Страница 73 из 81
– А то давай с нами, – не унимался Мадатов, разгоряченный близостью схватки да еще, возможно, стаканом вина, выпитого за завтраком. – Отвязывай и мундштучь свою рыжую, саблю к поясу, пистолеты в ольстры и: марш – марш!
Князь так залихватски подал команду, что Сергей на мгновение ощутил подъем, памятный ему еще по годам службы в Александрийском, а после вспыхивавший иногда, как в поле под Гянджей или перед стенами Карса. Но он заставил себя расслабиться и только плотней привалился к спинке.
– Да нет уж, господа, куда нам, старикам. Ваше дело молодое и шумное, наше – тихое и неспешное. Дипломатия, знаете, перо да бумага. Кстати, помните Ланского, Замятнин?
Суровый ротмистр только укоризненно покачал головой, показывая, что такой вопрос можно было не задавать.
– Так вот, слышал я от него не раз и не два присказку: Россия-матушка, говорил командир, уже одним тем хороша, что в каком-нибудь ее уголке непременно дерутся…
Мадатов с Замятниным чуть улыбнулись, вспоминая отчаянного гусара, а молодые поручики и корнеты захохотали в голос, уже вполне примирившись со штатским видом Новицкого.
– Вы здесь пока заканчивайте, а я поеду дальше. По свету искать для вас другой такой уголок. Думаю, что на наш век хватит с лихвой, да и потомкам нашим останется. Прощайте, ваше сиятельство. Поздравляю вас с давно заслуженным званием! Удачи вам и вашей дивизии!..
«Уголок… по свету…» – повторил он в уме и нахмурился, вспомнив вдруг другой голос, произносивший эти слова. Он встал в коляске и окликнул Мадатова:
– Князь, князь! Помните ли вы Грибоедова?
Мадатов, собравшийся уже отъезжать, обернулся.
– Кажется, да. Он помощником был у Алексея Петровича. История у него еще была с Якубовичем. Стрелялись из-за чего-то. Софья говорила, что пьески какие-то он писал.
– Писал, – согласился Новицкий. – И читал нам у Терека.
– Но потом остался, как и ты, у Паскевича. А что с ним случилось?
– Погиб. В феврале. В Тегеране. Был нашим посланником при Фетх-Али-шахе. Городская чернь взбунтовалась и разгромила посольство.
Мадатов нахмурился и взялся рукой за ус.
– Это все Аббас-Мирза воду мутит. Все ему неспокойно. Наверное, помнит, как помяли его и под Шамхором, и под Гянджей, под Эриванью.
– Да, сразу такую вражду не загасишь. А Грибоедов, говорят, стрелял до последнего.
– Славный был человек, – подытожил Мадатов. – Умный и храбрый. Не часто таких встречал… Ну же, прощай и ты…
Коляска Новицкого покатилась дальше, а к Мадатову протолкнулся вдруг неожиданно появившийся есаул одного из казацких полков.
– Ваше превосходительство! Его превосходительство генерал Рот предлагает вам поспешить. Граф Пален у Мадары начал уже дело, но говорит, что турки очень сильны.
Валериан слушал посланца командующего корпусом, но поглядывал через плечо, в сторону, где скрылась коляска Новицкого. Когда есаул замолчал, он повернулся к Замятнину.
– Пошли человека к Арсеньеву. Пусть скажет ему, чтобы поторопился. Версты через три-четыре нас должны ждать ахтырцы. Они подойдут справа. Белорусцы уже на месте. Но я догоню полк еще на марше… А ты возьми четверых и за мной!
Валериан повернул вороного и пустил его ровной рысью. Пять офицеров закачались в седлах следом.
Коляска Новицкого обогнула острый, поросший лесом отрог и неожиданно вкатилась в равнину, достаточно широкую, чтобы пропустить параллельно две войсковые колонны. Но сейчас она была тиха и пустынна. Видимо, все части корпусов Рота уже прошли от Козлуджи, и вторая гусарская замыкала движение.
Николай выпрямился и принялся даже насвистывать, не забывая, впрочем, поглядывать по сторонам. Теплый был день, обещал к полудню стать жарким, выпарить из суставов Сергея остатки осенней и зимней сырости. Пригревшись на солнце, он расслабился, опустил веки и даже попробовал помечтать о том, как славно было бы поддаться уговорам Мадатова, вернуться в полк, занять место в строю да хотя бы каким-нибудь помощником князя и честно исполнять порученное ему дело, простое и понятное, как прочитанный на разводе приказ. Скакать в общей шеренге, чувствуя колени соседей справа и слева, понимая отчетливо и непреложно: друзья рядом, неприятель перед тобой. Исполнять нормальную мужскую работу наравне с такими мужчинами, как ты сам. Выжил в атаке – прими треть манерки перед скудным ужином. Не повезло – засыпят тебя землей, друзья скажут хорошие слова напоследок да помянут твоей же порцией, разделив ее на всех…
От приятных мыслей его оторвал встревоженный голос возницы:
– Там это, Сергей Александрович, конные!
Сергей бросил короткий взгляд через плечо. Группа всадников шла по их следам резвым аллюром, сокращая расстояние с каждой минутой.
– Да, Николай, вижу. Только не торопись, голубчик, а то подумают, что бежим. Все равно ведь догонят, так что поезжай спокойно, как раньше.
Между тем он взвел курок пистолета, лежавшего на коленях, и носком сапога подтащил карабин поближе. Подумал – не подняться ли ему на рыжую, но отказался от этой мысли. В конном одиночном бою он сейчас стоил немного, а вдвоем уж как-нибудь отстреляются.
Николай подобрал вожжи и тоже переложил оружие поудобней. Оглянулся очередной раз и вдруг щелкнул языком, радостно вскрикнув:
– Наши, Сергей Александрович, наши!
– Так придержи лошадей, – отозвался Новицкий, опуская осторожно курок. – Подождем, спросим, чем и кому обязаны.
Но трость с потайным клинком все-таки прихватил левой рукой.
Заметив, что коляска сделала круг и готова остановиться, Валериан показал конвойным, где его ждать, и к поднявшемуся навстречу Новицкому подъехал один и шагом. Прямо с седла прыгнул на подножку и стал рядом с Сергеем.
– Я тебе что хочу сказать, Новицкий… – начал он срывающимся глухим голосом. – Ты там поосторожнее будь со своей дипломатией. Не мальчик уже. Не тридцать ведь лет. Береги себя… Ну, прощай!
Он посмотрел в серые глаза невысокого, ладного человека, с которым прошел бок о бок почти четверть века нелегкой военной жизни, и вдруг страшное чувство пронзило его, подобно клинку или пуле. Он понял вдруг, что им не увидеться более никогда. Валериан порывисто наклонился, стиснул плечи Новицкого своими увесистыми ладонями и трижды коснулся его щек своими.
– Прощай! – повторил чуть слышно и спрыгнул с коляски.
Хотел взметнуться в седло, но вдруг согнулся и с гулким лающим кашлем уткнулся в бок вороного. Встревоженный Новицкий тоже прыгнул на землю, хотел было подскочить, поддержать, но Мадатов, как полгода назад, в штабе корпуса погрозил ему кулаком: мол, не подходи, сам справлюсь… Несколько минут он стоял, припав к конскому боку, и умный зверь не переминался, не фыркал, понимая, что не надо мешать хозяину.
Наконец князь выпрямился, сплюнул на землю комочек красного цвета и не быстро, но уверенно поднялся в седло.
– Мадатов! Валериан! – крикнул ему Новицкий.
Впервые за все годы знакомства он обратился к нему по имени и на «ты», но произошло это так естественно, что ни один, ни другой не ощутили неловкости.
– Ты тоже здесь не слишком геройствуй! Не ротмистр уже – генерал! Лейтенант!.. Не лезь в драку, дружище! Командуй!
Мадатов раскинул руки, будто бы готовясь обнять весь мир.
– Конечно! Конечно, дорогой Сергей! Я буду тихий! Совсем тихий! Как мертвый, да?!..
И оба они рассмеялись, заливисто, громко, с восторженным искренним чувством глядя в глаза друг другу.
Мадатов поворотил вороного и пустил коня размашистой рысью. Адъютанты, увидев едущего генерала, тоже тронулись с места. Валериан припустил, и офицеры тоже пошли быстрее. Пути их должны были сойтись в одной точке, вершине треугольника, который различал, стоя у коляски, Новицкий. И Валериану вдруг сделалось крайне важным опередить молодых желторотых именно сейчас, после приступа, который так некстати схватил его у коляски Сергея.
– Хоп! Хоп! – понукал он рвущегося зверя.
Но и офицеры заволновались, закричали на лошадей, тоже охваченные азартом скачки. Они явно не желали уступать ни возрасту, ни орденам, ни эполетам.