Страница 70 из 73
Календарь майя заканчивается 22 декабря 2012 года. Этот календарь очень точный, точнее нашего. А чтобы создать очень точный календарь, нужно иметь очень точные часы и телескопы, чего у майя не было. Это была достаточно кровавая цивилизация. Когда там играли в свое образный футбол, у живого капитана побежденной команды вырывали сердце. Поэтому трудно представить, что такой народ мог составить точнейший календарь.
По гипотезе Эриха фон Дэникина, этот календарь им дали инопланетяне. По версии Захарии Ситчина, они живут на планете Солнечной системы, но только это гипотетическая планета Нибиру. У Земли период обращения вокруг Солнца один год, у Нибиру – 3600 лет. Если Нибиру существует и подлетит к Солнцу, то она может оказаться рядом с Землей. Нибиряне могут перелететь к нам на Землю. Раз они летали в темноте и холоде, то наша планета для них как санаторий.
Я хотел бы 22 декабря 2012 года побывать там, где будут инопланетяне и встретиться с ними! Я думаю, мы найдем общий язык. В крайнем случае, будем объясняться жестами.
Меня хранит чья-то рука…
Мне кажется, что меня по жизни будто бы ведет чья-то рука. Так, во всяком случае, складывались события. По этому поводу я сначала расскажу анекдот…
Жил великий праведник. Поплыл он на пароходе по морю, пароход начал тонуть. Из лодки кричат: «Иди к нам!»
А он: «Господь меня и так спасет!» Проплывает плот, бревно… то же самое. И, неожиданно для себя, он утонул. На том свете он обратился к Богу с претензией: «Почему Ты меня не спасал?»
Бог ответил: «Как это „не спасал“? Я послал тебе лодку, плот, бревно. Ты же сам не воспользовался…».
Я пять раз в жизни тонул. Впервые, когда был совсем маленький, годика три-четыре. Дело было под Ленинградом. Родители взяли меня с собой позагорать на Финский залив, и упустили момент, когда я пропал. А я решил поиграть в воде у берега. Там было почти горизонтальное дно. Я шел по этому дну, ножки у меня устали, возвращаться назад было далеко. Я пытался дойти, упал и стал тонуть. Хотя зашел-то, может быть, по колено или чуть дальше. Очнулся, когда меня уже нес незнакомый мужчина – он увидел, как я тонул, вытащил и отнес к родителям.
В другой раз, лет в одиннадцать, я подъехал на лодке к крутому берегу, там торчал корень, я за него взялся, чтоб притянуть лодку. Корень отломился, и я назад, кульбитом, ушел под воду. Снова начал тонуть. Как выбрался и оказался в лодке, не помню.
И еще случай. Однажды мы, студенты, решили пересечь вплавь озеро в Карелии. Мне показалось, что оно небольшое, и, может, так оно и было. Но плавал я плохо, постепенно отставал от остальных и начал хлебать воду. Я почувствовал, что сам уже не выберусь, потому что и до того берега далеко, и до этого.
Понял – пора звать друга, который плыл впереди. Но надо было сделать это достойно, чтобы не вышел какой-нибудь жуткий крик. Я вдохнул побольше, и, как мне казалось, спокойно позвал. Друг, действительно, услышал меня, развернулся, подплыл, подставил плечо, и вместе мы выплыли. На берегу я его поблагодарил и сказал: «Смотри, хотя я и тонул, но спокойно тебя позвал. Я ведь не орал, как резаный». Он ответил: «Ты, как раз, так и орал во всю глотку!»
Потом – война, оккупация. Пошли мы с братом за водой. Толкали вместе тачку с бочкой. В это время начался артиллерийский обстрел. Недалеко разорвался снаряд, нас швырнуло на землю, меня прижало к бочке спиной. Там еще бочки стояли около колодца, размачивались. Второй снаряд, третий…
Гляжу, из-за моего плеча из бочки хлещет вода. И я таким смехом, нервным, смеюсь, говорю брату: «Федь, смотри, взрывной волной из бочки затычку выбило». Он в ответ: «А ты глянь, какая затычка». Я глянул – а это осколок от снаряда вонзился в бочку рядом со мной. На два сантиметра ближе, и меня бы, как иголкой пришпиливают бабочку, пригвоздило бы к этой бочке…
В военное время наши игрушки были – ружья, пистолеты, снаряды, взрыватели, бикфордов шнур. Все это мы добывали на взорванном складе. Каждую неделю там кому-то отрывало руки, выбивало глаза, кого-то убивало насмерть.
Однажды в руках у моего товарища взорвался снаряд. До него было метров шесть-семь. Я оглянулся на взрыв: рыжий клубок огня у него в руках, и он, такой, изломанный, падает. Ну и, конечно, во все стороны брызнули осколки. Я стоял ближе всех, но меня не коснулся ни один. Чуть подальше стоял товарищ, ему осколок попал в ягодицу. Другому разрезало рубашку и поцарапало грудь. Мой брат стоял на коленях за бетонной стеной, торчала одна его пятка. Ему порезало пятку. А я остался невредим.
Как-то мы с братом шли по низкому ровному берегу Десны. А с противоположного берега, где есть круча, кто-то стал из баловства в нас стрелять. Спрятаться было негде, нам пришлось бежать под обстрелом. Довольно жутко чувствовать себя незащищенным, когда некуда спрятаться… Мы неслись что есть сил, пули свистели рядом, рикошетировали, ударившись о дорожку, по которой мы бежали. Мне тогда даже пальто пробило – оно развевалось на мне. Мы бежали долго, далеко. Добежали до первой канавы, залегли там, поползли. И спаслись.
А однажды у меня в руке взорвался охотничий патрон. По дурости: я неаккуратно его ковырял. С руки сорвало кожу, до сих пор остался шрам. А разорвавшаяся гильза прошла под горлом, разрезала пальто. Врач спросил: «Гильза медная?» Я ответил: «Да, медная». «Ну, и дурак. У тебя может быть столбняк. Ступай в больницу!». В больнице сказали: «У нас нет противостолбнячной сыворотки. А во-вторых, уже поздно. Такой укол надо делать не позже, чем через три часа. Время ушло». Но столбняком я так и не заболел.
Потом мы с двоюродной сестрой как-то копали огород, было скучно копать в ряд, и мы шли навстречу друг другу. Поддеваешь кусок земли, а потом лопатой его разбиваешь. И вот, я тяжелой острой лопатой нечаянно задел сестру – чиркнул лезвием около брови. Она была любимым ребенком у своей матери. Все лицо ее залилось кровью… Впоследствии там оказалась легкая царапина, но, видимо, были задеты сосуды. Сестра испугалась и бросилась к матери: «Мама! Жора меня убил!».
Мать пришла в безумство, схватила топор и бросилась на меня. Я оттолкнул ее, выбежал из комнаты, заскочил в сенцы, полез по лестнице на чердак. Дальше бежать было некуда. Я осмотрелся и увидел старое ружье – без патронов, без затвора, самоделка такая. Схватил ружье, и вижу – сестрина мать уже взбирается с топором ко мне по лестнице.
Мы оказались лицом к лицу, между нашими головами было полметра. Глаза у нее – абсолютно безумные. Я никогда таких глаз не видел, ни до и не после. Она действительно жаждала меня убить… Я направил на нее ружье и закричал: «Не лезь, убью!» увидел в ее глазах сшибку двух самых сильных страстей: ярость и страх. И тут у нее наступил слом. Она замерла, и вдруг выронила топор, и зарыдала…
Там на чердаке «фонарь» был, через который чердак освещало солнце. Я ногой выбил из него доски и убежал. Уж почти семьдесят лет прошло, а вспоминается остро – как будто это случилось недавно.
Бог не в Космосе, а в душе
В Космосе Бога видели только в анекдотах.
В Кремле Хрущев отвел в сторонку Гагарина и спросил: «Юра, а ты Бога видел?» – «Да, видел. Есть Бог».
– «Я так и знал. Только больше никому не говори», – сказал Хрущев. Потом Гагарин был на приеме у папы Римского. «Юрий Алексеевич, вы видели Бога?»
– «Не видел. Нет никакого Бога». – «Я так и знал, – ответил папа, – но только никому больше об этом не говори!»
Родители – убежденные атеисты – были категорически против моего крещения, и бабушка крестила меня тайно. Причем настолько тайно, что вторая моя бабушка даже не знала об этом. И тоже, в свою очередь, тайком от всех, окрестила меня. Так что я – дважды крещенный. Но, конечно, ни о каком религиозном воспитании в семье не могло быть и речи.