Страница 4 из 109
Робертс, стоя на коленях, чистил сырым песком свою печурку. Было видно, как большая косматая голова его мерно покачивается в свете огня.
Он не спеша водил рукой взад и вперед и, казалось, напряженно думал.
Билл и его товарищ сидели, привалившись к обломку скалы, и тихо переговаривались. Келлз стоял в свете пламени, медленно посасывая трубку и пуская вверх облачка дыма. Издали его фигура вовсе не казалась внушительной, лицо тоже не поражало воображенья. Однако и с одного взгляда было видно, что это человек необыкновенный. От него исходила странная сила и властность. Время от времени он, казалось, бросал взгляд в сторону Джоун, но полной уверенности у нее не было — глаз его было не разглядеть. Куртка его валялась на земле, он стоял в расстегнутом жилете, мягкой клетчатой рубахе и небрежно повязанном черном галстуке.
Бедра обтягивал широкий пояс, на котором в кобуре болтался тяжелый револьвер. Как странно он носит револьвер, подумала Джоун, ведь это очень неудобно — при ходьбе он обязательно будет бить по ноге. Да и на лошадь так не сядешь — его все равно придется куда-то убрать.
— Слушай, у тебя есть одеяло для девушки? — вынув изо рта трубку, обратился он к Робертсу.
— У меня только потники, — ответил Робертс, — мы не думали, что придется заночевать в горах.
— Я дам свое, — сказал Келлз и пошел от костра, — ночью будет холодно.
Он тут же вернулся и бросил Робертсу одеяло.
— Премного благодарен, — пробормотал тот.
— Сам я устроюсь вот тут, — продолжал Келлз. Он сел у костра и, казалось, погрузился в свои мысли.
Робертс отнес одеяло и потники под дерево, бросил их на землю и расчистил место от камней и сучьев.
— Сколько тут камня, — заметил он, — ну, даст Бог, ты хоть немного поспишь.
Он стал расстилать потники и одеяло и устраивать из них подобие постели. Вдруг Джоуи почувствовала, что кто-то дернул ее за юбку верхового костюма, и нагнулась.
— Я просижу ночь тут, около тебя, — шепнул Робертс, прикрывая рот огромной ручищей, — спать я не стану.
Затем он вернулся к костру. Джоун прилегла и укрылась одеялом — но не оттого, что устала или хотела спать, а просто чтобы все выглядело как можно естественнее. Разговоры смолкли. Раз Джоун послышалось, будто где-то звякнули стремена, зашелестел кустарник. Спустя некоторое время появился Робертс с седлом в руках и устроился неподалеку. Джоун чуть приподнялась и увидела, что Келлз сидит у костра один, погруженный в глубокую задумчивость. Она снова осторожно улеглась и стала смотреть на яркие, холодные звезды. Что с ней будет? Наверно, что-то ужасное! Об этом говорило все — ночные тени, тишина, присутствие этих чужих мужчин.
Ее снова стала бить нервная дрожь. Только бы не заснуть, ни в косм случае не заснуть, говорила она себе. И вдруг се осенило: надо воспользоваться кромешной тьмой, потихоньку выбраться из лагеря, найти свою лошадь и сломя голову бежать от грозящей опасности. Она долго на все лады прикидывала, как это лучше сделать, и, если бы была на Западе новичком, обязательно попытала бы счастья. Но теперь, по здравом размышлении, она поняла, что от этого плана лучше отказаться. Как незамеченной выбраться из лагеря? Где искать лошадь? Как уйти от погони? Как, наконец, найти дорогу домой? Уж лучше остаться тут с Робертсом.
Приняв решение, Джоун успокоилась и притихла под теплым одеялом. Сонная истома охватила ее. Она твердо решила не засыпать, однако сопротивляться сну становилось все труднее. Похоже, прошли часы. Огонь в костре гас, потом снова вспыхивал, теки сгущались, потом снова светлело — кто-то подбрасывал в костер кедровые ветки. В темноте раздавался глухой стук копыт стреноженных лошадей. Затих ветер, умолкли койоты. Глаза у Джоун больше не открывались, их словно склеило клеем. И постепенно из сознания ушло ощущение ночи, глуши, сонной теплоты постели.
Когда Джоун проснулась, было светло, воздух пощипывал лицо. Она широко раскрыла глаза. Сна больше не было и в помине. Макушки кедров уже алели в лучах восходящего солнца. Потрескивал костер, в небо уходили голубые клубы дыма. В одно мгновение Джоун вспомнила, что случилось накануне, и села. Робертс и Келлз возились у костра. Тот, кого называли Билл, нес воду; второй парень уже пригнал лошадей и теперь их расстреноживал. На Джоун никто как будто не обращал внимания. Она встала и первым делом пригладила растрепавшиеся волосы, которые, отправляясь куда-нибудь верхом, всегда заплетала в косу. Значит, она все-таки спала, даже не разувшись! Такого с ней еще не бывало. Она спустилась к воде умыться.
Мужчины по-прежнему ее вроде бы не замечали. У нее мелькнула мысль, что, может быть, Робертс все же преувеличил опасность. Ее лошади, довольно пугливой, не понравились чужие руки, она рванулась в сторону и ускакала. Джоун отправилась на поиски и вскоре потеряла лагерь из виду. Поймав, в конце концов, лошадь, она вернулась и привязала ее покрепче. Теперь она совсем осмелела и подошла к костру поздороваться с мужчинами.
— Доброе утро, — сказала она весело.
Келлз сидел к ней спиной. Он не шевельнулся, не произнес ни слова, вообще ничем не обнаружил, что слышал ее. Человек по имени Билл уставился на нее, но тоже ничего не» сказал. Один лишь Робертс отозвался на ее приветствие. Звук его голоса поразил Джоун до глубины души; она быстро взглянула и, хотя Робертс тотчас отвернулся, успела разглядеть, что лицо у него совсем осунулось, в глазах было отчаянье.
Радостное, полное надежды настроение Джоун мгновенно улетучилось. Между мужчинами что-то произошло, только она не знала что. Ей снова стало страшно. Руки и ноги вдруг налились неимоверной тяжестью. Чуть не падая, она побрела в сторону и с облегчением опустилась на камень. Робертс принес ей завтрак, но не сказал ни слова, даже не взглянул на нее. Руки у него дрожали. Джоун совсем перепугалась. Что же будет? Робертс вернулся к костру. Джоун с трудом заставила себя проглотить завтрак — она твердо знала: сегодня ей понадобится вся сила духа, вся ее стойкость.
Потом она увидела, что Келлз и Робертс о чем-то спорят, но так тихо, что слов было не разобрать. Казалось, Робертс отчаянно чему-то противится. Голос Келл за звучал холодно и властно. Наконец они замолкли, как будто предмет спора был исчерпан.
Робертс суетливо, неловко увязав тюк, пошел за своей лошадью. Она еще прихрамывала, но, похоже, уже была в форме. Робертс заседлал ее, привязал тюк. Потом заседлал лошадь Джоун. Когда все было готово, он решительно повернулся к Джоун, как человек, который наконец готов грудью встретить давно грозящую ему смертельную опасность.
— Поехали, Джоун. Пора, — крикнул он громким, но неестественным голосом.
Джоун встала и направилась к лошадям, но тут же между нею и Робертсом оказался Келлз. И опять этот жуткий человек держался так, словно ее тут вовсе не было. Он прошел половину лагеря и остановился футах в пятнадцати перед Робертсом.
— Робертс, садись на лошадь и убирайся, — сказал он.
Робертс отпустил поводья и выпрямился. Это был самый смелый жест из всех, что он до сих пор себе позволял. Теперь можно было снять маску — его неопределенные опасения стали явью, притворство и хитрости не помогли, — теперь он мог вести себя как мужчина. Выраженье лица его изменилось. Он побледнел, посуровел.
— Без девушки я отсюда не уеду.
— Ты ее не получишь.
Джоун затрепетала от страха. Вот, значит, в чем дело. На миг сердце у нее перестало биться. Дрожа всем телом, затаив дыхание, она уставилась на мужчин, ставших вдруг средоточием мира.
— Выходит, мне придется ехать с вами, — ответил Робертс.
— Твое присутствие нам ни к чему.
— Я все равно поеду.
Это все так, словесная перепалка, подумала Джоун. Она понимала, что Робертс хладнокровно и неуклонно идет навстречу тому, чего ожидал с самого начала. А о чем говорил голос Келлза? Человек этот, казалось, по-прежнему был спокоен, доброжелателен, любезен.
— Ты что, совсем спятил? — спросил он.
Робертс ничего не ответил.