и избегала тебя потом. Только когда умерла Луиза, я смогла посмотреть на все с твоей точки зрения и понять, что ты никогда не шутила надо мной.
— Шутила над тобой? — Я была удивлена безмерно.
Она опять начала канючить:
— Я считаю… ты понимаешь, что у тебя был удивительный отец. Я очень любила твоего отца и хотела, чтобы он был и моим отцом. Обычно, ложась в постель, я воображала, как весело было бы у нас, если бы мы все вместе… как семья: он, и я, и мама, и Габриела. И ты настоящая сестра, и тебе не противно ухаживать за мамой.
Теперь настала моя очередь смутиться. Я пыталась проворчать что-то, но в конце концов сказала:
— Ни один одиннадцатилетний не желает быть обремененным и ухаживать за малым ребенком. Если бы ты на самом деле была моей сестрой, я бы раздражалась куда больше. Но я не смеялась над тобой только потому, что у тебя другой отец. Это никогда не приходило мне в голову.
— Теперь-то я знаю это, — сказала она. — Просто мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Я испытывала такое чувство унижения при мысли о том, что им был Арт Юршак… ну, что он проделал это с мамой, понимаешь? Потом, когда она умерла, я неожиданно поняла, что это похоже на нее. И благодаря этому я поняла, что она была замечательной женщиной, потому что была такой хорошей матерью. Она была полна жизни и действительно любила жизнь и… все остальное. И ей было так легко разгневаться и быть жестокой и взвалить всю эту вину на меня.
Она серьезно взглянула на меня.
— На прошлой неделе я пошла… пошла увидеться с молодым Артом, моим братом, как я понимаю. Он был очень вежлив со мной, несмотря на то что, как я заметила, это просто наказание для него. Я имею в виду, разговаривать со мной… Для него это было ужасно — внезапно повзрослеть. Арт не был ему отцом. Он женился, только чтобы угодить Джиакам, лишь бы они не навредили его политической карьере. После того как у него родился сын, он переехал в отдельную спальню. Он никогда не хотел иметь ничего общего со своим собственным сыном. Поэтому, в своем безумии, могу поверить, что мне было лучше от него вдали. Ты понимаешь, только с мамой! Даже если… даже если бы он не был ее дядей, было бы гораздо хуже жить с ним вместе, чем вырасти без отца.
В горле у меня стоял ком.
— Я занималась самобичеванием все эти последние четыре месяца, полагая, что сделала колоссальную ошибку. И, ведомая гордыней, продолжала дело, после того как ты просила меня прекратить поиски. И потом, когда я рассказала тебе о нем…
— Нет, — возразила она, — я рада, что знаю. Лучше выяснить все наверняка, чем воображать нечто, пусть даже то, что я выдумала, намного лучше того, чем все оказалось в действительности. Кроме того, если бы Тони Варшавски действительно был моим отцом, он выглядел бы как очень большой распутник, когда переселил нас с мамой в соседний дом рядом, с тобой и Габриелой.
Она засмеялась, а я взяла ее за руку. Немного погодя она нерешительно проговорила:
— Я… это мое следующее сообщение мне трудно сделать после всех оскорблений, которые я бросала тебе, напоминая, что ты уехала из Южного Чикаго. Но я тоже уезжаю. Я действительно покидаю Чикаго. Я всегда хотела жить в деревне, в настоящей деревне, поэтому собираюсь в Монтану, чтобы изучать лесоводство. Я никогда не признавалась в этом никому, ибо думала, что если бы не занималась, как ты, активной социальной борьбой, то ты презирала бы меня.
Я издала какой-то нечленораздельный возглас, отчего Пеппи вздрогнула.
— Нет, правда, Вик! Но когда я как следует поразмыслила над этим, то увидела, что ты никогда не хотела, чтобы я была похожа на тебя. Это было только частью моего воображения. Я все думала, что если бы я делала те же вещи, что и ты, ты бы полюбила меня и признала бы частью твоей семьи.
— Вовсе нет, дитя мое! Я хочу, чтобы ты делала то, что хорошо для тебя, а не то, что правильно для меня.
Она кивнула:
— Итак, я выбросила глупые мысли из головы. И уезжаю через две недели. Я вынудила родителей мамы купить наш дом на Хьюстон, и это даст мне определенную сумму, чтобы уехать. Но я хотела сказать тебе еще одно — и, надеюсь, ты пойдешь меня: ты всегда будешь моей сестрой, потому что… ну, в общем, я надеюсь, ты поняла это.