Страница 10 из 10
Пожалуй, жестче всего сформулировал взаимоотношения советских военных с египетскими офицерами военный переводчик Борис Черимович Кудаев, которому довелось видеть египетскую армию в деле, причем советские офицеры вовсе не были при этом сторонними наблюдателями: «Каждый день — без выходных и праздников — два экипажа отправляются на 6 часов полета над Средиземным или Красным морем. Вылететь надо рано, еще затемно, обогнуть Кипр и с утренней волной пассажирских лайнеров из Европы и Турции пройти вдоль израильского берега, засекая, пеленгуя и записывая излучение всех военных израильских радиолокационных станций — это для египтян. Или долететь до Этны и, в нарушение всех международных конвенций, пройти как можно ниже над авианосцем «Индепенденс» — так, чтобы было видно заклепки на палубе, и сфотографировать его — он недавно из капитального ремонта, что там новенького? Это для ГРУ ГШ СССР. И все делать либо в условиях радиомолчания, когда «свои» же, арабские, истребители бог весть почему взлетают с авиабазы Рас Банас на перехват нашего самолета, либо предупреждая КП ПВО Египта на английском языке о точном моменте подлета к их (простите, к «нашим») берегам. И, как всегда, эта информация не будет доведена самодовольным тупицей-офицером до зенитного расчета. Голодный и забывшийся на рассвете беспокойным сном неграмотный солдат, ошалев от неожиданного рева огромной машины, летящей над пустыней на бреющем полете, пустит вдогонку трассирующую очередь из крупнокалиберного зенитного пулемета — так, на всякий случай, чтоб начальство убедилось: он не спит! Хорошо хоть, что стреляют плохо, а то бы сбили давно!
Египетский полковник Салех Аббас, командир авиабазы Каир-Вест, будет заверять нас, что это больше не повторится. Но и он, и полковник Моряков, наш командир, знают, что ничего не изменится: Аббас ненавидит нас за то, что мы здороваемся с его солдатами за руку и требуем, чтобы их вдосталь кормили фулем — тушеной фасолью из полевой кухни, а не разворовывали пайковые деньги. Требуем, чтобы египетские офицеры проводили занятия с солдатами и сержантами, а не распивали бесконечные чаи на веранде офицерского клуба. Требуем, чтобы они хотя бы не уезжали домой в Каир до 18 часов. Требуем, чтобы они учились воевать за свою родину, ведь противник всего в 180 километрах от Каира! Требуем, чтобы они перестали тростью избивать солдат и по любому поводу ставить их в «почетный караул» — то есть в полной выкладке, в железной каске — под палящее солнце Сахары к шесту с государственным флагом. Даже крепкие суданцы выдерживали на этом посту не более двух часов — падали в обморок! То есть, с точки зрения арабского офицера, требуем абсолютно невозможного, совершенно абсурдного! Меня всегда удивляло их полное нежелание понять простую истину, что полуголодный, напившийся вонючей воды из никогда не чищенной цистерны, ненавидящий своего офицера гораздо больше, чем любого израильтянина, египетский солдат не будет защищать свою родину и с удовольствием бросит своего командира, свое оружие и свой пост при первой же возможности. Когда мой друг Виктор Балян попросил офицера на арабском языке объяснить солдатам — будущим радистам, что такое эмиссия в электронной радиолампе, тот с полной серьезностью переспросил Виктора: уверен ли он, что эти электроны действительно существуют? Получив утвердительный ответ, офицер построил солдат и, прогуливаясь вдоль шеренги, бил их накрест по лицу автомобильными перчатками с прорезями на костяшках пальцев, приговаривая: «Аллаху это угодно, электронное облачко есть, и поэтому радио работает!» Когда машина командира базы на необъятной взлетной полосе аэродрома Каир-Вест наехала на сидящего у обочины солдата (как она его там нашла — ума не приложу!) и задавила его, полковник, покосившись на нас — принесла вас нелегкая, — пробормотал: «Аллах дал, Аллах взял, напишем, что погиб смертью храбрых в борьбе с израильскими захватчиками!»
Офицеры ненавидели своих солдат. За то, что они тупые, истощенные, оборванные. Они ненавидели нас. Ведь мы их обвиняли в том, что их солдаты не обучены, голодны, одеты в рванье. Они ненавидели израильтян. За то, что те воевали всерьез и не признавали английских правил поведения офицера и всю эту мишуру — стек, тоненькие усики, чай в 11 утра и в 5 пополудни, презрение ко всем, кто ниже чином или не учился в Сэндхерсте. Они втихую ненавидели себя. За то, что были вороваты и трусоваты. Они ненавидели своих коллег, устроившихся ближе их к Каиру, и презирали своих коллег, попавших на передовые позиции на Синае и застрявших там с 1965 года. А мы презирали их — за то, что они не хотели воевать за свою родину, за то, что они подшучивали над советскими офицерами и над их интернационализмом, за то, что они могли остановить колонну танков, если пришло время молитвы, за то, что они знали — советские офицеры будут за них воевать и умирать, но никогда советское командование не наградит своих офицеров и не признает их заслуг, ведь СССР не участвует в этой войне!»[35]
Так что неудивительно, что израильские военные весьма вольготно чувствовали себя на египетских просторах — от боев в небе до высадок сухопутного десанта. А уж на своих позициях они вообще чувствовали себя в безопасности. Но все это возможно было, пока не вступили в дело советские военные. У переводчика Климентова остались такие впечатления: «…Перед этим нагромождением песка и смертоносного металла (линия Бар-Лева на восточном берегу Суэцкого канала. — Авт.) ходили молодые израильские солдаты в непривычной форме оливкового цвета, некоторые из них, наверное, еще недавно были моими соотечественниками. Об этом я знал от своего сокурсника по факультету, переводчика-гебраиста Яниса Сикстулиса (ныне декан теологического факультета Рижского университета), принимавшего участие в допросах пленных в разведотделе штаба армии. Кроме того, брустверы израильских окопов были буквально утыканы щитами с надписями на русском языке, типа «Совки, не пора ли домой?», или «Забыли войны 1948, 1956, 1967 гг.?», или «Добро пожаловать в ад!». Кое-где загорали в бикини молоденькие израильтянки из вспомогательных армейских служб. Грустно было думать, что через несколько дней все они станут просто мишенью для мощной артиллерии египтян, которая уже занимала свои огневые позиции.
«Ну ничего, мы им скоро покажем», — сказал наш артиллерист, армянин по национальности, сверкнув золотыми коронками. Опасаясь израильских снайперов, хорошо знавших увлечение египетских офицеров золотыми коронками по нужде и без нужды, я посоветовал раздухарившемуся советнику поменьше говорить. Ведь не случайно сопровождающие нас египетские офицеры хранили молчание и предусмотрительно поснимали бегунки со звездами с погон (благо они не пришивались намертво, как у нас) и солнцезащитные очки, которые не носили рядовые солдаты. Хватит с нас того, что мы с армянином оба были чернявые и вполне могли сойти за египтян, хотя и русские от пули не были застрахованы, подтверждения чему имелись.
Египетская артиллерия ударила мощно и точно через несколько дней после этой рекогносцировки, и над Синаем полыхнули взрывы и пожары. Наблюдатели египетских пехотных дивизий на «передке» рассказывали потом, что израильские офицеры были вынуждены расстреливать бегущих в тыл солдат, не выдержавших египетского огня».[36]
Так что когда в дело вступали советские военные, спокойная жизнь у израильтян кончалась, и начиналась настоящая война с серьезным противником.
Совсем другие взаимоотношения у нашего контингента складывались с рядовыми и низшим техническим составом египетской армии. Вот тут общий язык находился очень быстро, правда, был он не всегда удобопроизносимый. Начинались вечные как мир розыгрыши во время взаимного языкового обучения. В порядке вещей были такие случаи: «…Планшетисты (отвечали за планшеты общей воздушной обстановки на авиабазе. — Авт.) беседуют за планшетами со своими арабскими коллегами. О чем они говорят, нам не слышно, прозрачный планшет из толстого оргстекла дает возможность только видеть, но не слышать разговор. Разговоры за планшетом идут полным ходом, порой с улыбкой. Ну, думаем, пусть отрабатывают взаимодействие. Когда через несколько дней арабские планшетисты в своей речи стали применять отборные, только русскому языку присущие матерные слова и целые выражения, мы поняли, что взаимодействие налаживается. Война — это мужская работа, женщин среди нас не было, и эти выкрутасы арабских солдат нас слегка забавляли и вносили разрядку в нервную и напряженную обстановку. К нам, офицерам КП, они обращались мистер и далее по имени. Так вот иногда после мистера может следовать такое имя, что уши вянут. Оказывается, что его научил кто-то из твоих коллег по КП. Поэтому, когда меня однажды встретил капитан-египтянин возгласом: «Здравствуй, мистер долбс…б», я с ним поздоровался, понял, кто научил его, и объяснил ему истинное значение слова на арабском языке, сказав, что оно равносильно их слову «касура» (сломался, заболел и т. д.), и, приложив руку ко лбу, повернул ладонь на 90 градусов. Он все прекрасно понял и рассмеялся».[37]
35
Кудаев В. Ч. Пуле переводчик не нужен. М.: ЭКСМО, 2011.
36
Климентов В. П. Год с танкистами Второй полевой армии.
37
Логачев В. С. Это забыть невозможно.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.