Княжна Джаваха

– Однако эти угрозы сбудутся, Абрек: завтра же я буду говорить с отцом.

– О чем? – спросил он меня, нервно пощипывая рукав бешмета.

– Обо всем, что слышала и видела и сегодня, и в ту ночь в горах, когда ты уговаривался с этими же душманами.

– Тебе не поверят! – дерзко засмеялся горец. – Госпожа княгиня знает Абрека, знает, что Абрек верный нукер, и не выдаст его полиции по глупой выдумке ребенка.

– Ну посмотрим! – угрожающе проговорила я.

Вероятно, по моему тону горец понял, что я не шучу, потому что круто переменил тон речи.

– Княжна, – начал он вкрадчиво, – зачем ссоришься с Абреком? Или забыла, как Абрек ухаживал за твоим Шалым? Как учил тебя джигитовке?… А теперь я узнал в горах такие места, такие!.. – И он даже прищелкнул языком и сверкнул своими восточными глазами. – Лань, газель не проберется, а мы проскочим! Трава – изумруд, потоки из серебра… туры бродят… А сверху орлы… Хочешь, завтра поскачем? Хочешь? – И он заглядывал мне в глаза и вкладывал необычайную нежность в нотки своего грубого голоса.

– Нет, нет! – твердила я, затыкая уши, чтобы помимо воли не соблазниться его речами. – Я не поеду с тобой никуда больше. Ты душман, разбойник, и завтра же я все расскажу отцу!..

– А-а! – дико, по-азиатски взвизгнул он. – Берегись, княжна! Плохи шутки с Абреком. Так отомстит Абрек, что всколыхнутся горы и застынут реки. Берегись! – И, еще раз гикнув, он скрылся в кустах.

Я стояла ошеломленная, взволнованная, не зная, что предпринять, на что решиться…

Глава 8

Обличительница

Утром я была разбужена отчаянными криками и суматохой в доме. Я плохо спала эту ночь. Меня преследовали страшные сновидения, и только на заре я забылась…

Разбуженная криками и шумом, еще вся под влиянием вчерашних ужасов, я не могла долго понять – сплю я или нет. Но крики делались все громче и яснее. В них выделялся голос старой княгини, пронзительный и резкий, каким я привыкла его слышать в минуты гнева.

– Вай-ме, – кричала бабушка, – украли мое старинное драгоценное ожерелье! Вай-ме! Его украли из-под замка, и кольца, и серьги – все украли. Вчера еще они были в шкатулке.

Мы с Родам перебирали их. А сегодня их нет! Украли! Вай-ме, украли!

Я быстро оделась… Выйдя из моей комнаты, я столкнулась с отцом.

– Покража в доме. Какая гадость! – сказал он и, по обыкновению, передернул плечами.

Потом он прошел в кабинет, и я слышала, как он отдавал приказание Михако немедленно скакать в Гори и дать знать полиции обо всем случившемся.

Прибежала Родам и с плачем упала в ноги отцу.

– Батоно-князь! – кричала она, вся извиваясь в судорожных рыданиях. – Я хранила бриллианты княгини, я и моя тетка, старая Анна. Нас обвиняют в воровстве и посадят в тюрьму. Батоно-князь! Я не крала, я не виновата, клянусь святой Ниной – просветительницей Грузии!

Да, она не крала. Это видно было по ее прекрасным глазам, честным и ясным, как у ребенка. Она не могла, хорошенькая Родам, украсть бриллианты моей бабушки.

Ни она, ни Анна…

Но кто же вор, в таком случае?

И вдруг острая как кинжал мысль прорезала мой мозг: «Вор – Абрек!»

Да, да, вор – Абрек. В этом не было сомнений. Он украл бриллианты бабушки. Я видела драгоценные нити жемчуга и камней в Башне смерти. Я присутствовала при его позорном торге. И, быстро обняв плачущую Родам, я воскликнула:

– Утри свои слезы! Я знаю и назову вора… Папа, папа, вели созвать людей в залу, только скорее, скорее, ради Бога!

– Что с тобой, Нина? – удивился моему возбуждению отец.

Но я вся горела от нетерпения. С моих губ срывались бессвязные рассказы о Башне смерти, о драгоценностях, о двух душманах и Абреке-предателе, но все так скоро и непонятно, точно в бреду.

– Иди, Родам, прикажи всем людям собраться в зале, – приказал отец.

Когда она вышла, он запер дверь за нею.

– Ну, Нина-радость, чеми патара, – ласково произнес он, – расскажи мне все по порядку, толково: что случилось?

И он усадил меня на колени, как сажал в детстве, и старался успокоить меня насколько мог.

Я в какие-нибудь пять минут поведала ему все, захлебываясь и торопясь от волнения.

– И ты уверена, что это тебе не приснилось? – спросил отец.

– Приснилось? – пылко вырвалось у меня. – Приснилось? Но если ты не веришь мне, спроси Юлико, он тоже видел огоньки в башне и следил за ними.

– Юлико дурно. Он заболел от испуга. Но если б даже он был здоров, я не обратился бы к нему. Я верю моей девочке больше, чем кому-либо другому.

– Спасибо, папа! – ответила я ему и об руку с ним вошла в залу.

Там собрались все люди, за исключением Михако, ускакавшего в Гори.

Я взглянула на Абрека. Он был белее своего белого бешмета.

– Абрек! – смело подошла я к нему. – Ты украл вещи бабушки! Слышишь, я не боюсь твоих угроз и твоего мщения и повторяю тебе, что ты вор!

– Княжна шутит, – криво усмехнулся горец и незаметно пододвинулся к двери.

Но отец поймал его движение и, схватив за плечо, поставил его прямо перед собою. Лицо отца горело. Глаза метали искры. Я не узнавала моего спокойного, всегда сдержанного отца. В нем проснулся один из тех ужасных порывов гнева, которые делали его неузнаваемым.

– Молчать! – прогремел он так, что, казалось, задрожали своды нашего дома и все присутствующие в страхе переглянулись между собой. – Молчать, говорят тебе! Всякое запирательство только увеличит вину. Куда дел ты фамильные драгоценности княгини?

– Я не брал их, батоно-князь. Аллах знает, что не брал.

– Ты лжешь, Абрек! – выступила я снова. – Я видела у тебя в башне много драгоценных вещей, но ты все их передал тем двум душманам, и они отнесли все в горы.

– Назови мне сейчас же имена твоих сообщников, укажи место, где они скрываются! – снова проговорил отец.

– Не знаю, батоно-князь, никаких душманов. Верно, княжне привиделся дурной сон про Абрека. Не верь, батоно, ребенку.

Но слова горца, очевидно, истощили последнее терпение отца. Он сорвал со стены нагайку и взмахнул ею. Раздался пронзительный крик. Вслед за этим, прежде чем кто-либо успел опомниться, в руках Абрека что-то блеснуло. Он бросился на отца с поднятым кинжалом, но в ту же минуту сильные руки Брагима схватили его сзади.

– Потише, орленок, не доросли еще крылья! – крикнул с недобрым смехом Брагим, закручивая на спине руки Абреку.

Тот дрожал с головы до ног, его глаза горели бешенством, багрово-красный рубец, след нагайки, бороздил щеку.

В ту же минуту дверь широко распахнулась, и полиция, предшествуемая Михако, вошла в залу.

При виде вооруженных людей Абрек сделал невероятное усилие и, вырвавшись из сильных рук Брагима, бросился к окну. С быстротой молнии вскочил он на подоконник и, крикнув «айда», спрыгнул вниз с высоты нескольких саженей[50] прямо в тихо плещущие волны Куры…

Это был отчаянно смелый прыжок, которому мог бы позавидовать любой джигит Кавказа…

Я долго не могла забыть стройную фигуру разбойника-горца, стоящую на подоконнике, его дикий взгляд и короткую, полную злобной ненависти фразу: «Еще свидимся – тогда попомните душмана Абрека!» К кому относилась эта угроза – ко мне ли, за то, что я выдала его, или к моему отцу, оскорбившему вольного сына гор ударом нагайки, – я не знаю. Но его взгляд скользнул по нас обоим, и невольно опустились мои глаза, встретив его сверкающие бешеным огнем зрачки, а сердце мое болезненно сжалось предчувствием и страхом.

– Исчез, мошенник, – сказал отец, подойдя к окну и вперив глаза в пространство.

– Отчаянный прыжок, – сказал старый военный пристав, друг отца, – этот негодяй, должно быть, разбился насмерть.

– Нет, я уверен, что бездельник остался жив, он ловок, как кошка, – ответил отец и, в несколько приемов разломав свою казацкую нагайку, отшвырнул ее далеко в сторону.

– Молодец, барышня! – обратился ко мне пристав. – Не ожидал от вас такой прыти.

50

Сажéнь – старинная мера длины, равная 2,1 м.