Страница 8 из 9
Ну а я каждый раз буквально умираю от смеха, потому что сам я вообще не ношу брендового барахла, не занимаюсь и не интересуюсь спортом, а когда найдут мое хладное тело, на нем точно не будет дурацкой школьной футболки. Я не чей-либо адепт. Не коллективист. И даже не зарегистрирован в «Фейсбуке».
Итак, когда герр Силверман поднимает проблему символов, а я вижу, как другие вертятся точно ужи на сковородке и защищаются, то отнюдь не чувствую себя гнусным лицемером.
К слову сказать, возможно, по своему умственному развитию я просто старше своих лет.
Все мои одноклассники – обезьяны в клетке.
9
Когда я в своем траурном костюме сажусь в поезд, изображая из себя затюканного жизнью труженика, то всегда выбираю себе цель, или объект – самую унылую личность во всем вагоне, – а потом иду за ней по пятам.
Причем девяносто девять процентов времени объект пребывает в таком коматозном состоянии, что даже не замечает меня.
Обычно я следую за объектом, держась футах в пяти от него, причем, как правило, объект шагает довольно быстро, потому что объект вечно опаздывает и торопится на работу, которую объект неизбежно ненавидит. Чего я решительно не способен понять[20].
Все это время я делаю вид, будто обладаю телепатическим даром. И я мысленно говорю – а может, просто думаю? – своему объекту: «Не делай этого. Не ходи на работу, которую ненавидишь. Сделай сегодня хоть что-нибудь для души. Покатайся на американских горках. Поплавай голым в океане. Поезжай в аэропорт и купи билет на ближайший рейс, неважно куда, просто для прикола. Или просто раскрути глобус, ткни в него пальцем и отправляйся в то самое место, ведь даже если это посреди океана, ты можешь отправиться туда на лодке. Попробуй экзотическое блюдо какой-нибудь национальной кухни. Останови незнакомку и попроси ее подробно рассказать о своих страхах, тайных надеждах и чаяниях, а потом объясни ей, что тебе не наплевать на нее, так как она тоже человек. Разрисуй тротуар цветными мелками. Закрой глаза, принюхайся и попробуй увидеть мир внутренним взором с помощью обоняния. Попытайся хоть раз выспаться всласть. Позвони старому другу, которого сто лет не видел. Закатай штанины и пройдись по воде. Посмотри иностранный фильм. Покорми белок. Сделай что-нибудь! Хоть самую малость! Потому что с каждым новым решением, с каждым вдохом ты совершаешь революцию. Только не возвращайся в то унылое место, в которое тебе приходится ходить. Докажи мне, что можно быть взрослым и при этом счастливым. Пожалуйста. У нас свободная страна. Тебя никто не может заставить насильно. Ты можешь делать все, что хочешь. Стать тем, кем хочешь. Именно так нам постоянно говорят в школе, но, если ты продолжаешь садиться на этот поезд, чтобы отправиться в место, которое ненавидишь, я начинаю думать, что учителя в школе такие же лжецы, как нацисты, которые говорили евреям, что просто везут их на другую фабрику. Не поступай так с нами. Скажи нам правду. Если взрослая жизнь означает работу, словно в концентрационном лагере, которую ты будешь ненавидеть до самой смерти, развод с мужем – тайным преступником, разочарование в сыне, вечный стресс и неудовлетворение, роман с жалким хлюстом[21], которого тебе надо представлять героем, тогда как он просто подонок, и это скажет буквально каждый, просто пожав его липкую руку[22], если все именно так и будет, я хочу знать прямо сейчас. Просто скажи мне. Избавь меня от этой хреновой участи. Пожалуйста».
Пока объект выходит на своей остановке и держит курс на тень небоскребов, я минут десять занимаюсь передачей мыслей на расстоянии, но затем он исчезает в одном из высотных зданий, где на входе стоит охрана, специально обученная не пропускать чудиков вроде меня[23].
Итак, затем я просто иду в ближайший парк, сажусь на скамейку, а вокруг расхаживают голуби, и я смотрю на облака до тех пор, пока мой рабочий день не заканчивается и не наступает время возвращаться домой в компании других средних тружеников, которые вечером, после рабочего дня, выглядят даже еще более несчастными.
Обратная дорога всегда еще больше усиливает мою депрессию, потому что эти люди вроде бы уже свободны: они закончили работу и возвращаются домой к своим семьям, которые сами выбрали и создали, и тем не менее не кажутся особенно счастливыми.
Интересно, неужели у Линды, когда она возвращается на машине из Нью-Йорка домой, такое же несчастное, окаменевшее, опрокинутое лицо?
Неужели она похожа на мать монстра?
10
Я десятки раз вот так, готовясь к вступлению во взрослую жизнь, проводил день, я шел по пятам множества неприметных людей в деловых костюмах, но заметили меня лишь однажды.
Это была та красивая женщина, которая даже в поезде не стала снимать огромные солнцезащитные очки в духе семидесятых, хотя путь наш лежал в основном под землей. Я заметил, что у нее по щеке размазалась тушь, но женщина все равно была очень красивой. И я почувствовал к ней даже нечто вроде влечения.
Длинные золотистые волосы.
Красная губная помада.
Черные чулки.
Серый в тонкую полоску деловой костюм.
Словом, крутая. Она сидела с таким видом, что никто не посмел ей сказать про тушь на лице. И вообще, она источала скрытую угрозу типа: «Не суйтесь ко мне».
Так или иначе, в тот день женщина эта была самым несчастным человеком во всем поезде. Она явно была не на шутку расстроена, однако недвусмысленно давала понять, что вцепится в рожу любому, кто попробует ей хоть что-нибудь сказать.
Остальные взрослые делали вид, будто ничего не замечают, что было проявлением малодушия с их стороны.
И поскольку она была идеальным объектом, я сошел там же, где она, и последовал за ней.
Помню громкое цоканье ее каблуков по асфальту – каждый шаг, будто выстрел из игрушечного пистолета.
Она стала подниматься по эскалатору, я припустил следом, стараясь не отставать.
Когда мы прошли через турникет, я начал свой обычный сеанс телепатии, говоря (или думая?): «Не делай этого. Не ходи на работу, которую ненавидишь. Лучше займись парашютным спортом. Купи себе по Интернету звезду. Приюти бездомную кошку». И вот так я шел за ней, наверное, с квартал. Она свернула в переулок, но уже на полпути резко развернулась и направила на меня баллончик со слезоточивым газом «мейс».
– Ты кто такой и почему меня преследуешь? – спросила она. – Я испорчу тебе день. Это первоклассная вещь. Запрещенная в Соединенных Штатах. Я нажму на клапан, и ты на много месяцев потеряешь способность видеть. А может, и вообще ослепнешь.
Я не знал, что сказать, а потому просто поднял руки вверх, точь-в-точь как делают преступники в кино, показывая, что сдаются, когда крутой парень типа Богарта наставляет на них пушку и говорит: «Отправляйся на небеса».
Мой жест ее ошарашил, она слегка попятилась, но пускать в ход баллончик не стала.
– Сколько тебе лет? – спросила она.
– Семнадцать, – ответил я.
– А как тебя зовут?
– Леонард Пикок.
– Не вешай мне лапшу на уши.
– Я могу показать школьное удостоверение, – предложил я.
– Давай показывай, только без резких движений. Если попробуешь что-нибудь этакое выкинуть, я прысну газом прямо тебе в роговицу.
Тогда я медленно-медленно опустил руки и произнес:
– Оно у меня в кармане пиджака. Можно мне туда залезть?
Она кивнула, и я достал удостоверение.
Она взяла, прочла мое имя и сказала:
– Что б мне провалиться! Ты действительно Леонард Пикок. Надо же, какое дурацкое имя!
– Почему вы плачете? – спросил я.
Ее палец на клапане баллончика дрогнул, и я уж было решил, что сейчас она прыснет «мейсом» прямо мне в глаза, но вместо этого она положила мое школьное удостоверение себе в сумочку и сказала:
20
Совсем как Линда, которая заявляет, будто ОБОЖАЕТ ОБОЖАЕТ ОБОЖАЕТ заниматься дизайном одежды, но никогда не упускает случая пожаловаться на стресс от работы. Как она может любить что-то, что делает ее несчастной, что удерживает вдали от единственного сына? Быть может, стресс от работы и вечные жалобы просто хорошая отмазка от необходимости играть роль матери Леонарда Пикока? Я не знаю. Но когда я думаю об этом, на душе становится паршиво. И особенно потому, что она решила стать модельером сразу после того, как я попытался рассказать ей о гнусной истории с Ашером. Словно моя несостоявшаяся исповедь отвратила ее от меня, – типа, я прокаженный.
21
Который, возможно, трахается у тебя за спиной с сотнями других женщин, потому что он сильный игрок в модном бизнесе и у него определенно есть такая возможность. Более того, люди, которые ставят моду во главу угла, не всегда являются большими гуманистами или кандидатами на получение Нобелевской премии мира.
22
Герр Силверман рассказывал, будто еврейских женщин в нацистских лагерях смерти нередко принуждали к сексу с немецкими офицерами (возможно, в том числе с тем, кто когда-то был хозяином моего «вальтера»?), и они шли на это, просто чтобы остаться в живых, а также получить хоть какие-то привилегии для себя и членов своей семьи. Услышав об этом, я невольно задумался, а не спит ли Линда с Жаном Люком исключительно для удержания на плаву своего модельного бизнеса. (Герр Силверман также говорил, что некоторые секс-рабыни были еще подростками, совсем как мы.)
23
Интересно отметить, что в городских бизнес-центрах имеются охранники, а вот в моей средней школе – нет. Хотя, может, после сегодняшнего дня у нас они тоже появятся. И почему надо защищать взрослых, а не детей?