Погружение

Всего этого Советская Россия раннего периода дать селу не могла. У нее не было ни тракторов, ни удобрений, мало было электричества, топлива. А без этого кооперативы, как добровольные объединения сельских тружеников, никогда бы не состоялись. Некому было просто строить машины, выпускать химические удобрения, вырабатывать электроэнергию. Индустрии не было. А ввозить все это из-за границы – денег не хватало. Нам ведь нечего было продать на Запад. В России не находилось тогда чего-то такого, уникального, что развитые страны рвали бы с руками, отваливая за это марки, фунты стерлингов и доллары, соглашаясь продать русским необходимые машины и оборудование. Даже если предположить, что ленинцы-гауляйтеры договорились бы со своими хозяевами – все равно ничего не выходило. А коль скоро предложить для продажи на мировом рынке было нечего, то деревня не хотела делиться с городами не только своими накоплениями, но и своими продуктами, предпочитая все потреблять внутри себя. Поэтому уже в 1927 году, несмотря на весь НЭП, разразился дефицит еды в городах. Деревня больше не хотела кормить горожан, которые могли дать деревне только бумажные рубли, а не нужные деревне товары. В городах просто-напросто не было современной промышленности.

Село не просто тянуло страну назад, оно разлагало социум, разбивало единые хозяйства, какими они еще были в 1900-х годах, на десятки, а потом и сотни тысяч маленьких хуторов, каждый из которых жил обособленно. И сотни тысяч хуторов невозможно было собрать в страну. Такая Россия была либо обречена погибнуть в жесткой войне всех против всех, либо превратиться в супертоталитарное общество, управляемое заграницей, где рабы пашут на господина, сидящего за морями и океанами, где у рабов нет будущего, нет идеалов, нет надежд, а есть только малоэффективный, изматывающий душу и умерщвляющий тело труд.

Словом, коллективизации тогда альтернативы не было. Либо хозяйственный, а затем и политический крах страны – либо проведение такой же насильственной коллективизации, но в интересах Запада, в интересах международного капитала. Либо вообще тотальная война всех против всех. Война даже не гражданская, а цивилизационная –города против деревни. Война за хлеб, за право на жизнь. Со своими анненковыми, семеновыми и красновыми. Война, которая с неизбежностью закончилась бы гибелью гораздо большего числа людей, чем погибло при коллективизации. Россия могла превратиться в гигантское кладбище, в подобие полпотовской Кампучии-Камбоджи с почти начисто уничтоженными городами. Так что когда рядом с вами кто-то начнет завывать об убийстве Сталиным русского крестьянства и ужасах коллективизации, вспомните-ка этот расклад.

Сталин проводил коллективизацию как абсолютно рациональную, технологическую операцию, преследуя жесткие конкретные цели – добыть деньги для проведения индустриализации, предоставить дешевый труд для подъема промышленности и наладить в результате коллективизации сельское хозяйство таким образом, чтобы оно устойчиво могло снабжать города. Дабы оно позволило создать индустриальный базис нового мира. В последующем новая советская индустрия должна была обеспечить возрождение русской деревни. Она должна была вернуть крестьянству долги общества, возродить его к новой жизни, искупить жертву, которую принесло крестьянство, в первую очередь, России, Украины и Белоруссии на алтарь материализации новой социалистической реальности. Жертву во имя торжества Красного национального проекта…

Сталин нашел еще один источник первоначального накопления – природные ресурсы. Пока не было техники и современного оборудования, Сталин бросил нас на их добычу армии зэков, бывших крестьян и рабочих. Лагерники обеспечивали добычу важнейших полезных ископаемых, столь востребованных мировым рынком – золота, платины, серебра, редких металлов. Все это пришлось вырывать из вечной мерзлоты, вкалывая в условиях марсианских холодов. Зэки пришли туда, куда частный инвестор, дай Бог, придет только в 2030-х годах, уже с нынешними супертехнологиями. Заключенные добывали то, что в последующем продавалось за рубеж, что давало стране валюту, возвращавшуюся современными заводами, новыми электростанциями, линиями электропередач. С огромным трудом и жертвами разрабатывалось золото на Чукотке и Колыме. Освоение всего лишь одной золотоносной Аляски до глубины души потрясло США, породило целый пласт культуры, стало для американцев синонимом страшных испытаний, закалки духа. Нам же пришлось освоить при Сталине десять алясок.

Именно поэтому Сталину не только удалось восстановить прежние размеры царского золотого запаса, разграбленного белогвардейцами, ленинцами и Западом, но и превзойти его. Да, он гнал в ледяные просторы Чукотки армии зэков-рабов. Но был ли тогда иной способ дать стране тысячи тонн золота? Ведь если бы он делал это с помощью обычного вольнонаемного труда, то на разработку чукотских приисков пришлось бы потратить больше, чем стоило само добытое сокровище. У Сталина – как бы мы ни кляли его за это – просто не оставалось иного выбора.

Но даже лагеря с двухмиллионным «населением» еще не давали снижения издержек до нужного уровня. Поэтому применялась еще одна система: те, кто работал на свободе, регулярно отдавали часть зарплаты, покупая облигации сталинских займов. Эти деньги Сталин пускал на создание современной индустрии. Кстати, наши родные бабушки хранили целые кипы этих облигаций. Все они были погашены государством к середине 1970-х годов.

Тут тоже само собой напрашивается сравнение. В 1992-1998 годах (да и до сих пор) миллионы русских работали, месяцами и годами не получая зарплат. Они работали как рабы, принося большие деньги хозяевам их предприятий. Но Сталин пускал насильственно занятые у работников деньги на создание новейшей промышленности, научных центров, на образование, на постройку воздушного флота и подготовку специалистов. Они вкладывались в будущее страны. А вот деньги, «взятые взаймы» деятелями «демократии» у русских в 1990-е, оказались вложенными в крикливые особняки от Флориды до Австралии, от Лондона до Сен-Тропе, в грандиозные попойки и кутежи в Монте-Карло, положены на личные счета воров. Совершенно бессмысленное с точки зрения экономики, фантастическое по размерам швыряние денег «новыми русскими» на всякую непроизводительную роскошь за границей стало притчей во языцех. Они ведь не станки и новые технологии доля России покупали.

Ну, и какой же путь лучше? «Демократический» или сталинский?

Сталин нашел еще один источник развития. Он по максимуму использовал возможности сотрудничества с Америкой. Нет, инвестиций из нее он не привлекал. Это было невозможно, особенно в условиях мирового экономического кризиса, который длился почти все тридцатые годы.

Поэтому Сталин на деньги страны, вырученные за счет запредельно жестоких методов, покупал технику, технологии и проектные услуги в Америке. А, поскольку она страдала от тяжелейшего кризиса, сталинские специалисты умело торговались, сбивая цены. СССР брал все максимально дешево. Американцы просто не могли позволить себе отказаться от такого крупного источника подрядов, как Россия. В условиях мирового кризиса мы были единственным в мире источником заказов такого масштаба. Ведь если спад производства царил везде, то в России производство только росло.

План первой пятилетки в Советском Союзе разрабатывался при помощи американских специалистов. Например, известного в те годы планировщика Дж. Уайта. В 1928 году для первоначальных работ в этом направлении привлекалась и фирма «Альберт Кан Инкорпорейтед». И вот что примечательно: янки применяли прекрасный матричный способ планирования. Гордость первой сталинской пятилетки 1928-1933 годов, Днепрогэс, был спроектирован еще при царе. Но строила его группа американских специалистов во главе с полковником Купером. С помощью Генри Форда поднялся завод «ГАЗ» в Нижнем Новгороде. Магнитогорский металлургический комбинат возводился при содействии «Макки-компани» из Кливленда. При помощи США мы построили металлургию Нижнего Тагила, Харьковский и Сталинградский тракторные заводы…