Страница 4 из 10
Глава четвертая
Начало военных действий
Перед началом войны 1812 года многие из наших генералов, и в их числе Л. Л. Беннигсен и князь Багратион, не признавали необходимости отступления русских войск во внутренние области империи и даже были совершенно противоположного мнения, полагая, что следовало предупредить нашествие неприятеля вторжением в герцогство Варшавское. До приезда Барклая де Толли в армию все в главной квартире были уверены в том, что Россия будет действовать наступательно.
Самым горячим сторонником наступления был князь Багратион. У него складывались довольно непростые отношения с Барклаем, что и неудивительно: «Эти двое людей по характеру были совсем разные — поистине, лед и пламень».
В результате между первыми генералами русской армии сразу же началось острое соперничество, и это, как мы скоро убедимся, сильно навредило войскам, так как никакого полноценного взаимодействия между командуемыми ими армиями не получилось, да и получиться в принципе не могло.
Наполеоновская армия перешла через Неман, и известие об этом пришло в Вильно в ночь с 12 (24) на 13 (25) июня 1812 года. В результате сразу же стало очевидно, что русские войска слишком растянуты и поэтому не в состоянии эффективно воспрепятствовать вторжению неприятеля.
В подобных условиях Барклай де Толли справедливо рассудил, что он должен уклоняться от сражения, пока не соединит все корпуса, составляющие его армию.
Но, как утверждает генерал М. И. Богданович, «несмотря на убеждение свое в необходимости уклоняться от боя со значительными силами неприятельской армии, Барклай приступал неохотно к отступлению».
Своим войскам он назначил место сбора при городе Свенцяны (на северо-востоке от Вильно). При этом атаман Платов с его казаками получил приказ действовать во фланг и в тыл вражеских корпусов, перешедших через Неман. Также должна была действовать и 2-я Западная армия князя Багратиона. А вот генерал Тормасов со своей армией получил повеление наблюдать за движениями противника. Он должен был отходить к Киеву, «если тот обратит против него превосходные силы».
Казалось бы, все вполне понятно, и дело оставалось лишь за выполнением этого распоряжения. Однако на практике все получилось гораздо сложнее.
За неделю до этого, а именно 6 (18) июня 1812 года, в своем донесении императору Александру из Пружан князь Багратион уже выразил свое недовольство и следующим образом обозначил недостаточный, по его мнению, уровень своего статуса: «Всемилостивый государь! Не быв введен в круг связей политических, я буду говорить о тех только предметах, которые мне известны по долговременной службе…»
Проблема заключалась в том, что Барклай служил под началом князя Багратиона, получил генеральский чин позже его, или, как тогда говорили, был «в генералах моложе», но затем сделал блестящую карьеру и опередил своего бывшего начальника. В армии такие успехи всегда воспринимаются болезненно.
Безусловно, соблюдая сложившуюся субординацию, князь вынужден был теперь подчиняться военному министру, но Багратион вместе с тем не утаивал своего особого — и несогласного с министерским — мнения. В частности, он был очень недоволен тем, что Барклай де Толли не передал ему казачий корпус атамана Платова.
Хорошо знавший обоих генералов А. П. Ермолов пишет о князе Багратионе:
«Ничто не заставило бы его подчиниться Барклаю де Толли, в кампанию 1806 и 1807 годов служившему под его начальством».
Конечно, чуть ниже генерал Ермолов отмечает, говоря о князе Багратионе, что «война отечественная, в его понятии, не должна допускать расчетов честолюбия и находила его на все готовым».
Но вот так ли это было на самом деле? Ниже мы увидим, что ответить на этот вопрос однозначно утвердительно крайне сложно.
13 (25) июня 1812 года император Александр объявил своим войскам о начале войны следующим приказом:
«Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах нашей империи, не нарушая мира; а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого нами спокойствия. Французский император, нападением на войска наши при Ковно, открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и заступника правды, всемогущего Творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог».
Войска Наполеона между тем продолжали быстро двигаться к Вильно.
Военный историк генерал М. И. Богданович:
«Главнокомандующий 1-й Западной армией, военный министр Барклай де Толли, отличался опытностью в боях и положительными сведениями по военной и административной частям; основными чертами его характера были прямодушие, хладнокровие и непоколебимость. Стремление к уничтожению недостатков и злоупотреблений, существовавших в военном управлении, побуждало его к введению преобразований, приносивших несомненную пользу, но вызвавших неудовольствие и злобу его сильного предместника графа Аракчеева, который старался вредить ему при всяком случае. Недоверчивость, составлявшая одно из отличительных качеств его характера, заставляла его стремиться к исполнению многих обязанностей, которые он мог бы поручить своим подчиненным, и затрудняла ход дел по управлению войсками. Его преданность к государю и России были беспредельны. Но у него недоставало способности говорить с русскими солдатами; войска и народ считали его иностранцем, что в народной войне было несчастьем для самого Барклая и препятствием для общей пользы. При всей твердости своего характера, Барклай принужден был, из опасения не угодить общему мнению, скрывать свои намерения и иногда объявлять в приказах вовсе не то, что требовалось обстоятельствами и необходимостью».
Приведенное выше мнение генерала М. И. Богдановича весьма интересно и явно нуждается в комментариях.
«У него недоставало способности говорить с русскими солдатами…»
Но какая необходимость главнокомандующему говорить с солдатами? Что это, если не дешевый популизм? Обычно главнокомандующие говорят с солдатами посредством приказов, воззваний и т. п.
«Барклай принужден был, из опасения не угодить общему мнению, скрывать свои намерения и иногда объявлять в приказах вовсе не то, что требовалось обстоятельствами и необходимостью…»
Получается, Барклай де Толли иногда действовал только в угоду общественному мнению, то есть сражался или отступал, вовсе не принимая во внимание того, что требовалось обстоятельствами? Но это совсем не так, и где же это видно из действий Михаила Богдановича? К тому же это противоречит вышестоящим тезисам о полном отсутствии у него стремления к дешевому популизму и высказываний о том, что основными чертами его характера были прямодушие, хладнокровие и непоколебимость.
«Войска и народ считали его иностранцем…»
«А вот это, — пишет биограф Барклая С. Ю. Нечаев, — к несчастью, истинная правда. На Руси всегда было так: Москву и Санкт-Петербург строили иностранцы, даже и члены императорской фамилии в большинстве своем были иностранцами, зачастую почти не говорившими по-русски, а случись чего — виноваты во всем были именно „немцы“, „чухонцы“ и прочие».
«Понаехали тут»… Не правда ли, хорошо знакомая формулировка?