Беспокойный

– Ну, так и есть, – сказал он, кладя бумагу на стол перед собой и припечатывая сверху широкой мясистой ладонью. – Михайлов Василий Андреевич, подполковник, неделю назад переведен в Москву из управления по Смоленской области. Пока не подыскал квартиру, проживает у родственников по известному тебе адресу…

– Подполковник, – хмыкнул Рублев. – Что-то для подполковника ФСБ машинка у него не шибко солидная. Да и габариты у него не для этой коляски…

– Не о том думаешь, Борис Иваныч, – попенял ему Пермяков и заглянул в полученную объективку. – Ну, правильно, это машина его жены. Оформлена на него, а катается жена. А его «лексус» сейчас в ремонте, проходит предпродажную подготовку – там подтянуть, здесь подкрасить, тут подшаманить…

– Машина жены, говоришь? – Борис Иванович ухмыльнулся. – То-то он так взвился, когда я ее за зад ухватил! Забыл, наверное, с пьяных глаз, кто с ним под одеялом ночевал, а кто – на стоянке…

– Или они с кормы похожи как две капли воды, – предложил свой вариант Пермяков. – Шутки шутками, Боря, но конфликт надо как-то улаживать. Причем лучше прибегнуть к дипломатическим средствам…

– Ох, не моя это стихия – дипломатия, – вздохнул Рублев. – Да и не больно-то хотелось перед ним расшаркиваться. Ты рожу его видал? Так это еще очень удачная фотография, а в жизни – упырь упырем, так бы и проткнул его осиновым колом. – Не навоевался еще? – проворчал Пермяков. – Смотри, Борис, это может плохо кончиться. Эта война будет вестись по его правилам, в которых ты ни бельмеса не смыслишь. Смотри! Когда тебя остановят в следующий раз и найдут где-нибудь в багажнике или за обшивкой салона пакетик с белым порошком, тебя уже никто не выручит, кроме Господа Бога, в которого ты, насколько мне известно, не веруешь. Поэтому, если не хочешь или не можешь решить дело миром, я бы советовал на время уехать из города, и лучше всего – общественным транспортом. Если надо, я помогу найти надежный гараж, где твоя машина будет под присмотром. А ты слетай куда-нибудь к морю, отдохни с месячишко, а там, глядишь, все как-нибудь само утрясется. Он либо успокоится – ну не может же человек вечно беситься из-за такой ерунды, – либо ему здесь обломают рога. А то, как я погляжу, перевод в столицу основательно вскружил ему голову. Забылся человек, потерял точку сборки – подполковник, а ведет себя как депутат Государственной думы. А Москва – это ему не Смоленск, тут на неприятности нарваться – раз плюнуть. Да он уже и нарвался. Петр Игнатьевич – мужик въедливый, непременно захочет выяснить, с чего это я его новым подчиненным заинтересовался…

– А когда выяснит?

Павел Егорович едва заметно пожал плечами.

– Ну, насколько я его знаю, для начала промолчит и возьмет под негласный личный контроль. А потом, в зависимости от выводов, к которым придет, либо поговорит с ним начистоту – дескать, кончай ерундой заниматься и берись за дело, иначе не сработаемся, – либо покажет кузькину мать. В какой именно форме, зависит от обстоятельств, но в этом случае я твоему знакомому не завидую… Но имей в виду, это – самый благоприятный из возможных исходов. Неизвестно, чего этот Михайлов может про тебя наплести, какая у него рука, под кем он ходит, кто ему устроил этот перевод. А когда тебя осудят за хранение и распространение наркотиков, будет уже неважно, хороший он работник или плохой и как к нему относится руководство. Он – это он, а ты – это ты, и искать связь между вашей потасовкой и найденной в твоей машине или прямо у тебя дома наркотой никто, поверь, не станет. И доказать, что тебя просто подставили, будет, скорее всего, невозможно. В таких случаях они работают чисто, без сучка и задоринки – одно слово, профессионалы, да и методы эти разрабатывались не одну сотню лет. Поэтому, повторяю, лучше тебе с ним договориться полюбовно. Извинись, в конце-то концов, язык у тебя от этого не отвалится и хребет не переломится.

– М-да, – неопределенно промямлил Борис Иванович, придерживавшийся по этому поводу прямо противоположного мнения, но понимавший, что это мнение лучше держать при себе, чтобы не показаться собеседнику неблагодарной свиньей. – Спасибо тебе, Павел Егорович, выручил. И за информацию спасибо, и за добрый совет.

– Лучше бы ты этому совету внял, – сказал Пермяков, разливая по рюмкам остаток водки. – Поверь, это в твоих интересах.

– Верю, – вздохнул Рублев. – И не просто верю – знаю. Спасибо. Я постараюсь. Возьму бутылку, посидим, по-окаем… Мужик же он, в конце-то концов!

– Вот именно, – кивнул Пермяков.

Кивок был утвердительный, как и только что прозвучавшая фраза, но в голосе подполковника Борису Ивановичу почудились нотки явного сомнения.

Глава 4

Благими намерениями вымощена дорога в ад. Это общеизвестно; Борис Иванович Рублев не был исключением из общего правила и не только неоднократно слышал, но и частенько употреблял это расхожее выражение. Но сегодня ему выпал случай еще раз убедиться в его правдивости применительно даже к самым простым, повседневным, житейским делам и поступкам.

Смирив гордыню, движимый исключительно благими намерениями, он забрал машину со штрафной стоянки и направился в ближайший продуктовый магазин за бутылкой, которую собирался распить с подполковником ФСБ Михайловым. По дороге ему встретилась автомойка, и он решил, что содержимое упомянутой бутылки вряд ли испортится, стоя на магазинной полке, за то время, что он потратит на приведение своего автомобиля в божеский вид. Несколько дней, проведенных в плену, сказались на внешности машины не лучшим образом: ее основательно занесло пылью, а пара прошедших за это время дождиков не смыла, а, наоборот, закрепила грязь, сделав пылевой покров рябым, пятнистым и хорошо заметным даже издалека. Наглые московские вороны тоже внесли свою лепту, изукрасив капот и крышу броскими автографами, и в целом машина выглядела так, словно ее только что забрали со свалки, где она, никому не нужная, простояла не меньше года.

Дожидаясь своей очереди заехать на мойку, Рублев тщательно обследовал багажник и салон машины, поводил рукой под обоими бамперами, основательно при этом испачкался, но зато немного успокоился: никаких посторонних предметов в машине не обнаружилось, а все ранее находившееся в ней имущество пребывало в целости и сохранности. Уцелел даже увядший, осыпавшийся букет в подарочной упаковке; выгребая с заднего сиденья сморщенные лепестки, Борис Иванович задумался, что ему делать с остальными подарками. Вино еще туда-сюда, его можно выпить за обедом, но как быть с конфетами? Ведь их, елки-палки, даже детишкам во дворе не раздашь: времена нынче такие, что детвора с воплями разбежится от незнакомого дяденьки, пытающегося угостить ее конфетками, – а вдруг маньяк? Или конфеты у него отравленные, или еще что-нибудь… А тут еще бдительные мамаши и бабуси набегут, и кончится все это опять в отделении милиции…

На мойке он провел в общей сложности минут тридцать пять – сорок. Позднее стало ясно, что эти минуты сыграли в его судьбе не самую положительную роль; не подвернись ему эта чертова мойка, его благие намерения, вполне возможно, осуществились бы наилучшим образом. Но знать, чем обернется его следующий шаг, не дано никому; во всяком случае, Борис Иванович Рублев таким свойством не обладал, и, выгоняя отмытую до скрипа машину из жестяного ангара мойки, он не предвидел никаких неприятностей – кроме, разумеется, предстоящего унижения, связанного с распитием мировой с человеком, который был ему до крайности несимпатичен.

Он без приключений приобрел в ближайшем гастрономе бутылку неплохого коньяка, вывел машину с парковки и направился к родным пенатам. Денек выдался пасмурный, небо хмурилось, суля дождик, и после адской жары, стоявшей всю последнюю неделю, это было даже приятно. Коньяк, которого он, как правило, не употреблял, отдавая предпочтение водке, навел его на счастливую мысль скормить шоколадные конфеты подполковнику ФСБ Михайлову: судя по комплекции, тот употреблял в пищу все, что не движется или движется, но медленно – в том числе, наверное, и шоколад. Вот пусть и трескает, пока его прыщами не обсыплет…