Страница 5 из 14
Чарака (Фроли и Ренейд, 2001) утверждал: «Врач, знающий болезнь, но не способный достичь внутренней сущности пациента, не добьется успеха в лечении». Однако, как большинство из нас испытали на собственном опыте, многие врачи встречаются с больными мимоходом, несмотря на то, что те ждут их в приемной часами. Я лично знакома с медиками, назначающими пациентам консультации в пятиминутные промежутки, а один из врачей в течение всей консультации никогда не поднимал глаз от моей карты. Это не дает возможности создать исцеляющую, духовную атмосферу, где пациент ощущает сострадание и заботу. И хотя я повидала буквально сотни студентов и пациентов, перенесших неудачное традиционное лечение, я могу по пальцам пересчитать истории о сострадательных врачах. Вместо этого я слышу рассказы о том, что последние ведут себя – главным образом, общаются с пациентами – холодно, безлико и очень далеки от сопереживания страданиям своих подопечных. Не могу не вспомнить слова Сесилия Сондерс, основательницы первого хосписа, когда она приехала в Соединенные Штаты и воскликнула, обращаясь к группе врачей: «Вы шайка жестоких варваров! Боль можно контролировать!»
Не раз, сидя за обеденным столом, мне приходилось слышать, как хирурги травят свои «байки из операционной». Я высказывала свои опасения относительно влияния, которое этот юмор оказывает на пациента, лежащего на операционном столе. И хотя хирурги заявляли, что шутки помогают им снять напряжение, я предлагала им гораздо более приемлемые варианты, такие как молитва, мантры или звуки целительной музыки. Нам уже известно, что «бессознательный» пациент, находясь под общим наркозом, может слышать каждое слово. Например, пациентка с раком недавно призналась в том, что она «сдалась» после хирургической операции. Женщина обратилась за помощью к психотерапевту для выяснения причин этого внезапного желания умереть. В состоянии гипноза она поведала, что ее хирург произнес во время операции следующие слова: «Если бы я не опекал эту женщину, она уже давно была бы мертва».
Неудивительно, что в адрес западных врачей все чаще звучат обвинения в недостаточном сострадании. Их воспринимают скорее как процедурщиков и техников, нежели как целителей. Например, Розен (2008) прокомментировал исследование, опубликованное в Архивах медицины внутренних органов. Исследователи изучили записи 20 консультаций мужчин, больных раком легких, с их хирургами или онкологами в госпитале для ветеранов. Из 384 возможностей выразить своим пациентам сочувствие, врачи проявили его лишь в 39 случаях. Мы также вспоминаем происшествие с врачом, личные качества которого давали основание надеяться, что он станет блестящим хирургом, пока однажды во время операции он не оставил пациента на операционном столе, чтобы обналичить свой чек в банке (Суиди, 2004).
Однако ограниченность врача зависит от его образования и подготовки. Дэниел Дж. Сигел, доктор медицины, психиатр, сделал паузу в своем обучении, потому что был «обескуражен отсутствием сострадания у моих профессоров и тем, что к пациентам – и студентам – относятся как к физическим объектам, не обладающим внутренним миром». Когда после изучения «этой широко распространенной слепоты к внутренней реальности разума» (Сигел, 2010, с. 69) он вернулся в медицинскую школу, Сигел осознал:
«Многие мои преподаватели медицины до совершенства отполировали линзы своих очков и микроскопов и распознают малейшие признаки и симптомы физиологических заболеваний. Это важное, но не единственное условие профессии целителя. Я пришел к осознанию того, что моим профессорам не хватает линз, позволяющих разглядеть чувства или мысли разума, его надежды, мечты и взгляды. Они обитали в материальном мире, а субъективная, внутренняя жизнь пациента, к прискорбию, ускользала из их мировосприятия» (с. 69, 96).
Теперь нам известно то бесчувственное, равнодушное отношение, с которым сталкиваются ординаторы во время своей практической подготовки, работая в 24–30-часовых сменах годами, недосыпая или вовсе без сна. Они проводят все время в операционных, отделениях экстренной помощи, на дежурствах и в клинике, а затем садятся за руль автомобиля, чтобы добраться домой. Между тем, уже несколько десятилетий предприятия, связанные с общественной безопасностью, подлежат государственному контролю, ограничивающему количество рабочих часов. Можно ли представить пилота, управляющего самолетом после 30 часов без сна? Наставники ординаторов сами устанавливают стандарты равнодушия, пренебрегая здоровьем, благополучием и безопасностью своих подопечных и пациентов, за которых они отвечают. К счастью, Институт медицины (2008) издал полный, современный отчет, суммирующий неоспоримые доказательства связи между усталостью, снижением производительности и повышением количества медицинских ошибок и заявляющий о необходимости принятия «эффективных и незамедлительных мер».
Биопсихосоциальная модель
В силу того, что медицинские образовательные учреждения учили врачей концентрироваться на болезни, те утрачивали интерес к личным проблемам пациентов и их семей, демонстрируя холодное, бесчувственное и безликое поведение. Вскоре медицина подверглась нападкам за невнимание к психосоциальной сфере. Некоторые считали, что биомедицинскую модель следует заменить на многоразрядную, многопричинную и многоследственную биопсихосоциальную модель, отражающую важное изменение научного мировоззрения в целом (Шварц, 1982). Был задан уместный вопрос: является ли страдание индивидуальным патологическим явлением, или страдания вызваны множественными факторами в рамках биопсихосоциальных параметров?
Парли (1981) утверждал, что практически все социологи и антропологи, некоторые психологи и немногие биологи знают – и воспринимают как должное идеи о социологии познания и социального устройства реальности, создающие пробелы во многих дисциплинах. Некоторые теоретики социальных и психологических наук спорили о том, что предположение о психосоциальных причинах болезненных патологий пользуется, по сути, недоверием. Считается, что эти факторы способны лишь усиливать или обострять уже существующее физиологическое заболевание. Ученые спорили о том, что биопсихосоциальная модель является «блестящей» биомедицинской моделью (Армстронг, 1987), и считали, что социальные науки имеют второстепенное значение (Энгель, 1980), хотя болезни определяются членами общества, прежде чем их причина или основание для их развития будут найдены в организме (Армстронг, 1987; Гэтчел и Баум, 1983).
Представленная Энгелем (1977) биопсихосоциальная модель основывалась на системном подходе, согласно которому в основе модели находятся субатомные частицы, проходящие сквозь взаимосвязанные и иерархические уровни сложности, образуя клетки, ткани, органы, поведение индивидов и их отношения с окружающими; культуру и общество; и, наконец, биосферу. Эта теория укрепила принцип многих дисциплин, лежащих за пределами биомедицинской области: упрощение жизни до молекулярного уровня препятствует постижению природы здоровья человека, его болезней и благополучия, поскольку он не рассматривается как «целостная» сущность. Это, в свою очередь, послужило подтверждением философских учений о холистическом здоровье, учений, возникших более десятилетия назад, но не включавших в себя духовную сферу.
Шварц (1982) вслед за Йельской конференцией, посвященной поведенческой медицине в 1977 году, выступил в защиту объединяющей теории биопсихосоциальной модели. Теория признавала развивающиеся области поведенческой медицины и поведенческого здоровья, предполагая, что для полной оценки здоровья человека и составления рекомендаций по лечению диагноз должен всегда учитывать взаимодействие биологических, психологических и социальных факторов. Позднее Дреер (1986) утверждал, что эти условия являются одновременно причиной и следствием большинства заболеваний. Далее, несмотря на мнимую необоснованность биопсихосоциальной модели, было обнаружено, что совокупность социальных факторов является более эффективной, чем биомедицинская модель в лечении таких расстройств, как депрессия у детей (Льюис и Льюис, 1981); множественный склероз (Вандерплейт, 1984), тоска (Энгле, 1977) и предменструальный синдром (Кейе и Трюннелл, 1986; Уилсон, 1992). Очевидно, что социальная динамика семьи и отношений с другими людьми была признана важным фактором в лечении этих заболеваний. Однако в моделях тела-разума-духа явственно ощущалось отсутствие «социальной» составляющей, несмотря на ее несомненную значимость. Я обнаружила, что болезни и недомогания часто связаны с дисфункциональными отношениями или нуждающейся в коррекции семейной динамикой. Порой нам даже приходится пересекать границы пространства и времени, чтобы оказать целительное воздействие на несколько поколений. «Социально» вызванные болезни и недомогания достигают уже уровня эпидемий и пандемий. Например, нарушение питания по большей части – если не исключительно – возникают под влиянием сигналов, получаемых нами от семьи, социума и средств массовой информации, устанавливающих всеобщий стандарт худобы. Болезни, передающиеся половым путем, в том числе ВИЧ/СПИД имеют социальную/поведенческую составляющую, необходимую для передачи заболевания. Следовательно, как мы можем не обращать внимания на социальный аспект, говоря о моделях здоровья и целительства?