Антон Губенко

«Там началась моя самостоятельная жизнь с необычной профессии — охотника за дельфинами. Вместе с артелью рыбаков я выезжал на захудалом катеришке в море. Дельфины кувыркались в синей воде, раскрывая свои зубастые морды, как громадные птичьи клювы.

Матрос-боец, рыжий парень с узловатыми мускулами, сидел на корме и водил дулом по горизонту, высматривая добычу. Я лежал рядом в трусах, готовый в любую минуту прыгнуть в море. Моя задача была не дать подбитому дельфину опуститься на дно. Едва раздавался выстрел, я нырял за тонущим зверем в воду, хватал его рукой за острый скользкий нос и вытаскивал на поверхность. Так я держался с ним на волнах, пока не подходил катер и дельфина цепляли багром», — это уже позднее было написано о Губенко.

Шесть месяцев Антон отдал морю. Но однажды, сняв матросскую робу, он подошел к капитану катера и сказал: «Уезжаю. Спасибо за работу. Больше не буду уничтожать этих животных. Не могу».

— Испугался моря? — спросил Серов.

— Нет, не моря, дельфинов, — Губенко растягивал слова, вкладывал в их звучание искренность и волнение. — С ножом в руках я бросался на дельфина. А он не уплывал, не кидался на меня, останавливался и смотрел долго, проницательно, жалобно, беззвучно. Я уехал. Больше я не мог убивать беззащитных животных.

Антон возвратился в Мариуполь. Он повзрослел, раздался в плечах. У него появились деньги, он стал самостоятельным парнем. Сестра Татьяна вышла замуж и жила с мужем в маленькой квартирке. Поселиться к ней стеснялся — и без него мало места. Он поступил работать подручным слесаря. Его приняли в комсомол.

Активный общественник, примерный производственник; времени у него хватало еще и на спорт, и на развлечения.

И вдруг он прочитал в газете о наборе в школу летчиков. Тогда в нем и шевельнулись былые мечты об аэроплане. Они были в нем. Он хотел высоты, хотел побывать в облаках…

Для поступления в школу нужна физическая подготовленность, выносливость, знания. Антон становится грузчиком. Чем не закалка мускулов!

В мае 1927 года на тетрадном листе он написал заявление в райком комсомола:

«Прошу направить меня в школу летчиков. Обязуюсь ничем не осрамить чести комсомола».

Вечером о своем решении объявил Татьяне, написал домой маме.

«Мамо! — писал Антон. — Простите, что не спросил вашего разрешения, что не сообщил о своем намерении раньше. — Антон впервые обратился к матери на „вы“. — Я решил стать военным летчиком. Много лет я сохранял в себе эту мечту, долго и настойчиво шел к ней. Я не могу без неба, без трудных и опасных дорог, которые меня ожидают. Я не боюсь их. Я хочу покорить небо, сделать его обжитым, как наша земля. Ведь и землю люди осваивали веками. Простите, мамо, своего непутевого сына».

Через три дня Антон выехал в Ленинград.

Он очарован этим городом, влюбился в него. Через всю свою жизнь пронесет Антон глубокое и восторженное чувство к этому восхитительному городу. Первое письмо из города Ленина он написал сестре.

«Мама-Таня! Мне до сих пор кажется, что я не прогнулся от долгого, затяжного сна — я учусь. У нас четкий распорядок, безграничные возможности изучать авиацию, восхищаться ею и завидовать тем, кто уже познал радость полета.

Думаю, что тот человек, который не поднимается в небо, никогда не познает радости существования. Полет — это состязание, это демонстрация силы разума. Полет… Прости, мама-Таня, я еще тоже не летал, но пишу так потому, что верю в свою аэролетную судьбу. Ленинград — родина нашей авиации.

Недавно в архиве я познакомился с документами первой Авиационной недели в Петербурге. Она состоялась с 15 апреля по 2 мая 1910 года. (Я не ошибся, могла же неделя быть 18 дней! Чего только авиация не натворит!) В полетах приняли участие иностранные летчики — Латам, Христианс, Эдмонд, Моран, Винцерс, баронесса де ля Рош и другие…

„Петербургская газета“ писала по поводу полетов Попова, Христианса и Морана: „Это авиационное трио, к общему изумлению, летало — и летало смело и красиво.

„Чудеса! и впрямь летают!“ — удивился генерал от воздухоплавания А. М. Кованько. Пришлось Петербургу, наконец, уверовать, что существуют люди, умеющие летать по воздуху“.

Вот видишь — все хотят летать.

…Очень хочу летать. Я как все: летать. Всякое новое дело трудное, но могут быть исключения и в авиации».

Невысокий, угловатый, Антон Губенко не производил на командира выгодного впечатления. Он был замкнут, сосредоточен, медлителен. Говор — смесь украинского с русским, да еще изрядная примесь какого-то приморского жаргона. На него не обращали внимания, о нем почти ничего не знали его друзья. Его даже дразнили сладкоежкой, так как он очень любил сахар; его называли «полиглотом» за то, что он очень много читал. Так продолжалось до тех пор, пока он не показал себя в полетах.

Год учебы в военно-теоретической школе летчиков проскочил незаметно.

Жаль было расставаться со школой, не хотелось уезжать из Ленинграда.

Летом, получив отпуск, Антон уехал в Мариуполь. Несколько дней гостил у сестры, потом уехал к матери.

Дома ему, как почетному гостю, отвели большую комнату. В ней нет прежнего огромного кованого сундука, длинной скамейки вдоль стены, широкой самодельной кровати. Обновление!.. Только один год отсутствовал, а как много изменений. Волнуют стены родного дома, сад в буйном цветении. Волнуют воспоминания детства. Прошлое кажется романтичнее настоящего. Он выходит на улицу, во двор, через калитку попадает в сад.

Тишина здесь необычная. Но скоро уже сама возможность свободно гулять кажется ему непозволительной роскошью. Никто не ищет, не зовет, можно не торопиться. Ах да, ведь он в отпуске! Пока не будет подъемов, отбоев, построений…

Он поднимает голову и долго стоит, зачарованный ночным небом в ярких светлячках-звездах. Безветрие. Земля, деревья еще полны дневного зноя. Природа не засыпает: ощутив прохладу, она тотчас приходит в движение, в неведомое состояние хаоса, в непрекращающуюся работу по очистке воздуха. Запахи родной земли.

Антон присмотрелся и теперь может различать в темноте предметы. Между грядок он проходит к плетню и садится на камень. Беленький, врастающий в землю дом хорошо виден на фоне ночного неба. Ему хочется двигаться, действовать. Антон идет в поле. Неширокая полоса земли, засеянная пшеницей, кукурузой, плавно спускается к пойме. В самом конце ее деревья, кустарники, густые заросли — мечта мальчишек, импровизированные джунгли, лучшее место для проведения соревнований по ловкости и силе. На том берегу — вздымающиеся в небо поля. Звездный путь, не имеющий окончания. Земля чуточку охлаждается. Он долго лежит на спине, смотрит в небо. Познав многое в авиации, он еще не стал летчиком. Неодолимый зов неба, как зубная боль — до тех пор, пока не вылечишь. Он думает о небе, мечтает о полетах.

Он любил и раньше смотреть в небо и отыскивать там место для проявления своих способностей.

Долгожданный отпуск пролетел стремительно. Впереди учеба. Первая военная школа летчиков имени Александра Федоровича Мясникова находилась в Крыму, на реке Каче, в 18 километрах от Севастополя. Она приняла в свои стены 12-й регулярный набор.

История российской авиации началась с Качи. Первый пилот школы инструктор Матыевич-Мациевич, поднимая 11 ноября 1910 года в воздух старенький биплан, еще не знал, что школа станет гордостью Советской России.

Антон гордился такой славой школы и считал себя ответственным за ее авторитет. Инструкторы школы, среди которых было немало будущих прославленных летчиков, охотно рассказывали об историческом прошлом школы. Губенко узнает о жизненном пути Нестерова, Ефимова, Арцеулова, Цветкова, Крыжановского, Спатареля, и в этом прекрасном перечне фамилий ему покажется, что слава всей авиации родилась в Каче.

Неизгладимое впечатление произвела на Губенко встреча с высоким, простодушным летчиком-инструктором Петром Стефановским, который сам недавно окончил Качинское училище. Как и Губенко, Стефановский тоже учился в Ленинградской военно-теоретической школе. Родные стены Ленинградской школы, общие знакомые сблизили курсанта и инструктора, сделали их друзьями.