Страница 5 из 37
Ньют с Алби склонились над кем-то, лежащим на кровати.
Томас вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть «пациента» и понять, что вызвало такой переполох.
От увиденного на голове зашевелились волосы, а к горлу подступил ком.
Взгляд был мимолетным – всего несколько секунд, – но и этого было достаточно. Конечности и обнаженная грудь мальчика были покрыты густой сетью вздутых вен необычно зеленого цвета, выпирающих из-под кожи, словно веревки. Тело дергалось и корчилось – все в багровых синяках, красных язвах и кровавых порезах. Налитые кровью глаза вылезали из орбит. Картина успела врезаться в память Томасу прежде, чем перед ним вырос Алби. Вытолкнув Томаса из комнаты, он захлопнул за собой дверь, которая, впрочем, не могла заглушить стоны и крики несчастного.
– Что ты тут делаешь, Шнурок?
Томас почувствовал себя совсем плохо.
– Я… я хотел поговорить, – пролепетал он дрожащим голосом.
Что могло произойти с тем парнем?..
– Проваливай отсюда! Немедленно! – приказал Алби. – Чак тебе поможет. И если до завтрашнего утра ты еще хоть раз попадешься мне на глаза, этот день станет для тебя последним. Я лично сброшу тебя с Обрыва! Ты понял?
От унижения и страха Томас будто уменьшился до размеров маленькой крысы. Он молча юркнул мимо Алби и почти бегом спустился по шатким ступенькам. Не обращая внимания на детей, изумленно разинувших рты – в особенности на Галли, – Томас выскочил наружу, схватив Чака за руку и увлекая за собой.
Томас ненавидел их. Всех. Кроме Чака.
– Пожалуйста, уведи меня!
Он вдруг понял, что Чак – его единственный друг во всем мире.
– Нет проблем, – бодро ответил тот – явно в восторге от собственной значимости. – Сначала заглянем к Фрайпану и возьмем для тебя какой-нибудь еды.
– Не уверен, что после увиденного ко мне когда-нибудь вернется аппетит.
Чак кивнул.
– Вернется, будь спок. Встретимся у того самого дерева. Я буду минут через десять.
Томас был безумно рад убраться подальше от страшного дома, поэтому направился назад к дереву. Стоило ему представить, как непросто будет здесь выжить, как возникло желание бежать отсюда со всех ног. Жутко захотелось вспомнить что-нибудь из прошлой жизни. Хоть малейшую деталь – мать, отца, какого-нибудь друга, школу, увлечение, подружку…
Он несколько раз сильно зажмурился, стараясь выбросить из головы картину того, что увидел в старом доме.
Метаморфоза. Галли назвал это Метаморфозой.
Томас поежился, хотя было совсем не холодно.
Глава четвертая
Прислонившись спиной к дереву, Томас еще раз окинул взглядом Глэйд – свой новый дом, кошмарное пристанище, в котором он обречен провести, возможно, весь остаток жизни. Тень от увитой плющом стены вытянулась настолько, что уже наползла на край противоположной стены.
Это помогло немного сориентироваться: деревянная хибара, погруженная сейчас в густую тень, находилась в северо-западном углу, а небольшой лес – на юго-западе. Сельскохозяйственный участок занимал северо-восточную часть Глэйда. В юго-восточной стороне мычала, блеяла и кукарекала всякая домашняя живность.
Прямо в центре площади зиял все еще незакрытый люк Ящика – словно приглашал снова прыгнуть в него и вернуться домой, – а неподалеку, примерно футах в двадцати к югу, располагалась какая-то приземистая будка, сложенная из бетонных блоков. В будке не было ни единого окна, виднелась только мрачного вида тяжелая стальная дверь с большой круглой ручкой наподобие колеса, вроде тех, какие используют для задраивания люков на подлодках. Глядя на будку, Томас и сам не понимал, что сейчас чувствует острее: любопытство и желание узнать, что находится внутри, или боязнь очередного страшного открытия.
Едва он переключил свое внимание на проходы в центре каждой из четырех стен Глэйда, как подошел Чак, держа в руках пару сэндвичей, яблоки и две металлические кружки с водой. Чувство облегчения, охватившее Томаса, удивило даже его самого – в этом мире он был не совсем одинок.
– Фрайпан не обрадовался, что я пришел на кухню до ужина, – сказал Чак, усаживаясь под деревом и жестом приглашая Томаса сделать то же самое.
Томас сел, взял было сэндвич, но остановился: в памяти вновь всплыла чудовищная сцена в старом доме. Однако голод одержал верх, и он принялся за еду, ощутив во рту упоительный вкус ветчины, сыра и майонеза.
– О господи… – промычал Томас с набитым ртом. – Умираю с голоду.
– А я что говорил! – невнятно отозвался Чак, уплетая свой сэндвич.
Откусив еще несколько раз, Томас наконец-то задал давно мучивший его вопрос:
– Так что все-таки случилось с этим Беном? Он же на человека перестал быть похож.
Чак бросил взгляд на дом.
– Я и сам точно не знаю, – пробормотал он. – Я его не видел…
Томас понимал, что Чак врет, но решил не давить на мальчишку.
– Не думаю, что тебе бы понравился его вид, уж поверь мне, – сказал он, грызя яблоко.
Томас снова перевел взгляд на огромные просветы в стенах. Хотя отсюда и было плохо видно, ему показалось, что края каменных стен, ведущих в коридоры, какие-то странные. Глядя на стены, он вдруг почувствовал головокружение, словно не сидел у их основания, а парил над ними.
Он тряхнул головой и спросил:
– А там что? Какой-то замок, что ли?
Чак замялся.
– Гм… Ну… я отсюда никогда не выходил…
– Что-то ты темнишь, – сказал Томас, отправив в рот последний кусок яблока и делая большой глоток из кружки.
До сих пор ему никто ничего толком не объяснил, и это начинало действовать на нервы.
– Почему все здесь такие скрытные?
– Так уж сложилось. В этом местечке творятся очень странные вещи, и большинство из нас не знает всей правды. В лучшем случае – половину.
Чака, видимо, все это нисколько не беспокоило. Он был совершенно равнодушен к тому, что у него отобрали прошлое. Да, похоже, с ребятами что-то не так…
Томас встал и пошел в направлении восточного прохода.
– Никто мне не говорил, что я не имею права осмотреться.
Хотелось узнать об этом месте хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума.
– Эй, погоди! – крикнул Чак, пытаясь догнать Томаса. – Будь осторожен. Эти штуковины вот-вот закроются.
– Закроются? Ты про что?
– Да про ворота, шанк!
– Ворота? Что-то я не вижу никаких ворот.
Впрочем, Томас был уверен, что просто так пугать Чак не станет. Было ясно – он упускает что-то очевидное. От этой мысли стало не по себе, и Томас замедлил шаг, уже не очень уверенный в том, стоит ли приближаться к стене.
– А как бы ты назвал эти большие проходы? – Чак указал на неимоверно высокие проемы в стенах. Сейчас ребята находились в каких-то тридцати футах от них.
– Я бы назвал их большими проходами.
– Так вот, это ворота. И на ночь они всегда закрываются.
Томас остановился, размышляя над словами Чака. Что-то не сходилось. Он поднял глаза, посмотрел по сторонам и уставился на массивные каменные стены, ощущая, как недоумение постепенно перерастает в откровенную тревогу.
– В каком смысле – закрываются?
– Сейчас сам все увидишь. Скоро вернутся бегуны. Потом большие стены сдвинутся, и проход закроется.
– Да ты бредишь, – пробормотал Томас.
Как можно сдвинуть эти исполинские стены? Чушь. Он пожал плечами и успокоился, решив, что Чак просто его дурачит.
Наконец они добрались до огромного просвета в стене, ведущего наружу – в длинные каменные коридоры. Разинув рот, Томас смотрел в проход: от увиденного у него перехватило дыхание.
– Восточные Ворота, – объявил Чак с такой гордостью, будто сам их построил.
Томас его почти не слушал, пораженный тем, насколько большим оказался просвет с близкого расстояния. В ширину он был не меньше двадцати футов и уходил высоко вверх до самого края стен, чьи торцы, обрамляющие проходы, были гладкими, за исключением одной странной детали: с левой стороны Восточных Ворот виднелось множество глубоких отверстий диаметром в несколько дюймов. Отверстия были просверлены прямо в камне, начинались у самого подножия стены и уходили вверх с интервалом примерно в фут. При этом из правого торца Ворот, прямо напротив отверстий, выступали штыри – также несколько дюймов в диаметре и длиной в фут. Назначение конструкции угадывалось безошибочно.