Страница 12 из 42
– Как вы хорошо плясали, Нина, куда лучше всех этих девушек! – шепнул мне восторженно мой двоюродный брат. – Я бы хотел научиться плясать так же.
«Куда тебе, с твоими кривыми ногами!» – хотелось крикнуть мне, но, вспомня обещание, данное мною отцу, я сдержалась.
Лезгины расселись по тахтам и подушкам. Слуги поставили между ними дымящиеся куски баранины, распространяющие вкусный аромат, блюда с пряными сладостями, кувшины с душистым шербетом[44] и с какою-то переливающеюся янтарной влагою, которую они пили, вспоминая Аллаха. Девушки одна за другою выходили на середину и с пылающими лицами и блестящими глазами отплясывали лезгинку. К ним присоединялись юноши лезгины, стараясь превзойти друг друга в искусстве танцев. Только юный бек Израил, жених Бэллы, сидел задумчивый между дедом Магометом и своим отцом-наибом. Мне было почему-то жаль молоденького бека, жаль и Бэллу, связанных навеки друг с другом по желанию старших, и я искренне пожелала им счастья… Лезгинка кончилась, и выступил сазандар со своей чиунгури.
Он тихо провел рукой по струнам своего инструмента, и запели струны, которым вторил молодой и сочный голос сазандара.
Он пел о недавнем прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми соколами, о кровавых войнах и грозных подвигах лихих джигитов… Мне казалось, что я слышала и вой пушек, и ружейные выстрелы в сильных звуках чиунгури… Потом эти звуки заговорили иное… Струны запели о белом пленнике и любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с соловьиными трелями и розовым ароматом…
И седые важные лезгины, престарелые наибы соседних аулов и гордые беки слушали, затаив дыхание, смуглого сазандара…
Он кончил, и в его ветхую папаху, встретившую не одну непогоду под открытым небом, посыпались червонцы.
Между тем наступал вечер. Запад заалел нежным заревом. Солнце пряталось в горы…
Бек Израил первый встал и ушел с пира; через пять минут мы услышали ржание коней, и он с десятком молодых джигитов умчался из аула в свое поместье, лежавшее недалеко в горах. Дед Магомет, взволнованный, но старавшийся не показывать своего волнения перед гостями, пошел на половину Бэллы. Я, Юлико и девушки – подруги невесты последовали за ним.
Там он трогательно простился с дочерью. В первый раз я увидела слезы в глазах хорошенькой Бэллы.
– Да будет благословенье Аллаха над моей голубкой! – тихим растроганным голосом произнес старик и положил руку на черную головку молодой девушки, припавшей на его грудь.
Потом мы провожали Бэллу, усадили ее в крытую арбу, всю закутанную от любопытных глаз непроницаемой чадрою. В один миг ее окружили полсотни всадников из лучших джигитов аула Бестуди.
– Прощай, Нина, прощай, миленькая джаным, прощай, бирюзовая! – успела она шепнуть мне и наскоро прижалась мокрой от слез щекой к моему лицу.
Лошади тронулись. Заскрипела арба, заскакали с диким гиканьем всадники, джигитуя всю дорогу от аула до поместья наиба.
Вот она дальше, дальше – эта тяжелая, скрипучая арба, окруженная гарцующими горцами. Вот еще раз мелькнула своим белым полотняным верхом и исчезла за горным утесом…
Мы вернулись в саклю. Пустой и неуютной показалась мне она по отъезде Бэллы.
– Да… да… – поймав мой тоскующий взор, произнес загрустивший, как-то разом осунувшийся дедушка. – Двенадцати лет не минуло, как одна дочь упорхнула, а теперь опять другая… Обе важные, обе княгини, обе в золоте и довольстве… А что толку? Что мне осталось?
– Я тебе осталась, дедушка Магомет. Я, твоя Нина, осталась тебе! – пылко вырвалось у меня, и я обвила сильную шею старика моими слабыми детскими руками.
Он заглянул мне в глаза внимательным и острым взглядом. Должно быть, много любви и беззаветной ласки отразилось в них, если вдруг теплый луч скользнул по его лицу и он, положив мне на лоб свою жесткую руку, прошептал умиленно:
– Спасибо тебе, малютка. Храни тебя Аллах за это, белая птичка из садов рая!
Глава 6
У княгини. Хвастунишка. Паж и королева. Ночные страхи
Гнездышко опустело… Выпорхнула пташка. Смолкли веселые песни в сакле Хаджи-Магомета, не слышно в ней больше веселого смеха Бэллы…
Мы с Юлико и Анной навестили на другой день молодую княгиню в ее поместье. Настоящим земным раем показался нам уголок, где поселилась Бэлла. Поместье Израила и его отца лежало в чудесной лесистой долине, между двумя высокими склонами гор, образующими ущелье. Весь сад около дома был полон душистых и нежных азалий; кругом тянулись пастбища, где без призора паслись стада овец. Табун лучших горных лошадок гулял тут же.
Новая родня Бэллы жила отдельно, в большом доме, в версте от сакли Израила.
Мы застали Бэллу за рассматриванием подарков, присланных ей накануне моим отцом. Она была в расшитом серебром бешмете, с массою новых украшений и ожерелий на шее, и перебирала в руках золотые нити, украшенные камнями, тихо, радостно смеясь. Ее юный муж сидел подле на корточках и тоже смеялся весело и беспечно.
– Они совсем точно дети, смотри! – шепнула я Юлико с важностью взрослой, чем несказанно насмешила молодую.
– Здравствуй, джаным, здравствуй, княжич! – вскрикнула она, целуя нас и не переставая смеяться.
По ее лицу я заметила, что она счастлива.
Через пять минут она уже сорвалась с персидской тахты и с визгом гналась за мной по долине, начинавшейся за садом. Израил, забыв свое княжеское достоинство, следовал за нами, бегло оглядываясь, не видит ли кто-нибудь из нукеров дикую скачку своего бека. И Бэлла, и Израил гораздо более походили на детей, нежели одиннадцатилетний Юлико, ушедший весь в презрительное созерцание нашей забавы. Я могла радоваться от души, что не теряю Бэллы, шалуньи Бэллы, горной козочки-попрыгуньи, незаменимого товарища моих детских проделок.
Перед моим отъездом она неожиданно стала серьезной.
– Скажи отцу, – произнесла она, и глаза ее в эту минуту были торжественны и горды, – что я и мой господин, – тут она метнула взором в сторону Израила, столь же похожего на господина, сколько Юлико – на горного оленя, – что мой господин ждет его к себе.
– И что сказать еще, Бэлла?
– Скажи ему то, что видела, и… ну, что счастлива Бэлла… скажи что хочешь, маленькая джаным!
– Прощайте, княгиня! – неожиданно расшаркался перед нею Юлико с грацией и важностью маленького маркиза.
Она не поняла сначала, потом так и прыснула со смеху и, обхватив его за курчавую голову, вьюном закружилась по сакле.
– Однако княгине Бэлле не мешает поучиться хорошим манерам! – говорил мне на обратном пути мой двоюродный братец.
– Сиди смирно, а то ты скатишься в пропасть, – презрительно оборвала я его, обиженная за моего друга, отодвигаясь от Юлико в самый угол коляски.
– Ну что Бэлла?
– Что княгиня?
– Много стада?
– Большой табун?
– Есть новые ожерелья?
Этими вопросами забросали нас Еме, Зара, Салеме, Фатима и другие подруги Бэллы, ожидавшие нас при въезде в аул. Они проводили нас до сакли деда и с любопытством слушали мои рассказы о житье молодой княгини.
– Слава Аллаху, если дочь моя счастлива… – сказал дед Магомет, направляясь к своему приятелю-мулле, которому он сообщал все свои и радости, и невзгоды. С его уходом опять посыпались на мою голову расспросы юных джигиток.
– А велика ли сакля бека?
– Много оружия?
– А нукеров много?
Я еле успевала отвечать на вопросы молодых татарок.
– О, как бы я хотела, волею Аллаха, быть на месте Бэллы! – искренне воскликнула миловидная розовенькая Салеме, всплеснув руками.
– Что она говорит? – спросил Юлико, который не понимал языка лезгинов.
Я перевела ему слова девушки.
– Есть чему завидовать! – презрительно сказал он. – Вот у бабушки моей в Тифлисе действительно несметные богатства. У нас там дом в три этажа, сплошь засыпанный разными драгоценностями! Мы ели на золотых блюдах, а за одну только рукоятку дедушкиного кинжала можно получить целый миллион туманов[45]. А сколько слуг было у бабушки!.. В саду били фонтаны сладкого вина, а вокруг них лежали груды конфет…
44
Шербéт – фруктовый прохладительный напиток на Востоке (ар.).
45
Тумáн – 10 царских рублей.