Страница 10 из 10
Ну а самым ключевым словом, которое придает драматизм и динамику не только описанной выше ситуации, но и множеству других не менее неожиданных и драматичных жизненных сюжетов, ставших объектами публичных теледискуссий, естественно, является все то же емкое слово «любовь». Если верить этим телепередачам, то ради своих любимых люди готовы подрабатывать в ночных клубах, занимаясь стриптизом, идти на панель, трахаться со стариками и извращенцами, пить человеческую кровь литрами, переодеваться в одежду противоположного пола или делать себе транссексуальные операции – да всего и не перечислишь.
Вот буквально позавчера один мой старинный приятель, который на неделю приехал в Петербург из Берлина, пригласил меня в гости и рассказал просто жуткую историю про свою несчастную любовь. Его мамаша, кстати, сделала очень вкусный винегретик с соленой семгой и испекла румяные пирожки с капустой и с мясом. Мы сидели за столом в уютной кухне, ели и пили чай. Потом Саша включил телевизор, а там как раз шли «Окна» с сюжетом вроде того, что я описала выше. Правда, на сей раз у бабы мужа похитили инопланетяне, которые подменили ему глаза. После этого он никак не мог узнать свою жену, которая, само собой, его очень любила и постоянно об этом долдонила… Мой старинный знакомый очень внимательно просмотрел этот сюжет, а в конце, видимо под впечатлением, задумчиво спросил меня: «Скажи, а как ты думаешь, любовь существует, или же это все выдумки? Мне один знакомый немец рассказывал, что это все равно, что бог: если веришь в существование бога, значит, веришь и в любовь».
Сам Саша тоже недавно влюбился в одного человека, то есть сперва не совсем влюбился, а тот просто ему очень понравился – вот и все: такой веселый, остроумный, с красивыми голубыми глазами. И он так Сашу обхаживал, короче, нашел к его сердцу какой-то ключик, что Саша в результате в него влюбился. Правда, это была еще не любовь, а только влюбленность. Саша понимал это чувство именно так. Как– то Ганс пригласил Сашу к себе в гости поздно вечером, и Саша полетел туда, прямо как на крыльях, даже купил огромный букет роз, а цветы в Берлине вообще стоят бешеные бабки, тем более розы. Но дома Ганс оказался не один. У него там собралась целая компания тучных краснорожих немцев, которые поначалу вели себя прилично, а потом напились и стали совсем развязными: с громким хохотом начали рассказывать друг другу сальные истории на своем грубом, как воронье карканье, языке. А Ганс тем временем все подливал да подливал Саше шнапс, а потом еще и колес каких– то накидал, отчего Саша совершенно потерял ориентацию во внешнем мире, короче, отключился. Проснулся он совершенно голый, со связанными руками, рядом с одним из тех жирных мужиков, что недавно так весело и заливисто хохотали. Причем он еще и почувствовал, что у него все жутко болит, и обнаружил на своем теле множество ссадин и синяков, то есть похоже, его сделали участником какого-то садомазохистского акта. Потом выяснилось, что Ганс специально так все подстроил, чтобы подложить Сашу под своего начальника и таким образом получить продвижение по службе. «Да, недаром говорят, что любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки под луной, лучше и не скажешь», – с тяжелым вздохом завершил Саша свою историю.
Никогда не забуду нашумевшее несколько лет назад дело, когда баба-следователь передала пистолет в камеру смертников, повинуясь опять-таки все тому же возвышенному чувству любви. Хотя лично мне кажется, что на самом деле она вложила в этот жест всю накопившуюся в ее душе злобу к окружающим за свою не слишком удавшуюся жизнь. В результате несколько тюремных служащих получили тяжелейшие ранения, а баба наверняка поймала кайф. Тем не менее на экранах кинотеатров и ТВ появились два или даже три слащавых фильма, всячески обсасывающих и обмусоливающих эту «романтическую историю любви».
Забавно, что несколько лет спустя в одной из газет мне попалась история со схожим сюжетом. На сей раз из тюрьмы тоже бежал опасный преступник-рецидивист, а ключи от камеры ему передала баба-охранница, тоже якобы в него по уши влюбленная. Правда, на сей раз сама эта баба всячески отнекивалась и отказывалась от приписываемых ей чувств. И я думаю, она не врала. Скорее всего, так оно и есть: она была тут ни при чем. Просто мафиозная группировка заплатила кому-нибудь из тюремного начальства, чтобы вытащить из тюряги своего подельника, ну тот и поспособствовал его побегу. А потом, чтобы замести следы, все взяли и свалили на эту несчастную охранницу. Подобный сценарий мне представляется вполне возможным с учетом общественного резонанса, который имело предыдущее дело с передачей пистолета. И действительно, каким образом эта баба сможет теперь доказать, что она никого и не думала любить, кроме собственного мужа? Кто ей теперь поверит при таком настроении умов? А по большому счету это и не важно: поверят или нет. Главное, что со стороны все выглядит вполне правдоподобно, и бабки нужным людям уже заплачены. Так что и вникать во всякие там тонкости никто не станет. Любовь есть любовь! В общем, не хотела бы я оказаться на месте этой бабы.
Последний случай наглядно показывает, насколько опасным может быть слово «любовь» в современном мире. Наверное, его стоило бы запретить. Однако вряд ли это возможно: во всяком случае, я себе не представляю, как можно было бы провести подобный запрет в жизнь. А скорее всего, он и не нужен. Потому что это слово для того, видимо, сегодня только и существует, чтобы отличать нормальных полноценных людей от ущербных личностей, которым можно безнаказанно приписывать различные возвышенные чувства даже помимо их воли. С большинством писателей, кстати, критики так и поступают, по крайней мере после их смерти. Однако где-то именно по этому слову проходит сегодня водораздел, отделяющий все настоящее в искусстве от всякого мусора. Как только натыкаешься на «любовь» в каком– нибудь произведении, значит, это либо детектив, либо «женский роман», либо еще какая-нибудь дребедень в том же роде. Ошибиться невозможно – действует безотказно, можно даже доверить проверку компьютеру.
Поэтому начинать каждому необходимо с себя самого. Любовь должна быть устранена не из общества, а прежде всего из умов и сердец людей!
Глава восьмая
Как важно быть серьезным
«Как важно быть серьезным» – от этой фразы веет потрепанными на ветру и забрызганными грязью афишами, которые во времена моего детства еще наклеивали на огромные чугунные тумбы. А забрызгивали их запряженные в телеги огромные ломовые лошади, ступая в лужи своими тяжелыми круглыми копытами. Хотя, возможно, подобные ассоциации у меня вовсе не из детства, а из кино, поскольку вряд ли на сценах советских театров шли пьесы Уайльда. Все, конечно, могло быть, потому что Уайльда переводил замечательный детский поэт Чуковский. В любом случае, у меня такое чувство, будто я помню эту фразу с самого раннего детства. Даже странно, но было время, когда мне и в голову не приходило, что это и вправду так уж важно: быть серьезной. Родители, естественно, мне это часто повторяли, так что Уайльд со своей комедией здесь, скорее всего, ни при чем. В конце концов, название его пьесы – это просто не слишком точно переведенный на русский язык каламбур. Хотя мне всегда казалось, что у большинства окружающих меня людей есть проблемы с чувством юмора, а что касается серьезности… Какие тут могут быть сложности?
И в русской классической литературе девятнадцатого века такой проблемы не существовало. Никому и в голову не приходило наставлять читателей или писателей быть серьезными: это и у тех, и у других получалось как-то само собой. Не случайно ведь писателей девятнадцатого века принято делить на славянофилов и западников, реалистов и романтиков, прогрессивно настроенных и реакционеров, но уж никак не на серьезных и несерьезных. Тем не менее подобное деление со временем не просто возникло в отечественном искусстве, а постепенно подменило собой все остальные. Трудно сказать, в какой именно момент это произошло, однако сегодня в литературе больше не осталось ни романтиков, ни классицистов, ни лириков, ни эпиков, ни архаистов, ни новаторов, а есть только писатели серьезные и несерьезные. И самое забавное, что эта новая «классификация» проникла в литературу не из очередного глубокомысленного труда какого-нибудь досужего теоретика литературы, а из самой жизни. В этом отношении она чем-то напоминает болезнь, которая сначала поразила одного писателя, затем другого, а потом вдруг выяснилось, что эта эпидемия охватила всех – буквально все современное искусство – и спастись от нее не удалось никому. Более того, и «серьезность» авторитетов девятнадцатого столетия, еще сравнительно недавно казавшихся незыблемыми, сегодня уже ни у кого не вызывает прежнего доверия. Причины же этой стремительно развивающейся эпидемии, поставившей под сомнение не только будущее, но и прошлое литературы, следует искать вовсе не в каких-то там загадочных внешних силах и злонамеренных вредителях, а внутри самого искусства в целом и литературы в частности. Причем начать лучше всего именно с литературы, ибо рыба, как известно, гниет с головы. А литература, несмотря на активное наступление кинематографа, о котором уже так много всего сказано, по– прежнему занимает центральное место в жизни современного человека.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте