Пансион Евы

— Эй! — позвала его Анжела.

Ненэ не услышал. Так вот что делают мужчины с голыми женщинами в «Пансионе Евы»!

Анжела неожиданно заболела. Как-то ночью у нее начался жар, и все думали, что это обычная простуда, которая пройдет через три-четыре дня. Девочку уложили в кровать и принялись пичкать лекарствами. Однако болезнь Анжелы все не проходила, так что пришлось отправить ее в больницу в Монтелузу. Говорили, что у нее нашли какое-то заболевание легких.

Прошла одна тоскливая неделя, и Ненэ понемногу стал все острее и острее ощущать отсутствие Анжелы. Не столько из-за того, что они больше не могли встречаться на чердаке — разумеется, эти игры уже не были бы такими, как прежде, да и уроки священника, похоже, возымели свое воздействие, — просто он хотел разговаривать с ней, слышать ее голос, глядеть в ее глаза. Он так хотел увидеть свою подругу, хотя бы на пять минут, что решился просить разрешения у матери съездить с ней в больницу, чтобы навестить Анжелу. Мать как раз туда собиралась. Однако Ненэ было приказано выбросить это из головы, поскольку болезнь Анжелы считалась заразной.

Между тем, получив версию о происходящем в «Пансионе Евы», Ненэ нуждался в срочном ее подтверждении.

У Ненэ был близкий друг и сосед по парте Чиччо Байо, с которым они частенько вместе делали уроки иногда в доме Чиччо, иногда в доме Ненэ. Чиччо был известный шалопай и знал разные неприличные слова. Но о постыдных вещах друзья ни разу не разговаривали.

Как-то вечером они сидели вместе, и вдруг на тетрадь Чиччо опустились две мухи, и одна из них, не мешкая, забралась на другую. Ненэ задержал дыхание, прицелился и ладошкой прихлопнул обеих. Чиччо неодобрительно посмотрел на него и взял тетрадку:

— Ну, вот, тетрадь испачкал!

— Прости, сейчас вытру.

— И чем тебе досадили две бедных мухи, которым захотелось потрахаться?

Потрахаться! Чиччо произнес непотребное слово. Ненэ сразу понял, что другу вполне можно задать пару вопросов.

— Слушай-ка, — произнес он, вытирая тетрадь носовым платком, — а ты знаешь, что это за «Пансион Евы»?

— Конечно. Это бордель.

— А ты знаешь, как там берут женщин?

— Ну, заходишь, выбираешь женщину, которая тебе нравится, идешь с ней трахаться, а потом платишь за это. Но ты об этом сейчас даже и не думай.

— Почему?

— Потому что возраст у нас не тот. Чтобы ходить в бордель, надо чтоб тебе исполнилось как минимум восемнадцать лет.

Матерь божья, да это ж сколько времени еще ждать! Целую вечность!

Анжела вернулась домой только через восемь месяцев. Ее возили в санаторий в Палермо. Худая, бледная, глаза огромные, она выглядела странной и меланхоличной. Кузина приехала всего лишь на пару дней, Ненэ так и не удалось поговорить с ней наедине, все время кто-нибудь из родных находился поблизости. Да и сама Анжела не горела желанием уединяться для задушевных бесед. Ее собирались отправить к дальним родственникам в Каммарату, где, как говорили врачи, был целебный воздух, весьма полезный для слабогрудых. Анжела уезжала из поселка на целый год, не меньше.

Год прошел, а Анжела не возвращалась.

— Может быть, она еще не выздоровела?

— Здоровехонька. Болезнь, слава Богу, прошла. Но она там, в Каммарате, пошла в школу и там же должна получить аттестат. Да к тому же эти ее родственники, муж и жена, пожилые люди, они в ней души не чают, она им просто как дочь.

Каждое утро Ненэ подолгу рассматривал себя в зеркале, тщательно оглаживая лицо. Но ни одного, даже самого крошечного волоска не виделось, не ощущалось. Ненэ считал, что его школьные друзья растут намного быстрее: вот у Джаколино (по имени Энцо, но все его звали только по фамилии), например, уже были усы. Ну и что ж, что он на два года старше и вообще второгодник. А вот у самого Ненэ через два года усы вырастут? Он не был уверен и оттого злился. Неужели ему одному всю жизнь так и придется оставаться малышом? Что, если тогда на чердаке Анжела все наврала, только чтобы успокоить его?

Грустные мысли не давали покоя, и, чтобы избавиться от меланхолии, Ненэ шел в комнату отца и брал какую-нибудь книгу почитать. На полках стояло множество книг, и отец разрешил Ненэ читать все, что тот пожелает. Помимо справочников, энциклопедий и учебников, у отца была замечательная подборка поэзии и художественной литературы. Из книг Ненэ больше всего нравились романы одного автора по имени Конрад. Еще был один англичанин, Мелвилл, и еще один, Сименон. Этот был французом.

Чтение сильно увлекло Ненэ. Ему случалось даже теряться в страницах романов, как в густом лесу среди деревьев. Голова начинала идти кругом: то она ему казалась легкой, как воздушный шар, то тяжелой, словно камень. Порой он был не в состоянии продолжать чтение. Строчки прыгали, налезали одна на другую, взор туманился, глаза отказывались что-либо различать.

Это отнюдь не было похоже на ощущения, которые он испытывал, играя с Анжелой и становясь по желанию то Сандоканом, то Тремал-Найком. Чтение порождало в нем какую-то странную слабость, внутреннюю истому. Все тело начинало гудеть, как от страшной контузии, да это и была своего рода контузия, состояние необычного опьянения, мучительное и сладостное одновременно.

Однажды Ненэ настолько погрузился в это состояние, что даже не услышал, как мать позвала его к обеду! Рассерженная мать вошла в его комнату и принялась трясти сына за плечо. Она уже собиралась отвесить ему пару подзатыльников, чтобы привести в чувство, и тут Ненэ, наконец, очнулся, дико взглянул на нее и в изумлении стал обводить взглядом комнату, не понимая, где находится.

Так потихоньку Ненэ исследовал полку за полкой, поглощая книгу за книгой. Как-то раз он встал на стул, чтобы дотянуться до верхних стеллажей, и вдруг ему под руку подвернулся толстый том в красном переплете. На переплете золотом были вытиснены название и автор книги. Когда Ненэ снял этот том с полки, он едва смог удержать его в руке, настолько тот был тяжелый. Ненэ машинально приоткрыл его, намереваясь быстренько пролистать и поставить на место, и сразу наткнулся на иллюстрацию с изображением обнаженной женщины. Она была прикована к скале и безутешно рыдала.

Матерь божья, какая же она красивая! Длинные-предлинные волосы опускались до пышных бедер, но не закрывали их! Какие круглые, какие соблазнительные были у нее груди!

С этого момента Неистовый Роланд Людовика Ариосто с рисунками Гюстава Доре стал для Ненэ любимым чтением. Листы этой книги были из плотной бумаги и такие гладкие, что блестели под ярким светом. Ненэ зажмуривал глаза и пальцем обводил контуры тела обнаженной женщины. Ему казалось, что он трогает живую плоть. Чтобы не ошибиться и попасть в нужное место, Ненэ иногда позволял себе чуточку подглядывать, и тогда подушечка пальца сама собой устремлялась к заветной точке, в самый низ обнаженного живота, там где между ляжками и лобком образовывалось нечто, похожее на букву V. И тогда он начинал водить пальцем, нежно, настойчиво, непрерывно, пока над верхней губой у него не появлялась испарина, будто он глотнул крепкого уксуса.

Помимо чудесных иллюстраций с голыми женщинами и без оных, сама поэзия доставляла ему огромное наслаждение. Настолько, что Ненэ запомнил наизусть, наверное, сотню строф, которые нравились ему больше всего.

И всякий раз, когда в истории появлялась героиня по имени Анжелика, он вспоминал Анжелу, тем более имена были так похожи.

Анжела! Когда она вернется из Каммараты, удастся ли им опять встретиться на чердаке? Теперь Ненэ был уверен, что, если такое и случится, никаких игр уже не будет. Должно быть, у нее уже появились груди. При этой мысли кровь его кипела, а сердце яростно билось. Потом ему в голову приходила другая непрошеная мысль, и он бледнел, как покойник: что, если Анжела, став теперь взрослой женщиной, вдруг заявит, что не желает иметь дела с малышом, который все еще никак не вырастет? Захочет ли Анжела водиться с маленьким мальчиком, у которого и прибор-то малюсенький? Будет ли она общаться с недомерком без единого волоска на теле, который и сам-то чувствует себя оторванным волоском?