Мой суженый, мой ряженый

После этого Женя стала разборчивей. Весь первый курс она с завидным упорством отшивала от себя многочисленных воздыхателей. А летом, в трудовом лагере, влюбилась в очкарика Лешу. Тот был совсем не похож на Геркулеса-физрука, хлипкий и не спортивный, но зато милый и улыбчивый. К тому же он прекрасно играл на гитаре и собирал для Жени в поле огромные охапки лютиков и васильков. С Лешей они дружили целых полтора года. Может быть, дружили бы и дальше, но его родители уехали в Канаду и увезли сына с собой. Он поначалу противился, хотел остаться, намеревался найти работу и стать самостоятельным. А потом сник. Обещал писать Жене письма, но так и не прислал ни одного. Она страдала. Тайком от всех, от Любы, от матери. Даже стихи стала сочинять, правда, никому их не показывала. Примерно в это же время за ней стал ухаживать Лешин друг, Сергей. Женя, чтобы избавиться от тоски и разочарования, позволяла ему заботиться о себе, водить в кафе и театры, и вскоре как-то так получилось, что они стали любовниками. Сергей сделал ей предложение — он был старше на два года, заканчивал учебу и уже работал в перспективной фирме. Почему-то его настойчивость Женю испугала. Она представила себя рядом с ним, представила, как он непременно захочет, чтобы все делалось лишь по его усмотрению и решению, и ей это не понравилось. Короче говоря, Сергея Женя прогнала и с этого момента осознала, что по большому счету, никто пока что ей не нужен: она с радостью готова была посвятить себя учебе и карьере, но никак не мужчине, неизменно проявляющему деспотизм и собственнические замашки.

Это открытие принесло Жене невероятное облегчение. Теперь она смотрела как бы сквозь ребят, вившихся вокруг нее, точно мотыльки вокруг абажура, улыбалась своей заносчивой улыбкой, зимой и летом щеголяла в любимых джинсах и слыла самой недоступной девушкой на потоке.

…Однако все это осталось в прошлом. Сейчас Женя чувствовала, что ее опыт ничего не значит. Женька Карцев не походил ни на одного из тех, кто когда-либо проявлял к ней интерес. Она не могла разгадать его, и в то же время ей казалось, что она знает его лучше, чем он знает себя сам. Она боялась его и не сомневалась, что он точно так же боится ее. А, главное, на всем происходящем в данную минуту лежал отпечаток магии и волшебства: ведь Женька был ее суженый, он появился в момент, когда Женя прочла заклинание…

Она улыбнулась. Ступая на цыпочках, добралась до матов. Села и тихо позвала:

— Жень, иди сюда.

Он послушно подошел.

— Сядь.

Женька сел, продолжая оставаться прямым и скованным, точно военный на плацу. Женя ласково коснулась пальцами его щеки.

— Чего ты? Можно подумать, у тебя девушки никогда не было.

— Такой, как ты, нет. Одни шалавы.

— Расслабься, все женщины одинаковы.

Она прижалась к нему всем телом и неожиданно ощутила под худобой крепкие, упругие мышцы. Именно про таких говорят «семижильный». Поначалу он вел себя замороженно, но постепенно оттаял, движения его стали уверенными и даже властными.

Вокруг царил немой полумрак, причудливыми силуэтами обрисовывались спортивные снаряды. Жене стало казаться, что они вдали ото всех, на необитаемом острове.

Ощущение было упоительным. Ничего подобного прежде она не испытывала.

…Стояла тишина, как в зачарованном царстве. Женя соскользнула на пол и подошла к исчерченному морозным узором окошку. Ее одежда, вся без исключения, осталась лежать на матах, но она не чувствовала ни стыда, ни холода, хотя по комнате гулял ветерок.

— Оденься, — сказал Женька, — простудишься.

— Не простужусь. — Женя беспечно махнула рукой и прижалась горячей щекой к ледяному стеклу. — Мне так хорошо. Мне кажется, я тебя люблю. Жень, может такое быть или нет?

— Не знаю. — Он смотрел на нее и улыбался.

Она хорошо видела его улыбку — ее глаза успели привыкнуть к темноте. Это было непривычно и удивительно: наблюдать за тем, как Женька Карцев улыбается.

— Может, — решила Женя.

Вернулась к матам, легла рядом с ним, устроив голову у него на груди.

— Нас, наверное, ищут.

— Ну и что? — равнодушно произнес Женька. — Пусть ищут.

Женя посмотрела ему в глаза.

— А ты сам ничего не хочешь мне сказать?

— Хочу.

— Тогда давай.

— Мы теперь всегда должны быть вместе, — проговорил Женька очень серьезным тоном. — Всегда.

Женя хихикнула.

— Напрасно смеешься. — Он легонько дернул ее за волосы.

— Да нет, — продолжая смеяться, сказала Женя. — Я нисколько не против. Я согласна.

— Ты очень красивая. — Женька продолжал играть ее волосами, но уже не дергал их, а бережно гладил. — Очень. Я и не думал, что ты можешь обратить на меня внимание.

— Ты тоже не урод, — успокоила его Женя. — Только уж больно всегда мрачный. У тебя часто бывает плохое настроение?

— Настроение? А что это такое?

Она глянула на него с недоумением.

— Ну… я не знаю, как тебе объяснить. Это же все понимают. Настроение — это… состояние души. Или радостное, светлое, или темное.

— Сомневаюсь, что у меня есть душа.

— Не дури. — Женя шутливо щелкнула его по лбу. — Душа есть у каждого. И перестань выпендриваться.

— Я не выпендриваюсь. Ты просто совсем меня не знаешь.

— А ты меня?

— И я тебя.

— Это плохо?

— Не знаю. Нет, наверное. Во всяком случае, мне это не важно.

— А что тебе важно?

— Чтобы ты меня поцеловала.

— Ясно. Так уж и быть. — Женя снова обвила руками его шею.

…Ночь текла, как течет песок в песочных часах — по крупинке, неотступно, неумолимо. Все меньше минут остается, все меньше. Все светлее становится за окном…

— Все, — шепнула Женя иссушенными губами. — Все. Теперь, наверное, можно умереть. Или, на худой конец, поспать хотя бы полчаса.

— Здесь нельзя спать. — Женька осторожно приподнял ее за плечи. — Холодрыга. Получишь воспаление легких. — Он сунул ей ее вещи и посмотрел на часы. — Одевайся. До экскурсии еще два часа. Успеешь выспаться.

— Да… да… — Она не двигалась, пребывая в сладкой, ленивой истоме. Глаза у нее смыкались.

— Жень! — повторил Женька настойчивей. — Очнись. Мы тут не навсегда поселились. И у нас вечером поезд.

— Сейчас. — Она усилием заставила себя встряхнуться и принялась натягивать шмотки. Женька тоже оделся, моментально, как пожарный по тревоге, и теперь стоял рядом, внимательно и пристально глядя на нее.

— Как же я устала, — пожаловалась Женя, вставая с матов. — И ноги гудят от этих долбаных танцев. Повезло тебе, что ты вовремя ушел.

Он усмехнулся.

— Пошли.

Они отвязали веревку и вышли на лестничную площадку. В глаза ударил яркий, дневной свет, который почти не проходил сквозь маленькое чердачное окошко. Женя охнула и пошатнулась.

— Тихо, тихо. Осторожно. — Женька ловко подхватил ее сзади, затем крепко взял под локоть и стал спускать по ступенькам.

Она прижалась щекой к его плечу.

— Может быть, я просто пьяная?

— Пьяная, пьяная. От счастья.

— Прекрати издеваться! А то я над тобой тоже поиздеваюсь!

Они доковыляли до второго этажа.

— Ты в каком номере? — спросил Женька.

— В двести третьем.

— Это налево. Пойдем, я тебя провожу.

Он довел Женю до самой двери.

— Все. Ложись и спи. И помни, что я тебе сказал.

— Это насчет того, чтобы всегда быть вместе?

Женька кивнул.

— Пока. До встречи.

Прежде, чем она успела взяться за ручку двери, он отступил в сторону и исчез, точно испарился.

11

Женя, крадучись, переступила порог, изо всех сил стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Любу. Однако та вовсе не спала. Она сидела на кровати, натянув одеяло до подбородка, и смотрела на вошедшую подругу уничтожающим взглядом.

— Ну и ну! Скажи, у тебя совесть имеется?

— А в чем, собственно, дело? — Женя с трудом доплелась до своей постели и рухнула на нее, как подкошенная.

— Она еще спрашивает! — Люба возмущенно покачала головой. — Ты где была?