Княжна Джаваха

А девочки вокруг меня шумят и волнуются с каждой минутой все больше и больше.

– Вельская, – слышится мне голос Краснушки, – ступай открывать тируар[70] Джавахи.

– Что?!

И в один миг я очутилась у моей парты и даже присела на край ее, чтобы ничья дерзкая рука не посмела поднять крышки.

Тогда из толпы выдвинулся мой враг – Вельская.

– Слушай, Джаваха, – спокойно, чуть-чуть примирительно произнесла она, – почему ты не хочешь позволить обыскать тебя?… Ведь Додо, Корбина, Лер, Петровская – весь первый десяток наших лучших учениц, наши парфетки[71], записанные на красной доске, позволили проделать это… а уж если они…

– Вельская, – перебила я ее, – в делах чести не может быть ни первых, ни последних учениц. Ты глупа, если не понимаешь этого… Княжна Джаваха никогда не позволит заподозрить себя в чем-либо нечестном…

– Если княжна Джаваха не позволит сейчас же открыть свой пюпитр, то, значит, мою книжку украла она!.. – услышала я резкий и неприятный голос, и ангельское личико Крошки, перекошенное злой гримаской, глянуло на меня снизу вверх.

Тируары, парты, кафедра, стены и потолок – все заплясало и запрыгало перед моими глазами. Девочки уплыли точно куда-то в туман, далеко-далеко, и я увидела их уже где-то над моей головою… И в ту же минуту точно темная завеса заволокла мое зрение…

Глава 4

Фея Ирэн. В лазарете

Большая незнакомая комната с кроватями, застланными белыми покрывалами, тонула во мраке сентябрьской ночи.

Я лежала в постели с компрессом на голове, и все мое тело болело и ныло.

– Где я? – вырвалось у меня невольно, и я стала дико оглядываться, присматриваясь к незнакомой обстановке.

– В лазарете, барышня, будьте покойны, – ответил мне чей-то старчески дрожащий голос.

– Кто вы?

– Я – Матенька.

– Да кто же, господи? Я ничего не понимаю.

Тогда говорившая поднялась с табуретки, и при бледном свете месяца, заглядывавшего в окна, я увидела маленькую сморщенную старушку в белом чепчике и темном платье.

– Кто вы? – еще раз спросила я ее.

– Матенька, сиделка здешняя… Вот выпейте, княжна-голубушка, лекарствица – вам и полегчает, – тихо и ласково проговорила незнакомая старушка, протягивая мне рюмочку с какой-то жидкостью.

– Зачем же лекарство? Разве я больна? – взволновалась я.

– Ну, больна не больна, а все же прихворнули малость. Да это не беда! Франц Иванович живо вас на ноги поставит. Завтра же выпишетесь. Выпейте только капельки, и все как рукой снимет.

Я покорилась и, приняв из ее рук рюмку, проглотила горькую, противную микстуру.

– Ну вот и отлично! А теперь с богом бай-бай, а я тоже пойду прилягу, благо дождалась вашего пробуждения да дала вам лекарства.

«Какая она славная, добрая и какое у нее чудесное, милое лицо! – подумала я невольно. – Барбале такая же старенькая, но у нее нет этих морщинок вокруг глаз, точно лучами окружающих веки и придающих всему облику выражение затаенного добродушного смеха».

Она нагнулась ко мне, перекрестила меня совсем по-домашнему, как это делала Барбале, и сказала:

– Спи, дитятко… Господь с тобою!

Сладко забилось мое сердце при этой бесхитростной ласке лазаретной сиделки, и, бессознательно обвив руками ее шею, я шепнула:

– Какая вы добрая, точно родная! Я уже люблю вас!

– Спасибо, матушка, красоточка моя, что приласкала меня, старуху… – растроганно произнесла Матенька и, заботливо укрыв меня одеялом, поплелась к себе, покашливая и чуть слышно вздыхая.

Я улеглась поудобнее и стала смотреть в окно. Неспущенная штора позволяла мне видеть высокие деревья институтского сада и площадку перед лазаретными окнами, всю ярко освещенную луной.

«Вот, – думалось мне, – эта же луна светит в Гори, и, может быть, кто-либо из моих, глядя на нее, вспоминает маленькую далекую Нину… Как хотелось бы мне, чтобы лунная фея передала, как в сказке, им, моим дорогим, милым, что Нина думает о них в эту лунную осеннюю ночь!..»

И лунная фея, точно подслушав мое желание, явилась ко мне. У нее были светлые, совсем льняные волосы, спадающие по плечам длинными волнами… В глазах у нее словно отражалось сияние месяца – так они были светлы и прозрачны!.. Высокая, гибкая, одетая во что-то белое, легкое, она неожиданно предстала предо мною… И – странное дело – я не испугалась нисколько и смотрела на нее с улыбкой, выжидая, что она скажет. Но она молчала и только пристально смотрела на меня своими загадочными глазами. Луч месяца скользнул по ее головке и спрятался в кудрях. И кудри ее стали оттого совсем-совсем серебряными.

Так как она все еще молчала, то я решила заговорить первая.

– Как хорошо, – прошептала я, – что ты пришла ко мне, лунная фея.

Она засмеялась, и смех ее показался мне звонким и чудесным, именно таким, каким умеют смеяться одни только феи.

– Нет, нет, я не фея! – воскликнула она и тихо, словно нехотя, добавила: – Я только Ирэн!

– Ирэн?! – удивилась я. – Но разве лунная фея не может называться Ирэн?…

– Я должна вас разочаровать, маленькая княжна… Вы ждали лунную фею, а перед вами Ирочка Трахтенберг, воспитанница выпускного класса института. Ирина Трахтенберг, или просто Ирочка, как меня называют институтки.

– Ирэн… Ирочка… как хорошо, что вы пришли ко мне! Правда, я ждала фею, но вы такая же светлая и хорошенькая и вполне можете заменить ее.

И я взяла ее руки и вглядывалась в ее лицо, фантастически освещенное лучами месяца.

– Ну, полно, крошка, мне надо идти, – улыбнулась она, – вам нельзя много разговаривать, а то у вас снова повысится температура и вы не скоро выпишетесь из лазарета.

– Ах, нет, нет, фея Ирэн, не уходите от меня! – испуганно взмолилась я. – Посидите на моей постели. Вы еще не хотите спать?

– О нет! Увы! Я страдаю бессонницей и долго хожу по комнатам, всю ночь, хожу, пока не почувствую желания отдохнуть, и только под утро засыпаю. Вот и сейчас я слышала, как вы разговаривали с Матенькой, и пришла к вам заменить старушку. Вам не надо ли переменить компресс?

– О да, пожалуйста! Только не уходите! – взмолилась я, видя, что ее гибкая фигурка удаляется от меня.

– Но, смешная малютка, не могу же я иначе намочить тряпку.

– Тогда не надо компресса. Сядьте лучше около меня и положите мне на лоб вашу руку… У вас такая нежная белая рука – она должна принести мне облегчение… Ну, вот так… А теперь… теперь вы мне скажите, как это случилось, что вы не фея, а просто Ирэн?

Ирэн засмеялась.

Она удивительно хорошо смеялась, точно серебряные колокольчики переливались у нее в горле. И глаза ее при этом делались большими и влажными…

Она рассказала мне, что она родом из Стокгольма, что отец ее важный консул, что у нее есть младшая сестра, поразительная красавица, и что она горячо любит свою холодную родину.

Тогда и я не могла удержаться, чтобы не рассказать ей, какие чудные дни проводила я на Кавказе, как тяжело мне было расставаться сегодня с отцом и как мне хочется назад, в мой милый, солнцем залитый Гори.

Она слушала меня очень внимательно. Все время, пока я говорила, ее тоненькая ручка лежала на моем лбу, и, право же, мне казалось, что боль в голове утихала, что хорошенькая Ирочка способна унести мою болезнь, как настоящая маленькая фея.

– Однако на сегодня довольно! – прервала она меня, когда я, ободренная ее вниманием, стала рассказывать ей о том, как я убежала из дому в платье нищего сазандара. – Довольно, детка, а то мы начинаем бредить!..

Очевидно, она не поверила мне! Она приняла за бред то, что было со мною и что я с такой горячностью рассказывала ей!.. Я не стала ее разубеждать. Пусть считает бредом мою полную происшествий маленькую жизнь эта странная поэтичная девушка!..

– Покойной ночи, малютка Нина, вам пора спать, завтра наговоримся досыта, – еще раз услышала я ее нежный голос. Потом, крепко поцеловав меня в мокрый от испарины лоб, она пошла к двери.

70

Тируáр – выдвижной ящик внутри парты или письменного стола, закрытый сверху откидывающейся крышкой (фр.).

71

Парфéтка – лучшая по успеваемости и поведению ученица.