Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 75 из 78

Почему история постоянно переписывается?

Выяснение связи между событиями прошлого имеет отношение к еще одной своеобразной особенности исторического познания. Дело в том, что историки постоянно переоценивают прошлое и переписывают историю. Казалось бы, если какие-то события уже описаны, зачем к ним возвращаться снова и снова? Зачем, например, снова писать об истории России начала нашего столетия, если об этом написано уже множество книг? Для того, чтобы понять эту особенность исторического знания, обратимся к такому примеру. Вы пришли в музей и хотите внимательно рассмотреть картину, о которой вы много слышали. Вы решили, что для того, чтобы не пропустить в картине ни одной детали, нужно подойти к ней как можно ближе. Вы вплотную приблизились к полотну и вдруг поняли, что не видите изображения. Вместо этого перед вашими глазами только набор цветовых мазков. Вы отошли от картины на небольшое расстояние. Теперь вы уже видите, как разные мазки складываются в образы отдельных фигур, предметов. Но картину в целом вы все еще не видите. И только когда вы отойдете на большее расстояние, вы начинаете видеть отношения между отдельными предметами и фигурами, изображенными на полотне, вы начинаете понимать связи между ними и постигать смысл всей картины. Наша жизненная память обладает тем же свойством. С высоты нашего возраста мы иначе начинаем оценивать многие события прошлой жизни, начинаем понимать незначительность, эфемерность того, что раньше казалось очень важным, и наоборот, глубокий смысл тех событий, которых мы раньше почти не замечали. Течение времени помогает нам «отодвинуться» от событий прошлого на определенную дистанцию и увидеть, выявить в них те связи, которых мы не могли заметить раньше. То же самое происходит при осмыслении истории. Время не только выявляет новые связи, отношения между событиями, но и нередко заставляет нас иначе видеть значение тех или иных фактов прошлого. К тому же меняются и наши общие представления о человеке и обществе. И в свете этих новых представлений мы начинаем видеть в прошлом то, чего не видели раньше. Недаром говорят, что современники не могут понять подлинного значения того, что происходит у них на глазах.

Когда в октябре 1917 г. власть в Петрограде перешла в руки большевиков, большинство современников этого события и в России, и за рубежом восприняли его как нечто временное и незначительное, как эпизод в борьбе за власть между разными политическими группировками в стране, истощенной участием в мировой войне и скатившейся к политической анархии (об этом можно прочитать в газетных сообщениях того времени, в дневниках, письмах). Специалисты в области политики предсказывали, что эта власть не продержится и нескольких дней. Сегодня мы знаем, что октябрьский переворот 1917 г. в России был началом длительного периода в истории нашей страны, серьезно изменившего и саму страну, и ситуацию во всем мире, оказавшего огромное влияние на мировую историю XX века. До недавних пор в книгах наших историков, посвященных России начала века, много внимания уделялось рассказу о съездах большевистской партии, о том, какие вопросы рассматривались на этих съездах, какие шли дискуссии, какие решения принимались. А вот о деятельности Столыпина, который был премьер-министром России в 1906–1911 гг., не говорилось практически ничего, кроме того, что он был реакционером и всячески пытался помешать революции в стране. Его действия рассматривались как исторически малозначительные, как то, что не могло предотвратить неизбежного движения страны к социалистической революции. Сегодня мы видим, что Столыпин был в действительности крупной фигурой российской истории, что он понял некоторые проблемы, которые мешали экономическому и социальному развитию страны и пытался по-своему их решать, хотя и не смог осуществить свои реформы. Мы видим также, что деятельность партии большевиков до революции практически не оказывала реального влияния на те процессы, которые происходили в это время в российском обществе.

Можно ли отыскать в истории общие законы?

Может однако возникнуть следующий вопрос. А нельзя ли на основе знания исторических фактов попытаться найти в истории некоторые общие законы, как это делают все остальные науки? В этом случае историк мог бы использовать те способы объяснения и понимания процессов, к которым прибегают все остальные науки, когда они с помощью законов объясняют и предсказывают конкретные события. В этом случае история приобрела бы некий твердый фундамент и была бы ближе к другим наукам.

Многие историки и философы отрицают возможность нахождения общих законов в истории, ссылаясь на то, что закон предполагает наличие повторяемости, а исторические факты слишком разнообразны. Однако некоторые мыслители считали и считают, что в принципе можно найти такие общие законы, хотя сделать это очень нелегко. Они подчеркивают, что для этого нужно не просто обобщать те факты, которые даны как бы на поверхности исторического движения, а проникнуть в «суть» этого процесса, в его основу, которая не осознается самими участниками. Галилей и Ньютон показали, что подлинная, реальная сущность механического движения отличается от того, что наблюдается непосредственно в нашем обычном опыте. Можно по аналогии предполагать, что и в истории действуют такие силы, которые прямо, непосредственно не видны. Люди думают, что они и только они творят историю. В действительности они творят историю лишь постольку, поскольку как бы через них, через их поступки действуют некие безличные законы, о которых участники истории не имеют ни малейшего представления.

Одним из первых мыслителей, которые пытались научно сформулировать законы исторического процесса и на этой основе предложить основу для объяснения событий прошлого и предсказания будущего, был Карл Маркс. Согласно его концепции, в основе исторического процесса лежит экономическое развитие, развитие производительных сил (прежде всего техники) и производственных отношений (прежде всего отношений собственности). Маркс считал, что, зная законы этого развития, можно объяснить такие исторические факты всемирного значения, как переход человечества от первобытно-общинного строя к рабовладельческому обществу, а от него к феодализму и затем к капитализму. Используя эти законы, Маркс предсказывал неизбежность перехода от капитализма к социалистическому обществу с иными отношениями собственности и новыми возможностями для технического прогресса. Нужно сказать, что марксизм впервые обратил внимание на роль экономики в социальной жизни и сильно повлиял на современную историческую науку (так называемая «экономическая история» получила толчок для своего развития именно под влиянием идей Маркса). Теория Маркса неплохо объясняла многие факты истории капитализма в Западной Европе вплоть до начала XX столетия. Однако у этой теории сразу же возникли серьезные трудности в понимании процессов в докапиталистических обществах. Дело в том, что в этих общественных системах экономика как раз не играет определяющей роли. Наконец, прогноз Маркса о неизбежности перехода стран с развитой капиталистической экономикой к социализму путем социальной революции и диктатуры пролетариата не подтвердился развитием событий в XX веке.

Другой социальный мыслитель и историк Макс Вебер считал, что на серьезные исторические перемены прежде всего оказывают влияние изменения в религиозных представлениях людей о них самих, об их отношении к Богу, миру, природе, об их правах и обязанностях. Вебер пытался показать, что возникновение западноевропейского капитализма связано с появлением религии протестантизма. Протестантизм учит, что богатство, нажитое не путем разбоя, а праведным трудом, является богоугодным, что человек должен полагаться прежде всего на себя, на свою энергию и предприимчивость, что религиозно оправданным является такое использование капитала, когда он не транжирится, а вкладывается в дело. Люди, усвоившие религиозные предписания протестантизма, стали вести себя в соответствии с ними, не задумываясь о том, что из всего этого получится. Получилось же капиталистическое общество. Теория Вебера хорошо объясняет некоторые эпизоды истории капитализма в Европе. Но и она не может объяснить некоторые другие факты, особенно в неевропейских обществах.