Страница 47 из 73
Во время ужина я вслух порассуждал, что надо бы изменить порядок приема в космонавты. Я бы сделал так. Приходит кандидат на экзамен, а ему говорят: комиссия будет через два часа. Подождите, располагайтесь на диване. Возле дивана – столик. Там и журналы, и книжки интересные, и электронные игры. А рядом какие-то люди работают в поте лица. Так вот того, кто сразу начнет помогать тем, кто работает, я бы без экзамена брал в отряд космонавтов! Саша Волков сразу все понял, после ужина мне подмигнул: «Тебе помочь?»
Когда главный конструктор Глушко ехал на встречу с нами, он в машине по радио услышал, что Васютину (который по болезни досрочно вернулся на Землю, сорвав программу) присвоено звание героя Советского Союза. Без представления главного конструктора! Стараниями военного руководства, которому честь мундира не позволяла стерпеть, что гражданским дадут звезду, а офицеру – нет. Глушко развернул машину и не поехал на встречу.
А недавно сын Саши Волкова и сын Юры Романенко тоже стали летчиками-космонавтами. Я очень рад за них. Хорошо, что профессия космонавта становится семейной традицией. Чем больше будет таких «звездных» династий, тем лучше.
Станислав Савченко, «песочное» пирожное и «Наполеон»
В космосе нет справочников, а в мое время интернета тоже не было. И нет других контактов с научным сообществом, кроме как на сеансах связи.
Когда ученые составляют программу полета, они еще не знают космонавт Иванов, Петров или Сидоров полетит. Ученый приходит: «Вот у меня потрясающей важности научный эксперимент». «Какая длительность?» «Три часа». «Извините, но трех часов на это нет в режиме». «Постойте, думаю, можно сделать за полтора». «Ну, тогда давайте». Вставляют в программу. А все равно же три часа на него в космосе уходит. И обед полетел и сон. Кто-то мог так: полтора часа отработал, пришло время обеда – конец. А я тянул, тянул и тянул лямку. Азарт исследователя захлестывал. Но разве я сумел бы работать эффективно, если бы мне не помогали на Земле?
А помогал мне Станислав Андреевич Савченко. Как-то одна бабушка сказала: «Умных сейчас мало, все больше ученые». Савченко был самым умным. Он являлся постановщиком многих астрофизических и геофизических программ, и мы друг друга понимали с полуслова. Станислав помогал мне выверять направление моей научной работы в космосе. Чтобы я не повторял чьи-то уже проведенные исследования, а открывал что-то новое.
Один мой коллега, боявшийся плагиата, ото всех скрывал свои исследования на орбите. Ни слова не говорил ЦУПу. А потом вернулся, написал диссертацию и оказалось, что добрая половина из установленных им фактов уже давно известна науке… У меня от Станислава Савченко научных секретов не было.
Для меня самое интересное в космосе – то новое, что до тебя никто не видел, а следовательно, нечто непознанное и непонятное. Хорошо, что на Земле находился Савченко. Я ему говорил, что именно наблюдаю, а он мне утром сообщал: это и это известно, а вот то – новое, нужно продолжать наблюдения.
Мне удалось найти тонкую слоистую структуру атмосферы. Упрощая, можно сказать так: до меня считалось, что атмосфера, как песочное пирожное, состоит из двух-трех «толстых» слоев. Я же в полете наблюдал за заходящими Солнцем, Луной, звездами. Замечал связанные с заходом явления, раскладывал по полочкам и доказал, что атмосфера как торт «Наполеон», состоит из многих тонких слоев.
С орбиты я сообщил, что озоновая дыра над Антарктидой не результат антропогенного воздействия, как это утверждали некоторые ученые. А природное явление, которое существовало до человечества, и будет существовать после. Лет через двадцать мои выводы были подтверждены.
И на этой основе США отказались подписать «Киотский протокол» ценой в миллиарды долларов.
Руководители полетом считали меня нарушителем дисциплины, «сумасшедшим ученым». Но для занятий наукой я выбирал «свободное» время, то есть выкраивал его за счет еды и сна. У нас там было трехразовое питание, восьмичасовой сон, но я никогда не спал восемь часов и не питался три раза.
Или чего там два часа заниматься физкультурой – на Земле врачи приведут в порядок. Лучше сделаю лишний эксперимент. За это меня ругали, дескать, мог бы сорваться и не выполнить программу. А я не мог отложить исследования! У меня есть железное правило: «Надо сделать – делай сейчас!» Откладывать на следующий раз нельзя. На это существует другое правило, в справедливости которого я сто раз убеждался: «Следующего раза не бывает!»
Ради науки я шел на хитрость. В частности, наблюдал серебристые облака ночью, а в дневнике записывал, что делал это в дневное время. Думал, что меня не поймают. Но в Центре управления все быстро поняли и запретили Савченко выходить на связь. Сказали ему, что я нарушаю режим работы и отдыха космонавта, что мне уже женские голоса слышатся… В общем, досталось ему из-за меня.
А у меня каждый день скапливались новые данные, никому не известные, и их становилось все больше. Я кипел, кипел и однажды на последнем сеансе – он обычно был «пустой» и мы его называли «Спокойной ночи, крепыши!» – категорически заявил, что прекращу полет, если врачи не вернут Савченко… Видимо, это прозвучало убедительно. На следующий день он вновь был в ЦУПе. А через десять лет мы вместе со Станиславом Андреевичем работали над научной программой моего полета на станции Салют-7.
Однажды я передавал в ЦУП данные по дополнительному наблюдению за звездами. Их следовало передать Савченко. А тут захотелось пошутить и, когда офицер связи спросил, кому передать эти данные, я сказал: «Передайте моей жене!» Когда на Земле я встретился с женой – оказалось, что они действительно передали ей эти данные. И она, конечно, удивилась и ничего не поняла в лямбдах и зетах, предназначенных для Савченко.
Глава 6. Космонавты живут на Земле
Астрофизика или структура атмосферы
У меня всегда была тяга к экспериментам на Земле и в Космосе. Больше всего я любил астрофизику. Еще перед первым полетом я даже встретился с выдающимся астрофизиком – энциклопедистом И. С. Шкловским. Я самонадеянно спросил его, какой эксперимент мне нужно провести в космосе, чтобы внести решающий вклад в одну из самых современных проблем астрофизики. Его ответ «Не знаю» потряс меня.
Как это Вы(!!!) – и не знаете. – «Никто не знает, – уточнил Шкловский. – Все заняты, дружно работают над последними проблемами. И вдруг кто-то проводит неожиданный эксперимент, выдвигает еще более „сумасшедшую“ гипотезу. И все устремляются в эту нишу, предсказать которую заранее невозможно!»
Я уходил из его квартиры ошеломленный. Не мог даже попасть рукой в рукав пальто. А когда сам Шкловский попытался подать мне пальто, я начал отнимать пальто, а потом даже вырывать из его рук. Он улыбнулся и вежливо дал мне жизненный урок: «Это в данном случае неважно, что вы кандидат наук, а я членкор. Вы мой гость, и я, как хозяин, подаю пальто уходящему гостю».
Тогда я сам еще в космосе не был. Искал интересные научные проблемы в отчетах летчиков-космонавтов, т. е. у слетавших космонавтов. Просмотрел отчеты и задумался. У одного написано, что звезды в космосе не мерцают, а у другого, что мерцают и не только звезды, но даже Луна (?). Как это может быть? Кто из них прав? Человек я любознательный и упорный, поэтому поставил этот «детский вопрос» перед собой в первом же полете.
Оказалось, что когда свет от звезды приходит сквозь атмосферу у горизонта, то звезда «мерцает» (ее яркость то меньше, то больше). А непосредственно перед заходом даже «мигает» (то гаснет, то загорается). Более того, по диску Луны бегут темные полосы, а сами диски Луны и Солнца становятся по бокам щербатыми, ступенчатыми. И, наконец, щербинки слева и справа «удлиняются» навстречу друг друга, пока не сольются и не «разорвут» диск на две, а то и три части. Конечно сами по себе звезды не «мигают», а диски светил не «рвутся». Это атмосфера Земли так меняет их изображение. Поэтому когда звезда наблюдается высоко над горизонтом, над атмосферой, то они, конечно не мигают. Так что были правы оба летчика-космонавта.