Страница 7 из 73
Но попробуйте воспитать человека искреннего, творческого, волевого, когда на улице, в школе бог знает что творится. Когда книги на прилавках полны убийством и кровью. Когда за один фильм убивают десятки людей. То есть когда на молодого еще не оформившегося юношу обрушивается столько крови и грязи, родители уже ничего сделать не могут. Все, что они говорят, полностью противоречит тому, что молодой человек видит вокруг себя. А тут выступает, как рыцарь, писатель и учит добру, творчеству, верности, любви. Вот Стругацкие пишут, что в будущем самая престижная профессия, это воспитатель. Но воспитатель у них воспитывает десять человек, а Казанцев воспитывал тысячи.
Мне очень нравится идея А. Казанцева о летающих тарелках и снежном человеке. Он предлагает такую идею, что есть настоящее, будущее и прошлое и что все это существует параллельно. И тогда случайно на параллельных курсах из будущего вываливаются тарелки, а из прошлого снежный человек. Парадоксальная идея! В ней острота ума, неординарное мышление.
Он был еще и шахматным композитором! Это может показаться лишним. Вот Эйнштейн теорию относительности создал и мог больше ничего не делать. Двадцать лет бился над общей теорией поля, но не получилось. Так и Казанцев воспитывал людей на своих произведениях. Казалось бы, от него ничего больше не требуется. А он еще вел активную жизнь. И, наверное, еще многое сделал, чего я не знаю. Я очень благодарен А. Казанцеву за его творчество, за его ум, талант, потому что таких, как я, он воспитал если не миллионы, то уж тысячи, это точно. Если бы не начитался я в детстве этих книг о внеземных мирах, не знаю даже, кем бы стал. А Стругацких я упомянул не случайно. Это мои любимые писатели. Но они появились гораздо позже.
Первая книга Стругацких – «Страна багровых туч» – выйдет в 1959-м году, а тогда я читал Казанцева, Казакевича, Уэллса, Жюль Верна, любил Джека Лондона. Ну, еще почитывал Мопассана. Его книгу «Милый друг» я прятал от родителей в шахматной коробке. Гораздо позже пришло увлечение Грэмом Грином и Достоевским.
Пора было всерьез определяться, кем я хочу быть. Мне запали в душу герои этих писателей. Я хотел быть таким же решительным, волевым, сильным, мудрым, знающим, остроумным. Для меня в жизни было два примера: любимые литературные герои и герои войны. День Победы для меня и сегодня – самый любимый и самый главный праздник.
В детстве на каникулы я приезжал в дедовскую деревню Чашники. У нас не было ни электричества, ни керосиновых ламп, ни даже свечей. Зажигалась щепка, при ней дедушка читал журнал «Нива», Библию. Я при этой лучине жил, а потом вырос и полетел в космос. Это говорит о том, что на протяжении маленького отрезка времени в пределах жизни одного человека техника шагнула от лучины до космоса.
Но это только наука и техника шагнули за сорок лет. А за несколько тысяч лет сам человек не изменился, остался тем же, не стал совершеннее. Как он был героический и трусливый, щедрый и алчный, ревнивый, завистливый, жестокий – таким и остался. Это было заложено в природе человека и вряд ли изменится к лучшему в условиях нашего дикого капитализма.
А дедушка воспитывал меня по офицерскому принципу – «Делай, как я!».
Та же «Нива» была очень интересным журналом. Куда лучше всей вот этой гламурной дребедени, что сейчас. Там были шутки, аналитические статьи, рассказы интересные, рассказы страшные, замечательный был журнал. А еще дед брал меня с собой ловить рыбу, причем даже ночью, с острогой и факелом. Послал меня зачерпнуть кастрюлей воды для пойманной рыбы, а там оказалось сильное течение. Оно вырвало у меня кастрюлю, и кастрюля куда-то уплыла. Но на следующий день, когда рассвело, мы поплыли на лодке, нашли кастрюлю и багром ее вытащили.
В саду мы яблоки собирали, на поле картошку. Мне никто не говорил, что вот это хорошо, вот это плохо, вот это делай так, делай иначе. А просто брали с собой, и я в силу своих маленьких сил работал и учился. Главное, чему я научился у дедушки, – если кто-то рядом работает, то нужно присоединяться и работать, а не сидеть и смотреть, как работают другие.
Школьные годы чудесные?
Как я пошел «в первый раз в первый класс» – не помню. Учеба в первых двух классах в памяти не сохранилась. Знаю, что первая моя школа была недалеко от дома, на Социалистической улице.
А потом началась война, и в третий класс я пошел в оккупированном немцами Чернигове. Советские учебники было приказано сжечь, тетрадей и перьев не было. Учились, кое-как сшивали себе тетрадки из обрывков обоев. На уроке математики учитель однажды спросил: поднимите руки – кто списывал. Некоторые ребята честно подняли руки. Тогда он спросил: а теперь поднимите те, кто давал списывать. Я поднял руку. Тогда он сказал мне: «Будешь с ними, кому давал списывать, после уроков заниматься дополнительно».
Когда я вернулся в Ленинград – блокаду, разумеется, уже прорвали. Отец был на фронте. А маму, как главного инженера хлебозавода, перевели на казарменное положение. Ее поселили около завода и если, не дай Бог, бомба, то надо было перебежать улицу и на завод. А если мама была нужна, то посыльный в любое время суток перебегал улицу и ее из дома вытаскивал. Она обязана была докладывать, когда и куда уходит с завода, где она будет: дома, в кино, у знакомых, чтобы ее всегда могли при необходимости найти. Вот что такое главный инженер.
Я поселился вместе с мамой и поступил в мужскую школу, расположенную неподалеку. Потом ту школу закрыли. Новая моя школа находилась возле Большого проспекта на Васильевском острове. Из этой школы я очень хорошо помню две вещи: учительницу по литературе и школьный шахматный кружок. Учителя были требовательные, спуску нам не давали.
А поскольку я учился первые два класса в Ленинграде, вторые два класса на украинском языке, а следующие классы опять на русском, то эти два языка у меня перемешались. И мне было очень трудно успевать по русскому языку и литературе. Есть такая присказка. Учительница говорит в классе: «Дети, не говорите „ага“, а говорите „да“. Поняли?» – «Ага». Вот примерно так я и учился. Но учительница добивалась от нас хороших знаний, добивалась, чтобы мы писали хорошие сочинения. Мне это давалось с большим напряжением. Сочинения получались плоховатые. Приходилось получать и двойки. Их я исправлял на четверки, в результате по русскому и литературе мне выводили тройку… По математике, физике, химии – сплошные пятерки, а по литературе – тройка на тройке. Я считаю, если я сейчас более-менее грамотно пишу – это заслуга той учительницы. Мне было тяжело, родителей в школу таскали за каждую двойку, но в результате она все-таки вбила в меня знания. Во всяком случае, когда мне сейчас приносят документ, я нахожу ошибки, даже если я не первым читаю этот документ… В старших классах я литературу подтянул и закончил школу с хорошим аттестатом.
Потом я учился в пятой мужской школе. Интересная была школа, я и сейчас иногда туда захожу, когда бываю в Ленинграде, хотя школа и переехала в другое здание. Школа носит имя Карла Ивановича Мая – талантливого педагога, который еще в XIX веке основал нашу школу. В этой школе к каждому ученику относились с уважением, раскрывали способности ребят. Нашим директором или, как тогда говорили, заведующим школой был фронтовик С. И. Пашков. Он поддерживал традиции Мая.
Там был потрясающий, просто удивительный физический кабинет, в виде аудитории, громадный массивный стол, громадные доски, а в кабинете видимо-невидимо приборов. Нас учили не по бумажке, а на приборах. Чудом техники был гигантский телескоп, вызывавший во мне трепет и восхищение. Я по физике имел твердую пятерку.
Иногда хулиганил. Однажды в кабинете физики, во время экзамена, я забрался под стол с приборами и оттуда всем подсказывал. Учитель так и не заметил меня! Там были дверцы – и, если я видел, что кто-то «плывет» у доски – я мелом писал на дверце решение и показывал товарищу. Выходит, я был неплохой ученик, но всю жизнь все-таки хулиганил. Но паиньки-мальчики в космос не идут, а я рос хулиганом. Но не потому, что дрался с мальчишками, хотя и это было, а потому, что очень любил что-нибудь поджечь, взорвать… но это не мешало мне учиться. Наоборот – я все сильнее интересовался техникой, физикой, астрономией.