Страница 81 из 89
Пересекая ручей, бормотавший про себя в темноте странным, шепчущим голосом, удивительно напоминающим человеческую речь, Джарел на мгновение остановилась послушать и разобрала несколько слов. Но слова эти показались ей такими жуткими, что она, боясь слушать дальше, стремглав бросилась прочь.
Внезапный порыв ветра разметал ее рыжие волосы. Вдалеке кто-то еле слышно плакал. Джарел застыла на месте, прислушиваясь, и ветер стих, замерев вместе с ней. Но Джарел была почти уверена, что это — голос из сна, и после секундного колебания повернула в том направлении, откуда раньше дул ветер.
Теперь она приближалась к реке. Почва становилась все более неровной, от реки доносился приглушенный шум стремительно текущей воды, и тут в лицо ей ударил новый порыв ветра. И снова девушке послышался еле-еле различимый отголосок знакомого плача.
Добежав до берега, Джарел остановилась и взглянула вниз, туда, где между крутых берегов неслась вода.
Она выглядела здесь иначе, чем в земных реках, и, несмотря на свой стремительный бег, казалась вязкой. Когда Джарел наклонилась к ней, на девушку взглянуло чудовищно искривленное неровной поверхностью лицо, каким оно никогда бы не могло отразиться в земной реке, а вода под отражением мгновенно вздулась буруном, словно на дне неожиданно возник камень, и это внезапное изменение было пугающим: река, бросая длинные голодные волны на скалистые берега, казалось, собиралась кинуться на Джарел, и девушка поспешно отпрыгнула прочь. При мысли о том, что могло случиться, если бы она помедлила чуть дольше и клокочущие волны успели бы подняться выше, по коже воительницы побежали мурашки.
Как только она отступила, волнение мгновенно стихло. Через несколько секунд поверхность реки разгладилась. Слегка дрожа, Джарел продолжала путь вверх по течению — туда, откуда налетали порывы ветра.
Внезапно она оказалась в полосе кромешной тьмы и рванулась вперед, панически боясь упасть в темноте в реку, но миновала странное место без происшествий. И тут земля начала подаваться и дрожать под ее ногами, словно студень, так что она еле удерживала равновесие. Но порывы ветра продолжали то налетать, то стихать, и каждый раз ей казалось, что слабый плач звучит все яснее. Ей почудился далекий стон «Джарел…», и она ускорила бег.
Над горизонтом возникло бледное сияние, и Джарел испугалась, что ночь уже кончается и занимается заря. Но нет — она вспомнила, что в то ужасное утро ее стремительного бегства бледный свет опоясал равномерно весь горизонт, как будто солнце поднималось здесь огромным кругом одновременно по всему горизонту, постепенно наливавшемуся зловещим сиянием. На этот раз свет был зеленоватым и продолжал усиливаться, пока наконец из-за далеких холмов не показался край огромной зеленой луны. Звезды вокруг нее побледнели. Лунный диск пересекло облако и, извиваясь, точно в агонии, расплылось туманом и исчезло, оставив зеленый лик чистым.
Теперь по щербатому лику луны лениво перемещались смутные тени, похожие на темные тучи, медленно плывущие в ее атмосфере. Если это были тучи, то луна светилась, излучая лишь слабый свет, раз темные пятна затеняли ее поверхность. Но и этого света было достаточно, чтобы на земле под ногами Джарел проявились громадные тени, извивающиеся и меняющие формы, по мере того как темные пятна затеняли и открывали зеленый диск. Ночь от этого стала более смутной и нереальной, чем сон, а от мертвенного зеленого свечения болели глаза.
Джарел бежала среди теней, чудовищных, жутко отличающихся от отбрасывающих их предметов, хотя одинаковые предметы отбрасывали разные тени. Взглянув раз на свою собственную тень, что спешила за ней по земле, Джарел вздрогнула и больше не решалась смотреть. Невероятная искаженность сочеталась в ней с неуловимым и оттого еще более пугающим сходством. Временами по земле ползли тени, которые ничто не отбрасывало, — мутные пятна причудливой формы, они беззвучно скользили мимо и растворялись во мраке. И это было хуже всего.
Джарел бежала навстречу ветру, напрягая слух, чтобы не пропустить повторение далекого крика, сторонясь теней и вздрагивая всякий раз, когда ее путь бесшумно пересекала стелющаяся по земле темная клякса. Свет луны, медленно поднимавшейся по небосклону, озарял ночь мертвенно-зеленым сиянием, плодя на земле жуткие движущиеся тени. Иногда лениво ползущие по лунному диску пятна собирались вместе и закрывали весь огромный диск, и Джарел пробегала несколько шагов, радуясь кратковременной темноте, пока пятна снова не расходились, открывая отсутствующе взирающий вниз мертвый зеленый лик, по которому, словно трупные пятна по лицу мертвеца, ползли темные облака.
Во время одного такого затмения что-то яростно хлестнуло ее по ноге, скрипнув зубами по металлу наголенника. Когда диск луны очистился, на наголеннике блестела длинная царапина, по которой стекали капли светящегося яда. Джарел сорвала пучок травы, чтобы стереть яд, прежде чем он стечет на незащищенную ногу, и от прикосновения к яду трава начала отчаянно извиваться у нее в руке.
Вверх по течению река все больше сужалась и мелела — было ясно, что приближается исток. Порывы ветра все отчетливее доносили до нее тихий жалобный зов, лишь отдаленно напоминающий насмешливый голос Гийома. Начался крутой подъем, и Джарел карабкалась вверх по склону. От реки остался Лишь ручеек.
Журчание воды напоминало чье-то неразборчивое бормотание. Внизу быстрый речной поток угрожающе ревел, голос же ручья был нетороплив и ясен, состоял из всплесков — коротких звонких нот, словно слогов, в которых сквозил зловещий смысл. Джарел, страшась понять смысл этой речи, старалась не прислушиваться.
Склон становился все круче, а нежный голос ручья все звонче и яснее выводил свою ядовитую серебряную песенку. На фоне звезд над ее головой обрисовался громоздящийся на вершине холма силуэт вроде громадного неуклюжего человека, такого же недвижного, как служивший ей основанием холм. Джарел поудобнее перехватала эфес меча и замедлила бег, осторожно огибая темную фигуру. Вблизи в зеленом свете луны стало видно, что это был просто припавший к земле истукан, казавшийся в темноте черным, с тускло отсвечивающей поверхностью. Его тень беспокойно металась по земле.
Указывавший путь ветер теперь совершенно стих. Джарел, затаив дыхание, стояла перед безмолвным истуканом. Незнакомые узоры звезд змеились по небу, озаряя ее зловещим светом, а кругом все застыло в оцепенении, кроме непрестанно шевелящихся теней.
Черная статуя изображала скорченную фигуру человека с приплюснутой, втянутой в плечи головой, неуклюже ковыляющего, опираясь на землю простертыми перед собой руками, и нечто невыразимо-скверное в ней напоминало Гийома. Неуловимые совпадения линий и углов уродливого истукана пародировали стройную, изящную фигуру Гийома, высокую посадку головы. Невозможно было указать ни на одну явную черту сходства, но сходство было несомненным. Джарел увидела, что статуя олицетворяет все, что было уродливым в Гийоме: жестокость, наглость, тупая сила. Статуя была портретом его пороков, и достоинств было оставлено в ней ровно столько, чтобы лишь оттенить их отвратительность.
На мгновение девушке почудился призрачный силуэт Гийома — такого, каким она его не знала: насмешливое лицо искажено гримасой отчаяния, сильное тело корчится в тщетных попытках освободиться от гнусного истукана — уродливого образа собственной души. И ей открылась его кара — праведная и в то же время бесконечно несправедливая.
На какую же утонченную пытку обрек его поцелуй Черного бога! Ужасающе полное осознание собственных грехов, заточение в их зримом воплощении, вечная мука в отвратительном образе, столь неопровержимо изображающем его самого — его низшее и худшее «я». Была в этом справедливость — при жизни Гийом был грубым и жестоким человеком. Но уже то, что заточение было для него пыткой, подтверждало наличие в нем высшего, благородного и утонченного существа, рвущегося на свободу из невыразимо ужасной темницы — самого себя. Все лучшее в нем превратилось в одно из орудий пытки, вместе с пороками терзая душу.