Страница 8 из 37
Не ограничив тем аргументацию, Сталин продолжал, приведя не менее, а может, и более значимое доказательство своей правоты. «Америка, – возобновил он школьный урок, – также, как и Канада, и Швейцария, разделяется на штаты (кантоны) не по национальному признаку, а по географическому». Растолковывал: в США сорок восемь штатов на семь-восемь национальных групп, в Швейцарии при трёх национальных группах – двадцать пять кантонов.
«Не то в России, – пояснял он. – То, что принято в России называть областями, нуждающимися, скажем, в автономии (Украина. Закавказье, Сибирь, Туркестан и др.), есть не простые географические области вроде Урала или Поволжья, а определённые уголки России с определённым бытом и (не русским) национальным составом населения… Автономию (или федерацию) областей России для того, собственно, и предлагают, чтобы поставить и решить национальный вопрос в России, ибо в основе разделения России на области лежит национальный признак».
И чтобы ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в сути его взглядов, Сталин категорически заявил: «Не ясно ли, что федерализм в России не решает и не может решить национальный вопрос /выделено мной – Ю.Ж./, что он только запутывает и усложняет его донкихотскими потугами повернуть назад колесо истории?» И далее повторил предложенный двумя днями ранее план, несколько скорректировав его применительно к новым обстоятельствам.
«Решение национального вопроса, – настойчиво предлагал Сталин, – должно быть настолько же жизненным, насколько радикальным и окончательным, а именно:
1. право на отделение /в первой статье он ещё использовал весьма неопределённое понятие «самоопределение» – Ю.Ж./ для тех наций, населяющих известные области России, которые не могут, не хотят остаться в рамках целого;
2. политическая автономия в рамках единого (слитного) государства с едиными нормами конституции, для областей, отличающихся национальным составом и остающихся в рамках целого.
Так, и только так должен быть решён вопрос об областях России!»30
Здесь не могут не возникнуть два естественных вопроса.
Почему же Сталин изменил порядок всего двух пунктов своей прежней программы, почему внёс существенные сокращения в прежде устойчивое определение понятия «область»?
Не может вызвать сомнения, первым пунктом он сделал самое серьёзное и в то же время неизбежное – отпадение Финляндии и Польши. Только их, ибо при перечислении в обеих статьях областей с «компактным нерусским населением» именно они и не были упомянуты.
Ответ на второй вопрос не может быть таким же безусловным. Скорее всего, Сталин исключил три из четырёх характеристик областей, которые могли бы в принципе претендовать на автономию, – «целостная хозяйственная территория», «особый быт», «делопроизводство и преподавание на своём языке» – лишь потому, что счёл излишним повторять их, а кроме того, решил привлечь внимание читателей только к одному аспекту сложной проблемы, чисто национальному.
После статьи «Против Федерализма» Сталину пришлось на время отказаться от выражения собственных взглядов на будущее административное устройство России. Поступить так потому, что возвращение 3(16) апреля в страну В.И. Ленина заставило всех находившихся в Петрограде большевиков срочно заняться выработкой новой программы партии. Вернее, обсуждать её основные положения, предложенные Лениным как «Апрельские тезисы», положенные в основу изданной уже 10(23) апреля работы «Задачи пролетариата в нашей революции».
Естественно, Ленин прежде всего уделил первостатейное место таким вопросам, как соотношение классовых сил, двоевластие, внешняя и внутренняя политика Временного правительства, возможное перерастание революции буржуазно-демократической в социалистическую. Национальный же у него оказался только четырнадцатым из девятнадцати. И изложил он его весьма своеобразно. Наметил как бы два взаимоисключающих друг друга, вроде бы противоречивых варианта решения.
Первый – при сохранении существующего политического положения. В таком случае предложил партии «отстаивать, прежде всего, провозглашение и немедленное осуществление полной свободы отделения от России всех наций и народностей, угнетённых царизмом, насильственно присоединённых или насильственно удерживаемых в границах государства, т. е. аннексированных».
Как альтернативу высказал Ленин и иное воззрение. «Пролетарская партия, – писал он, – стремится к созданию возможно более крупного государства, ибо это выгодно для трудящихся, она стремится к сближению и дальнейшему слиянию наций, но этой цели она хочет достигнуть не насилием, а исключительно свободным братским союзом рабочих и трудящихся масс всех наций».
Для того же, чтобы снять кажущееся противоречие между двумя положениями, Ленин предлагал: «Чем демократичнее будет республика российская, чем успешнее организуется она в республику Советов рабочих и крестьянских депутатов, тем более могуча будет сила добровольного притяжения к такой республике трудящихся масс всех наций».31
Итак, по Ленину – либо аннексии и распад страны, либо республика Советов. Третьего не дано.
Как для первого, так и для второго варианта возможного решения ключевым, помимо «советов», являлось ещё и такое понятие, как «аннексия». Насильственное присоединение или удержание какой-либо территории. Понятие, которое вот уже почти год не сходило с уст руководителей (как стран Антанты, так и Центральных держав). Стало расхожим оно и для членов Временного правительства. Все они без исключения дружно открещивались от «аннексий», предлагая взамен её «самоопределение».
Своё представление и об аннексии как таковой, и о том, как же относиться к ней при начавшемся распаде России, Ленин выразил 17(30) апреля на заседании солдатской секции Петросовета, при ответе на вопрос о судьбе Курляндии. Фактически аннексированной Германией, но в то же время постановлением Временного правительства объявленной составляющей нового территориально-административного образования – Латвии, неразрывной и неотъемлемой части страны.
Отношение Ленина к бесспорному с правовых позиций курляндскому вопросу оказалось, мягко говоря, весьма своеобразным. Ведь основывалось оно не на собранных им самим специально исчерпывающих данных, нет. Под влиянием лишь отрывочной информации, случайно почерпнутой из швейцарских, немецких да французских газет, далёких от объективности. Ещё бы, идёт война!
– Отвоевание Курляндии, – пренебрегая даже видимостью логики, толковал Ленин солдатам, не желавшим ехать либо возвращаться на фронт, – аннексия, так как в таком случае Германия имеет право на отвоевание своих колоний. Нужно предоставить право народу самому решать, как он хочет жить… Воевать за Курляндию не стоит, но стоит воевать за свободное решение Курляндии присоединиться, куда она хочет.32
Так какой же путь из двух намеченных Лениным следовало избрать большевикам? Первый ли – с Временным правительством, довольствуясь достижениями буржуазно-демократической революции, которые закрепит Учредительное собрание? Но в таком случае последует неизбежный распад России и от неё сохранится ничтожнейшая часть, чуть больше Московского княжества первой половины 16 века. Или второй путь – дальнейшее развёртывание революции с установлением республики Советов, единственное, что и позволит, по мысли Ленина, сохранить целостность страны. Более того, послужит и достижению следующей цели – победе пролетариата если не сразу во всём мире, то для начала в Европе. Иначе зачем слова и о «более крупном государстве», и о не названных «всех нациях»…
Сталин прежде никогда не связывал напрямую единство России с победой мировой революции. Не видел никакой зависимости между ними. Потому и оказался перед сложной лично для него моральной дилеммой. Открыто не согласиться с Лениным, решительно отстаивая собственную оценку событий и прогнозируя их развитие, внося тем самым смуту в и без того далеко пока не стройные партийные ряды в наиболее ответственный момент. Либо, скрепя сердце, признать хотя бы на словах правоту человека, перед которым он всегда преклонялся, забыв на время о своих убеждениях, принципах.