Когда зацветают подснежники

Собственная сестра в роли шпика! Дожили, называется!

Зинаида зажгла свет, уткнулась носом в темное окно.

Обиделась? А может быть, ждет первой станции, чтобы дать в Берлин телеграмму?

Владимир притворился спящим.

Наверное, такая телеграмма была бы наилучшим выходом. И завтра он снова беспечно стоял бы у окна, курил, любовался видами, неторопливо ведя взрослые разговоры с попутчиками…

— Володька, — Зина говорила шепотом, — а у тебя с собой есть еще книги, такие же?

— Сказать, что есть, — неправда: у него всего пять-шесть брошюрок и пара книг, но Зинка поймет тогда, что он испугался и малодушно подставил под удар родителей, пусть выкручиваются, а он ни при чем.

— Знаешь, у меня есть план…

— Какой план?

Зинаида соскочила с дивана, подсела на полку к Володе и зашептала. Она шептала долго, не давая брату перебивать, захлебываясь словами.

— Ну ладно, попробуем… Только чур, если что сорвется, ты ни телом, ни духом знать не знала, ведать не ведала. Согласна?

Она согласилась.

Из Костромы нужно удирать. Раз уж попал на мушку полиции, она в покое не оставит. Что и говорить, вывод малоутешительный.

Соколов даже расстроился.

Куда удирать-то? Здесь, в родных местах, его, неудачливого домашнего учителя, пригрели в земском статистическом бюро. Здесь он начинал свою жизнь революционера. Вернее, только-только начал. И вот нужно, что называется, задавать лататы.

За пределами Костромы он бывал редко. Конечно, кое-кого знает, но смогут ли эти знакомые помочь с работой, устройством в чужих местах?

Эх, если бы ему только померещилось, что за ним следят! А может быть, никто и не следит? Ведь по справедливости, эка персона! Да стоит ли он филерского жалованья?

Вспомнились наставления Буяныча, рабочего, высланного за пропаганду из Питера: «Если опасаешься, что за тобой увязался «хвост», выберись из города в поле. Там «подметке» прятаться негде. Если умный, то отстанет, а дурак — все одно попрется за тобой. Тогда улучи момент, обернись и шагай навстречу. Разгляди хорошенько. А при случае наложи и по шеям…»

Совет, конечно, лихой, но попробовать можно. И что-что, а «наложить по шеям» — бог силой не обидел. Ну, а если попадется умный? Тогда считай, что совершил загородную прогулку, воздухом подышал. Да, невесело, и все же искушение велико.

Посмеиваясь над собой, Соколов бродит с таинственным видом по городу. Заскочил к двум-трем знакомым. Потом с оглядкой вышел на окраину, туда, где уже поднялись зеленые стебли ржи.

Полем шел недолго. Оглянулся — никого. А вдруг и правда померещилось? Хорошо бы. Но вернее, попался филер не дурак. Вот это уже скверно!

Соколов присел на бугорок, задумался. Он никак не мог понять: если все же привязался «хвост», то почему именно к нему? Ведь в Костроме живут люди куда более «опасные». Тот же Полетаев или Александров. Но за ними не следят, сам проверял. Может быть, жандармы его с кем-то спутали?

Как, однако, плохо, что никто в Костроме толком не занимался изучением повадок полиции и жандармов! Вот у народовольцев этим специально ведал Александр Михайлов, «Дворник», и инструктировал товарищей. А у них все тот же Буянов. Требует конспиративности. А что это за штука такая, и сам знает только понаслышке. «Изучай, — говорит, — проходные дворы, не храни дома нелегальщину, не появляйся на улице со свертками». И все в том же духе.

Что же касается литературы, то в Костроме рабочему не только нелегальную, а просто порядочную книгу достать событие…

Ну, а если пойти на хитрость?

Соколов еще раз оглянулся, потом торопливо полез в карманы и стал вытаскивать из них всевозможный бумажный хлам. Сложил в кучку, поджег. Потом, словно испугавшись, быстро затоптал костерчик и торопливо пошел к лесу.

Если за ним все же следят, то это сейчас выяснится!

Не доходя до леса, Соколов метнулся в кусты и упал на землю. Полежал минуту, прислушался. Тишина. Поднял голову — перед глазами качаются стебли ромашек, и ветер еле слышно посвистывает среди трав. Зелень мешает разглядеть тропинку и только что покинутое поле ржи. Нужно приподняться, но не хочется вставать. Так хорошо слушать ветер и травы!

Соколов старается обмануть себя. Ему не хочется увидеть шпика, разгребающего пепел костра…

Соколов встал, раздвинул кусты. Чуть волнуется зеленая рожь. Нет ни филера, ни просто прохожих, и заливисто стрекочут кузнечики…

И все же нужно, хотя бы на время уехать из Костромы. Сабанеев из Пскова прислал приглашение в местную статистику.

Уже час они торчат на пограничной станции. Русские таможенники и жандармы осматривают пассажиров второго и третьего класса. У тех, кто едет первым, только бегло проверили документы.

Но почему они не осмотрели как следует чемоданы? Или это сделают потом, при посадке на русский экспресс?

Володя нервничает. Конечно, они с Зиной «не внушают подозрений». Такие молодые, чистенькие, ухоженные… Не то что длинногривые студенты, подсевшие в поезд где-то у самой границы. Их вещи не только осматривают — перетрясают каждую, вспарывают подкладку, заставляют снимать сапоги. Какого-то господина, уже немолодого, отвели в сторону и оставили под охраной жандарма. Володя не находит себе места. Они придумали такой славный ход. На таможне в их чемоданах находят несколько запрещенных изданий. Зинаида ревет и проговаривается, что их родители едут следом, а теперь они им на глаза не покажутся… Их задерживают, это само собой разумеется. Приезжают родители. Отец наверняка закатит скандал и тем самым убедит жандармов в своей лояльности. Папа — генерал в отставке, его вещи просто постесняются осматривать. Конечно, дома тоже будет не сладко, но это неважно — на днях он все равно едет в Петербург…

План еще этой ночью казался таким хитроумным!..

Жандарм приглашает пассажиров переходить в русский состав, услужливо подтаскивает чемоданы. Ему помогают таможенники и какие-то верткие молодые люди.

Нужно идти! Зинаида решительно подхватывает свой чемоданчик, поравнявшись со стойкой, за которой торчит таможенник, раскрывает.

Таможенник делает протестующий жест.

Володя резким броском ставит свой чемодан на стойку — от удара замок щелкает. Крышка отскакивает. На пол высыпается пара книг, три брошюрки, брюки, фуфайки, рубашки. Таможенник торопливо выскакивает из-за стойки.

— Не беспокойтесь… Сейчас подберу, у нас тут чисто…

Ловкие руки аккуратно уложили рубашки, брюки. Чиновник быстро собрал книги и стал размещать их в чемодане.

— Одну минуту, молодой человек, — прозвучал за спиной голос — грубый, с повелительными интонациями.

«Ну, вот и все», — теперь Володю уже колотило в нервном ознобе. Он забыл и свое имя, и фамилию, и куда едет.

— Я вас спрашиваю, чьи это книги. Ваши?

— Мои-с!

И это униженное «с» тоже выскочило со страха.

Что он наделал, что наделал! Увидел, что их хитроумный план попросту не пригодился, значит, надо было тихонько поставить чемодан. Таможенник не стал бы досматривать. А он грохнул!.. Опять бравада! От страха, конечно. Теперь задержат. А когда приедут родители, кто знает, хоть они и первым классом прибудут, но… Что он наделал!

— Почему вы молчите? Я спрашиваю, кто дал вам эту мерзость и куда, кому вы ее везете?

Владимиру вдруг все стало безразлично. Он уже не дрожал. Не все ли равно! Теперь для него закрыта дорога в Вильно, в Петербург, академию. Тюрьма, ссылка, а может быть, и каторга.

— Ну, что ты не отвечаешь?.. Володя! — Зина плакала рядом, а он и не заметил, как она снова очутилась в таможенном зале.

Дура, сама же придумала этот идиотский план, а теперь ревет! А он тоже хорош: принял бабскую выдумку за иезуитскую хитрость. Да и перед сестрой покрасовался — мол, иду на жертву ради идеи, свободы! А сам ни одной брошюры так и не успел прочесть. Какие там идеи проповедуются, понятия не имеет. Он всего-навсего почтальон, а не борец, не герой. И мученического ореола тоже не будет…