Только моя

Мамай подошел и опустил руки на ее плечи. Осторожно поглаживая, он опустился рядом. Лида попыталась встать, но Мамай проворно схватил ее в кольцо своих железных объятий и впился в губы долгим страстным поцелуем.

Лиде показалось, будто в голове одновременно разбились сотни зеркал и брызнули осколками во все стороны. Руки ее сами поползли вокруг его шеи, пальцы вонзились в густые черные волосы и начали ласкать затылок. Но, теряя остатки разума, она все же нашла в себе силы прошептать, впрочем, довольно неубедительно:

— Пожалуйста, не надо.

— Ты же хочешь, — возразил Мамай, целуя ее ушко, — Я вижу.

— Ты ошибаешься. Я ничего не хочу…

— Я вижу… как ты не хочешь…

Этого Лида не смогла вынести. Слишком долго в ней копилась тоска и боль от утраты. Любовь или страсть — она сама не понимала что именно, захватили ее целиком. Они оба не заметили, как оказались на кровати обнаженные, сплетенные страстью в один клубок. И все было как будто впервые, и в то же время чувство чего-то родного и близкого, словно долгожданное возвращение домой, делало каждое мгновение особенно сладким.

Глава 40

Так продолжалось почти неделю. Как сон наяву, от которого не хочется просыпаться. Лида жила каждым днем словно он был последним, дышала и никак не могла надышаться. Но сказка должна была рано или поздно кончиться. Впрочем, какая сказка. Скорее агония. И Лида всей кожей чувствовала, как приближается конец.

Она вошла на кухню, привлеченная аппетитными запахами. Дима явно преуспел в искусстве приготовления завтраков за время ее отсутствия. Лида прошла к плите и чисто по-женски придирчиво окинула взглядом кастрюли. Дима повернулся к ней и улыбнулся, как-то странно, как показалось Лиде.

Она смутилась и отошла от плиты к столу.

— Завтрак готов. Сегодня яичница с майонезом и помидорами, как вы любите.

Лида вздрогнула и подняла на него глаза. Молоточки в голове бешено застучали.

— Откуда ты знаешь, как я люблю?

— У меня хорошая память.

— Мы знакомы неделю, и ты не прав. Я люблю жареные куриные ножки. Можно с помидорами, только свежими.

— К сожалению, ножки нужно жарить, а это займет время. Или вы подождете? — Дима уставился на нее цепким пронизывающим взглядом.

Лида напомнила себе, что мышцы его глаз парализованы. Она ошибается, если думает, что он что-то заподозрил. У него просто такой взгляд. Надо уйти от этого взгляда. Скрыться, сделать что-нибудь.

— Я подожду, — сказала она и встала, намереваясь уйти. — Пойду, приведу себя в порядок.

Она вылетела из кухни, чувствуя себя зверем, загнанным в клетку. Некуда бежать и негде спрятаться. Можно только лечь и закрыть лицо руками, чтобы не видеть, как рушится мир вокруг нее.

Лида вошла в комнату и начала нервно метаться из угла в угол. Степка услышал шум и захныкал. Лида взяла его на руки и стала укачивать. Надо что-то придумать, что-то срочно предпринять, чтобы не сойти с ума.

Она зашла в ванную и посмотрела на себя в зеркало. Бледная и похудевшая, Лида тем не менее отчаянно напоминала саму себя. Она и не была никем иным. Значит, ей нужно стать Юлей.

Лида уложила уснувшего малыша в кроватку, подоткнула одеяло и достала из тумбочки косметичку. Кое как накрасившись отвыкшими руками, она критически осмотрела себя в зеркало. Никуда не годится. Слишком неестественно, слишком красноречиво, а значит заметно. Лида пошла в ванную, умылась и повторила процедуру еще раз.

Результат оказался значительно лучше, и удовлетворенная Лида отправилась на кухню завтракать.

Дима сразу же заметил перемену и усмехнулся, ставя перед Лидой тарелки с едой.

— Приятного аппетита, Лида.

— Спасибо. А что хозяин, уже уехал? — как бы между прочим спросила она.

— Давно.

— И есть шанс, что он не вернется?

Дима, вытиравший в этот момент посуду, скомкал в руках полотенце и швырнул его на стойку. Глаза его насмешливо заблестели.

— Вам не очень удается строить из себя ту, какой вы не являетесь. К тому же вам не идет.

— Я искренне не понимаю твоих намеков. — пожала плечами Лида. — Тебе больше заняться нечем?

Дима неожиданно расхохотался и, подобрав полотенце, вернулся к посуде.

— Как знаете. Я бы на вашем месте не играл в эти игры.

— Ты что-то слишком много из себя строишь для обычной посудомойки.

— А вы отлично ориентировались в доме для первого дня. Прямо как будто жили здесь не один месяц.

— Я быстро учусь, — ответила Лида и начала методично жевать курицу, показавшуюся ей абсолютно безвкусной. Мысли роем вились вокруг одной и той же задачи.

Как убежать от судьбы? Как защититься самой и защитить своего малыша от его родного отца. Догадывается ли Мамай? Вряд ли. Не такой уж он великий актер, чтобы скрывать свои чувства, и в то же время Лида хорошо помнила, каково быть его врагом, и ей хотелось бежать от него подальше, куда глаза глядят.

Позавтракав, она молча поднялась и ушла в свою комнату. Проведя несколько часов в глубоких раздумьях, Лида пришла к окончательному решению. В этом доме оставаться бессмысленно, даже опасно.

Она уйдет сегодня же или в крайнем случае завтра утром. Уйдет открыто, с ведома хозяина, так как спасаться бегством с ребенком на руках, когда на дворе февраль — верх безумия. Никакое отчаяние не заставит ее рисковать жизнью или здоровьем Степки.

Мамай вряд ли будет ее удерживать. Он обещал, и пришла пора выполнить свое обещание. Пока Димкины намеки и подозрения остаются для всех лишь плодом его воображения. Правда, довольно объективного воображения, но Лида не намеревалась задерживаться здесь до того момента, когда на руках у него появятся более весомые доказательства.

Она так и сказала Мамаю — с порога, прямо в лоб. И сердце ее упало при виде того, как мгновенно поникли его могучие плечи. Словно ребенок, на глазах у которого уезжает полюбившийся аттракцион. Уезжает, чтобы никогда не вернуться.

— Ты точно хочешь этого? — спросил он, преданно глядя ей в глаза в надежде уловить хоть капельку сожаления — ниточку, за которую он мог бы зацепиться и не отпускать. Но тщетно: ее глаза были пусты и безразличны.

— Ты обещал, что позаботишься о нас. И это то, о чем я прошу: позволь мне вернуться домой и жить своей жизнью.

— Разве тебе плохо здесь, со мной?

— Пойми, ты мне никто, как бы жестоко не звучали эти слова. А я хочу быть со своим сыном.

— Как это никто. Неужели эти ночи, которые мы были вместе, для тебя ничего не значат?

— Значат, — Лида не могла кривить душой, просто не могла. — И очень много. Мне было хорошо с тобой. Но теперь мне пора уйти.

— В чем же дело? — в отчаянье воскликнул Мамай. — Скажи мне честно, в чем дело?

Лида посмотрела ему прямо в глаза и неожиданно ответила правду.

— Дело в отце моего ребенка.

Мамай выпустил ее руки и почувствовал, как ладони его похолодели, будто покрывшись инеем.

— Это Кравцов?

Глаза Лиды расширились, а потом заблестели от гнева. Руки непроизвольно сжались в кулаки от негодования.

— Почему Кравцов? Почему всегда и везде Кравцов? Как исчадие ада, разрушившее мою жизнь. Слава Богу, к ребенку он не имеет ни малейшего отношения. Ни к Степке, ни к моей душе.

— Успокойся, я просто спросил… Мне было любопытно.

— Я рада, что удовлетворила твое любопытство.

— Скажи мне, отец твоего ребенка опасен? Ты от него скрываешься?

— Да, от него. Он очень опасен, только это не твое дело.

— Уже мое. Я могу помочь, защитить вас.

Губы Лиды скривились в усмешке. Помочь, защитить… от самого себя?

— А от любви к нему ты меня тоже защитишь? — спросила Лида и почувствовала, как в уголках глаз защипало от нахлынувшей соленой влаги.

— Понятно, — вздохнул Мамай и попытался улыбнуться. Улыбка получилась неестественной, слегка надтреснутой. Он замялся и спросил нерешительно. — Но я могу рассчитывать хотя бы на последнюю ночь?

Нет, она не выдержит. Сейчас она расплачется и кинется к нему на шею, и этим самым погубит себя и своего сына. Ее Степка не вырастет бандитом. Его не отнимут у родной матери. Она должна постоянно думать об этом, иначе потеряет все, что еще осталось у нее в этом мире.