Страница 26 из 73
Позже я узнал Андрияна Николаева – еще одного потрясающего человека из числа первых космонавтов. Не было задания, которое бы он не выполнил. Не было долга, который бы не исполнил. Не было друга, которому бы он изменил. Его выдержка меня восхищала. Они с Севастьяновым вернулись из труднейшего 18-суточного полета в тесном, как «Жигули», корабле. От невесомости тогда практически не защищали! И когда врачи попросили космонавтов просто постоять на ногах, то напарник Николаева упал. А Андриян устоял. Он был весь белый, бескровный, но стоял. Он умер бы, но стоял. Вот такой это был человек. Когда мы проходили тест на запоминание слов – нужно было запомнить семь из десяти. У меня как раз и получалось запомнить семь. А Андриян запоминал все десять!
Мои шансы полететь первым из нашей группы были достаточно велики. Сначала на роль бортинженера планировался инженер из КБ Туполева Владимир Бендеров. Туполев когда-то спас Королева, назвал его фамилию Сталину в числе конструкторов, которых необходимо вернуть из ссылки. Туполев мечтал, чтобы в космос полетел инженер из его КБ. Королев, конечно, не мог отказать выдающемуся авиаконструктору. Как-то Бендеров общался в кабинете с нашим руководством. Выходит он из кабинета – и сразу: «Кто здесь Гречко?». Я ответил. «Обсуждали включение тебя для подготовки в экипаже!». Я понял, что на меня серьезно рассчитывают. После испытаний на центрифуге у Бендерова нашли белок в моче и окончательно списали.
Случалось всякое. Однажды мы выехали на прыжки в Серпуховской аэроклуб, где я занимался еще до приема в космонавты. Там я был своим человеком, всех знал и меня знали. Как-то раз все мы выполнили по прыжку и ребята отправились ужинать. А я помог работникам аэроклуба собрать парашюты. К ужину пришел с опозданием, а угодил на разбирательство. Разбирали меня. Говорили, что я хотел сделать еще один лишний прыжок, чтобы получить преимущество. Упрекали в карьеризме. Но я не прыгал, я просто помогал своим знакомым ребятам укладывать парашюты. Это, во-первых. А во-вторых, у меня и так было прыжков больше, чем у всей нашей группы вместе. И один дополнительный не увеличивал моего преимущества. Более того, это был бы дополнительный риск.
Но мои доводы никого не убедили. Против меня был настроен и Леонид Кувшинов – герой Советского Союза, фронтовик, летчик-испытатель, который курировал наши занятия. Сложилась такая ситуация: Звездный городок поддерживал мою кандидатуру. А руководители нашей группы – Анохин и Кувшинов – склонялись к кандидатуре Алексея Елисеева. Через несколько лет сам Анохин мне рассказывал, что Елисеев ходил за ним как нитка за иголкой. А Королев и его первый заместитель Мишин, конечно, прислушивались к легендарному летчику-испытателю.
В связи с Кувшиновым вспоминается интересный военный эпизод, который он нам рассказал. Однажды после воздушного боя Кувшинов потерял ориентировку. Во время войны можно было ориентироваться по железнодорожным станциям. Кувшинов полетел вдоль железной дороги, пролетел над станцией, но названия прочесть не смог. Тогда он посадил самолет и пешком отправился на станцию. Название станции оказалось такое: «Кувшиново».
Слом
Критический момент я пережил в октябре 1966-го, когда активно готовился к первому полету в космос. Я уже проходил испытания в барокамере. Участвовал в водных тренировках на Черном море на макете спускаемого аппарата корабля «Союз». У меня было уже 30 прыжков с парашютом, причем последние с большой высоты, с задержкой раскрытия до 40 секунд. И надо же такому случиться – ударился ногой о колышек, вбитый в землю, и сломал ногу! Закрытый перелом!
Руководитель Центра подготовки космонавтов, знаменитый летчик Николай Петрович Каманин записал тогда в дневнике: «В субботу при выполнении прыжков с парашютом сломал ногу Георгий Гречко – один из четырех кандидатов от ОКБ-1 на полет на корабле 7К-ОК. На его счету имелось уже 30 прыжков, и в ЦПК он выполнял четвертый прыжок… Из числа кандидатов от ОКБ-1 Гречко – самый сильный, и очень жаль, что он выбыл из игры».
В госпитале им. Бурденко мне наложили гипс и оставили в палате на 22 дня. Перед выпиской я позвонил в КБ нашему руководителю и услышал ответ: «Мы тебя отвезем домой, подлечишься, на следующий год опять будешь проходить комиссию».
Это было списание, я был в отчаянии. Чувство было такое, что я вышел на вершину, о которой только мечтал. И в этот момент – обрыв и мечта разрушилась, потому что даже мои руководители сказали, что я сейчас не нужен.
Так высоко в мечте своей взлететь и тут же рухнуть на землю – это было очень больно и морально, и физически. Мир сразу раскололся пополам: вот только что я – космонавт, прыжки, скоро полет. Значит, все идет нормально. И вдруг этот мир отошел от меня, а я почти инвалид. Нога вывернута, гипс на полгода. Это как птица, подстреленная на самом взлете.
К тому же в ту же боль, общая тенденция военных была – вытеснять нас. Да и мои друзья, гражданские, тоже не очень огорчились, что я сломал ногу. Одним конкурентом меньше. Все шло к списанию.
А потом опять вмешался ангел-хранитель в лице Владимира Комарова.
Вдруг он заходит в мою палату. По сути, мой соперник из отряда военных летчиков. Он для меня тогда был небожителем: «слетавший» космонавт, грудь в орденах… А я – с костылями. Думал – «добивать» меня будет, понятное дело. Конкурент сломал ногу! А он оглянулся по-мальчишески и достал чудодейственный бальзам для сращивания костей. Изготовлен из яичной скорлупы, сока лимонов и коньяка. Средство оказалось действительно чудодейственным.
«Надо взять несколько десятков яиц и несколько десятков лимонов. Помыть яйца и сложить в трехлитровую банку. Выжать в нее лимоны, чтобы полностью покрыть яйца соком. Лимонная кислота растворит скорлупу, и кальций из раствора проникнет в срастающиеся кости, Пить перед едой несколько столовых ложек. Можно и без коньяка, но с коньяком вкуснее».
Уходя, Комаров спросил: «Может, чем-то помочь?» Я говорю: «Да понимаете, помочь мне невозможно, даже мое начальство гражданское, от меня отказалось. Я бы, конечно, хотел продолжить обучение, теоретические экзамены, теоретические занятия, а нога постепенно бы срослась». – «И что?» – «Мне сказали, отвезут меня домой». И я, ни на что особенно не надеясь, добавил: «Хочу, чтобы меня отсюда повезли не домой, а в Звездный городок». И Владимир Комаров сказал: «Я попробую».
В день выписки за мной пришла машина, а в ней хирург из ЦПК Мокров. От Бурденко до Звездного – около часа езды. Весь этот час он, не переставая, твердил: «Ну и кому это пришла в голову такая бредовая идея – везти тебя, безногого инвалида, в Центр Подготовки Космонавтов. Чтобы ты там со своими костылями портил вид такого учреждения? Разве мало у нас людей с целыми ногами?!» Так говорил врач – представитель гуманной профессии. Битый час говорил!
А Комаров добился, чтобы я вернулся в свою комнату в Звездном и продолжил теоретические занятия. Кроме Комарова, помог генерал Николай Федорович Кузнецов, фронтовой летчик. Он сказал: «Вот я посмотрел, Гречко за то время, которое он у нас был, парень думающий, парень храбрый, прыгает нормально, все экзамены сдает на отлично. Нога сломана, но ведь космонавту важнее голова…» Так меня и восстановили.
Тогда как раз составляли экипажи, в которые, конечно, попали ребята со здоровыми ногами. А я со своей сломанной надолго оказался где-то в хвосте. Я не лежал на печи, как Илья Муромец в молодые годы. Изучал инструкции для экипажей, работал с приборами. Гипс у меня был от паха до кончиков пальцев.
Вопреки советам космонавта Беляева, я на костылях ходил в наш спортзал и делал упражнения. Зимой шел по льду. Для устойчивости в костылях были гвозди. Это был серьезный риск: второе падение означало бы инвалидность. Но риск оправдал себя. Когда сняли гипс – нога была тонкая и вся в струпьях, мне страшно было на нее смотреть. Но врачи сказали, что нога сохранилась хорошо. Лучше, чем можно было ожидать – во многом благодаря физическим упражнениям.