В режиме отладки

Инспектор Макгрей слушал эти рассуждения и вздыхал.

В-третьих, судебно-медицинская экспертиза запаздывала и новых подробностей убийств в Транквилити-Лейн выяснить не удалось. То есть, почти не удалось. В случае с мисс Хендерсон помогли техники, поковырявшиеся в терминале, через который осуществлялось управление домашним роботом «Мистер Помощник».

Оказалось, что в день убийства была ни с того ни с сего (правда, временно) отключена программа подчинения хозяину. Поскольку питание робота оставалось включенным, он, со своими пилами, ножиками, ножницами и сверлами превращался в настоящую машину для убийства. Говорят, эти роботы были изначально разработаны для военных целей. Однако в дальнейшем им было найдено и мирное предназначение — например, работы по дому или охрана жилища от нежелательных гостей.

В других домах Транквилити-Лейн «Мистеров Помощников» не было, что, кстати не слишком удивило инспектора Макгрея. Он и сам не горел желанием заводить это многорукое металлическое чудовище; случай же в Транквилити-Лейн еще больше укрепил его в этом нежелании.

Впрочем, то обстоятельство, что некто умудрился беспрепятственно пройти в дом мисс Хендерсон, да еще добраться до управляющего терминала «Мистера Помощника», навело Алана Макгрея на интересные мысли. По всей видимости, злоумышленник не воспринимался жителями Транквилити-Лейн как «нежелательный посетитель». Мог ли это быть охранник? Да запросто. А еще — курьер, ну или, скажем, друг, приехавший в гости.

Еще, что примечательно, мисс Хендерсон была первой жертвой в этой резне. Ее смерть наступила примерно на час раньше, чем у других жертв. Скорее всего, изначально преступник не хотел мараться и попытался совершить все убийства руками (вернее, манипуляторами) ни в чем не повинного робота. Но получилось только с Хендерсон, поскольку «Мистер Помощник», даже с отключенной программой подчинения, не может далеко отходить от управляющего терминала. Убийца вздохнул и решил действовать сам.

Примерно так думал инспектор Макгрей, возвращаясь домой. Подобно несчастным жителям Транквилити-Лейн, он обитал в пригороде, в чем-то похожем двухэтажном коттедже, но на противоположном конце города.

Тихо, удобно, умеренно-благополучно…

Алан, столько сил и труда вложивший в это жилище, первое время после переезда даже любовался им по возвращении со службы. А сегодня, будучи под впечатлением от прошедшего дня, он посмотрел на свой дом совсем другими глазами. Маленькая трусливенькая мыслишка, пробравшаяся в голову инспектора, подсказала ему, что такие дома и вообще, районы — излюбленные места «охоты» Маленького Убивца. И, дальше «слово взяла» старая как мир поговорка: «как бы чего не случилось».

Чтобы прогнать это паразитическое образование из своего мозга, Алан Макгрей выругался, причем вслух и смачно. А потом запоздало устыдился, оглянулся в поисках случайных свидетелей его красноречия — с надеждой на их отсутствие. И надежда сия оправдалась, потому как единственным, попавшим в поле зрения, человеком был Генри Лайонс, младший брат жены. Тот самый, что «помешан на искусстве». В момент, когда Макгрея «прорвало», Генри Лайонс как раз выходил на порог.

Ну и фиг с ним, решил инспектор. Такому не то что слух — лично оскорбить не стыдно.

Алан Макгрей имел довольно веские основания не то что не любить — презирать непутевого родственничка. В свои тридцать с небольшим лет Генри Лайонс не только не занял более-менее приличного положения в обществе, но даже так и не нашел место, которое мог с полным правом именовать «домом». По этой причине, а также благодаря доброму сердцу своей сестры, Генри обитал в подвале дома семьи Макгрей. Вернее, предполагалось, что обитать он будет в подвале, однако этот поганец совершенно невозбранно шатался по всему дому. Что до выделенного ему из милости помещения, то Лайонс превратил его в студию.

Да, кстати, брат жены Алана Макгрея был не просто «помешан на искусстве». Стоило Алану или еще кому-то попытаться припечатать его фразой «ты никто», как Генри Лайонс, со смесью гордости и негодования отвечал: «я художник». А дальше следовало вечное, хотя вряд ли разумное и доброе.

Красота спасет мир.

Под красотой Лайонс, по всей видимости, понимал плоды своих упражнений с кистью и краской. Если с этим Макгрей мог скрепя сердце, хоть немного, но согласиться, то представить себе спасение мира этой цветастой мазней было выше его сил. С точки зрения Алана картины если и могли кого-то спасти, то только богатого кретина, и только от лишних денег.

Впрочем, творениям Лайонса не светила даже такая участь. Год за годом, изводя футы ватмана и фунты краски (отнюдь не на его деньги купленные) горе-творец раз за разом получал отказ на всех столичных выставках. На них картины Генри Лайонса просто не попадали. А пока его счастливая звезда готовилась взойти на небосвод, так называемый художник, адепт красоты, сидел на шее своих добросердечных родственников, отравлял краской воздух в их доме, и, конечно же, потчевал их байками о своем грядущем успехе.

Но даже всего вышеперечисленного было недостаточно, чтобы объяснить неприязнь Алана Макгрея к родственнику-нахлебнику. Главная же причина этой самой неприязни заключалась вовсе не в тунеядстве Генри Лайонса, а в редкостной его замороченности. Во-первых, будучи, несмотря на свои провалы, творческим человеком, Генри, по этой причине считал себя выше «обычных людей» — к коим он относил и приютивших его родственников. Во-вторых, своим поведением, образом жизни, и даже мыслями и чувствами он всячески подчеркивал свое отличие от вышеназванных «обычных людей».

Так, если среднестатистического гражданина Соединенных Штатов занимали три главные проблемы, а именно, заработок, жилье и семья, то Генри Лайонсу, похоже, было плевать на все эти «житейские мелочи». Оно и понятно — Генри не имел ни того, ни другого, ни третьего… и не спешил обзаводиться.

Его занимали проблемы посерьезнее — нехватка ресурсов, гонка вооружений, и, конечно же, пресловутая «бездуховность». Что значит последнее слово, не мог вразумительно объяснить и сам Лайонс. Не мог — но с завидным постоянством вкраплял его в любой возглас возмущения. Побудительные же мотивы этих возгласов (равно как и аудитория, к которой они обращались) не имели ни малейшего значения.

С очередной заморочкой Генри Лайонс мог подойти к кому угодно, да хоть бы и к инспектору Алану Макгрею, благополучно проигнорировав его брань. Что такое слова, пусть даже неприличные, для столь высокодуховной личности? Вот «добрый совет» зарабатывать на жизнь, к примеру, рисованием комиксов про Супермена, действительно бы его оскорбил. Да что там — задел до глубины его творческой души.

— Ты слышал? — сказал Генри, встречая инспектора Макгрея у входа и обходясь без обычного в таких случаях, пожелания доброго вечера, — ООН развалилась!

— Слышал, слышал, — проворчал Алан, направляясь к двери и обходя назойливого родственника, — лучше бы не слышал…

Это было правдой. Инспектор Макгрей бы действительно прекрасно обошелся без этой новости, а также без других сообщений на политическую тематику. Но на его беду Лайонс по-своему воспринял это «лучше бы не слышал».

— Полностью с тобой согласен, — произнес он печально, — и приятно удивлен, что даже такой человек как ты осознает серьезность ситуации.

— Да ну тебя! — Макгрей попытался отмахнуться от Лайонса с его приступом краснобайства, но того уже было не остановить.

Генри не нужен был собеседник. Ему даже слушатель не очень-то требовался. Скорее, горе-художник нуждался в статисте, который бы делал вид, что внимает его речам.

— Я ведь до последнего надеялся. Да-да, я ждал, что у мировых лидеров хватит благоразумия…

Последняя фраза инспектора Макгрея даже рассмешила. Благоразумия, видите ли, должно было хватить. У кого, скажите на милость? Уж не у коммунистов ли? А может, у педиков, заправляющих в Объединенной Европе?

— …пришла пора подвести черту под эпохой, — продолжал тем временем Лайонс, — и нам, американцам — в первую очередь. После Второй Мировой Войны мы пережили настоящий «золотой век». Больше ста лет мира и стабильности, понимаешь?