Все, что смог

Торт — слишком банально и торжественно. Шампанское — Тубольцев подозревал, что в голове у него вместо мозгов уже играют золотистые пузырьки. Конфеты и вино. Какое она любит: красное или белое? А конфеты — шоколадные или… да черт их знает, вон сколько конфет, и все разные. Фрукты — бананы и киви, не апельсины, ни в коем случае — апельсины носят больным.

В конечном итоге все равно, каким будет вино или конфеты, а несъеденные фрукты засохнут до утра. Главное, слова, которые она скажет. И взгляд, каким будет смотреть.

Раньше Тубольцев не знал, что можно влюбиться с первого взгляда.

Теперь он обрадовался, как дурак, увидев стенд с мужскими носками. Можно выбросить свои полинявшие и надеть новые, чтоб не позориться и не прятать стыдливо ноги.

Около остановки Тубольцев заприметил цветочный киоск и не смог удержаться, чтобы не купить розу. Хорошо, что не сообразил купить целую охапку — это было бы уже чересчур. Он и так чувствовал себя влюбленным идиотом, сидя на ступеньках в подъезде и переодевая носки. А куда девать старые?

Мусоропровод оказался неисправным, и отверстия для мусора попросту заварили. Ну не пихать же их в карман или в пакет с продуктами. Роза, зажатая в зубах, больно уколола губу. Тубольцев взял ее в руки и тяжело вздохнул: все-таки он идиот.

Пришлось возвращаться на улицу и выбрасывать носки в урну.

Этот вечер он надолго запомнит. Вся жизнь его словно перевернулась с ног на голову. И это тоже было хорошо…

Глава 7

На следующее утро, едва Настя ушла на работу, в дверь позвонили. Чеченец немного удивился — обычно по утрам к ним никто не ходил. Разве что вчерашний Ромео вдруг решил припереться ни свет ни заря — охранять его, калеку, непонятно от кого.

Чеченцу, если честно, такой эскорт был ни к чему. Но парень ему понравился. Открытый такой, честный. Дурак, одним словом, каких мало осталось. Но на таких дураках Русь-матушка издавна держится. Не перевелись пока, слава Богу. Значит, жить будем.

Но за дверью оказалась Наташка. Сказать, что Чеченец был удивлен — значит не сказать ничего. Он замер, не веря собственным глазам.

Откуда она знает, где он живет?

Одежда на Наташе была простая — джинсы и футболка без рукавов. Глаза чуть подкрашены, на губах — прозрачный блеск с перламутром. Без обычного яркого макияжа она выглядела старше своих лет и казалась потасканной, как одежда из комиссионки, которую носила, потому что не могла себе позволить новую. Это только в фильмах проститутки зарабатывают кучу денег и содержат не только себя, но и детей, и престарелых родителей.

В жизни все было совсем иначе. Наташа помнила дни, когда приходилось отдавать всю выручку подчистую, и не на что было даже купить поесть.

Какого черта ей была нужна подобная жизнь? Она не могла ответить на этот вопрос, но жить, тем не менее, хотелось. Как и тем заключенным, что отбывают свой срок пожизненно, не теряя надежды на смягчение приговора.

— Привет, — сказала она Чеченцу и потянулась губами к его здоровой щеке, — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответил он, пропуская Наташу внутрь, — С чего это вдруг такая забота?

— Ну, я узнала, что тебя чуть не переехал автомобиль. Беспокоилась — вдруг с тобой что-то серьезное?

— Пару синяков и сломанный зуб. Но на мне это вряд ли заметно, — грустно улыбнулся Чеченец, — Чаю хочешь?

— Давай.

Они прошли на кухню — неизменный плацдарм для свершения великих семейных и общественных дел. Наташа уселась на стул, наблюдая, как Чеченец суетится, устраивая чайник на плите, доставая чашки и сахарницу. Наверное, ей следовало помочь. Однако встать со стула было выше ее сил — в такой уютной обстановке она давно не была. Хотелось просто сидеть и наслаждаться моментом.

Она смотрела и удивлялась тому, как проворно Чеченец работает руками, словно играет на музыкальном инструменте. Пальцы на здоровой руке были ровными, красивыми. Талантливый, наверное.

Да и вообще, он мужик, что надо. Вот ведь какой жестокой может оказаться судьба.

Чеченец поставил перед ней чашку ароматного чая с мятой и ломтиком лимона. Наташа с упоением повела носом, вдыхая такой нежный и вкусный запах.

— Здорово. А я вот не умею чай заваривать. Брошу пакетик, залью кипятком — вот и весь чай.

— Да ладно тебе. Можно подумать, что для чая нужна особая церемония, — усмехнулся Чеченец, — Мы ж не китайцы.

— Я бы не отказалась побывать в Китае. Люблю всякие там дракончики яркие, вазочки. Джеки Чана люблю.

— Когда-нибудь побываешь, — пообещал Чеченец.

Пустое обещание. Вряд ли она побывает где-нибудь, кроме этого проклятого города. У Наташи вдруг испортилось настроение. Ведь как несправедливо — целый мир вокруг! Иди — куда хочешь. Правда, не везде тебя пустят — все зависит от толщины пачки, припрятанной в кошельке.

Что, в кошельке не пачка, а всего лишь несколько жалких купюр? Тогда забудь, что в этом мире есть что-нибудь помимо того, что вокруг. А если вокруг одни камни да песок, значит, и нет ничего. Призрак. Мираж. Сказка, рассказанная на ночь сердобольной бабушкой.

— Кушай печенье, — сказал Чеченец, вырывая Наташу из бурного потока невеселых мыслей.

— Да нет, спасибо. Пойдем лучше в комнату, поговорим.

Если Чеченец и удивился чему-то, на его лице это никак не отразилось. Он спокойно собрал чашки со стола и поставил в раковину. Затем вытер руки о полотенце и кивнул Наташе.

— Идем.

Войдя в комнату, Наташа первым делом окинула взглядом книжные полки: когда-то она страсть как любила читать. Потом она прыгнула на аккуратно заправленную постель и развалилась на ней, словно сытая кошка. Глаза ее приняли то самое маслено-призывное выражение, которым она дразнила клиентов, подстегивая страсть.

— Иди ко мне, — прошептала она.

Но Чеченец не сдвинулся с места. Он застыл, словно памятник, почти равнодушно глядя на Наташу сверху вниз. Почти — потому что внутри бушевала целая гамма чувств, включая обиду и разочарование.

— Ты за этим сюда пришла?

— А разве не поэтому ты мне помогаешь?

— Не поэтому. Лучше уходи.

— Ты… ты не можешь? — догадалась Наташа и приподнялась на локтях. В глазах ее откровенно читалась жалость. Несчастный мужик. А она-то, дура, и не подумала.

— Могу, — возразил Чеченец, — Просто не хочу.

— Меня не хочешь? — удивилась Наташа.

— Ни тебя, ни кого-либо другого. Знаю, что будет противно. Поэтому и не хочу.

— Но мне не будет противно. Я уже привыкла ко всякому, — возразила женщина и тут же поняла, какую глупость сморозила. Разве такое можно говорить Чеченцу?

Да, она не была против, но и особой радости не испытывала при мысли, что придется заняться любовью с калекой. Должна же она как-то отблагодарить мужика. Иного способа, кроме хорошего секса, в запасе у нее не было, и она никак не могла взять в толк, почему Чеченец артачится.

— Уходи. Возвращайся домой. У тебя мало времени и куча дел. И запомни: я больше не хочу тебя видеть на панели.

— Хорошо, не увидишь, — пообещала Наташа и поднялась, чтобы уйти.

В глазах Чеченца было что-то глубокое, неуловимое, отдающее тоской и болью, отчего она вдруг устыдилась собственного поступка. Слишком уж привыкла она вращаться среди мужчин, которые не брезгуют продажной женской лаской. Привыкла, что единственная валюта, которая есть у нее — это тело, которое, как бумага, все стерпит.

Но Чеченец был из другого мира. Слеплен из иного теста. А значит, и помощь его может обернуться во благо. Да-да, именно во благо.

По пути домой Наташа продумала все, до мельчайших деталей. Две тысячи — это совсем немного, но и этой суммы хватит, чтобы начать новую жизнь.

Уехать отсюда к чертовой матери на ближайшем поезде и выйти на самой дальней станции. Билет — 50 баксов, приличная одежда — триста, еще триста — за комнату на полгода вперед. Еда, прическа, всякие мелочи, а в итоге у нее останется целая тысяча про запас. Можно найти приличную работу — и на взятку хватит.