Странники Гора

Сам корпус фургона, отстоящий примерно на шесть футов от земли, изготавливается из черных полированных планок дерева тем. Внутри квадратного корпуса укреплена круглая рама, служащая основанием для шатра из выдубленных, расшитых и разукрашенных шкур боска. Эти шкуры окрашены в очень яркие цвета, и зачастую на них фантастические рисунки. Декор фургона является предметом соревнования между соседями. Закругленная рама шатра таким образом закреплена внутри корпуса фургона, что можно обойти его кругом. Борта повозки прорезаны бойницами для того, чтобы можно было послать стрелу, поскольку маленькие роговые луки народов фургонов могут быть использованы не только для стрельбы со спины каийлы, но и из такого укрепления. Одна из наиболее удивительных особенностей фургона – это его колеса, которые поистине огромны – средний диаметр заднего колеса достигает примерно десяти футов. Передние чуть поменьшеобычно футов восьми. Большие задние колеса почти никогда не увязают, а передние позволяют легко поворачивать фургон. Колеса покрыты резьбой и, как и шкуры, покрывающие повозку, богато украшены.

Обод, как правило, обит плотными полосами шкуры боска, которые меняют три или четыре раза в год.

Фургон управляется восемью поводьями – по два на каждое ведущее животное. Впрочем, обыкновенно повозки связывают цугом, длинной колонной, где управляется только запряжка переднего фургона, а запряжки остальных фургонов просто следуют за ним, привязанные ремнями к задку предыдущего, иногда на расстоянии до тридцати ярдов. Очень часто первый фургон направляет женщина или мальчик, которые идут рядом, погоняя переднего боска острой палкой.

Внутреннее пространство фургона заботливо охраняется от пыли во время переходов: оно зачастую изобилует роскошью, великолепно украшено, заставлено сундуками, обвешано шелками и прочим добром, награбленным с торговых караванов; оно освещено болтающимися под потолком масляными лампами, золотистый оттенок их свету придает жир тарларионов; свет падает на шелковые покрывала и великолепной работы ковры с длинным ворсом. В центре фургона располагается маленький, глубокий очаг. Сделан он, как правило, из меди и закрыт бронзовой решеткой. Здесь иногда готовят, хотя сосуд в основном предназначен для того, чтобы хранить тепло. Дым уходит через отверстие в вершине шатра, которое закрывается во время движения фургона.

Внезапно послышался топот ног каийлы по траве и чей-то взвизг. Я отпрыгнул, чтобы избежать соприкосновения с лапами обозленного животного. – Прочь, болван! – раздался звонкий девичий голос, и, к моему изумлению, в седле чудовища я увидел прекрасную, юную, живую и разгоряченную девушку, натянувшую поводья.

Она не была похожа на прочих женщин народов фургонов, которых мне довелось увидеть,– грустных, стройных женщин с заплетенными волосами, копошащихся в своих темных одеждах у котлов.

На девушке была короткая, плотно облегающая стройную фигурку кожаная юбка с разрезом справа, позволяющим сидеть в седле каийлы, и кожаная безрукавка с алым капюшоном, почти скрытым пышными, темными кудрями, небрежно перевязанными алой ленточкой. Как и другие местные женщины, девушка была без вуали, и, как и у других, в носу её красовалось тонкое драгоценное кольцо, свидетельствующее о её принадлежности к народу фургонов.

Роскошные черные глаза, как угли, блестели на смуглом лице идеальной формы. – Что это за дурак? – спросила она Камчака. – Не дурак, – ухмыльнулся Камчак, – а Тэрл Кэбот, воин, который держал со мной траву и землю. – Он – чужак, – заявила она, – его необходимо прикончить.

Камчак снова ухмыльнулся. – Он держал со мной траву и землю.

Девушка насмешливо фыркнула и, воткнув маленькие шпоры своих сапожек в бока каийлы, ускакала.

Камчак рассмеялся. – Это Херена – девка из первого фургона,– пояснил мне он.

– Расскажи мне о ней.

– Что тебе рассказать? – поинтересовался Камчак.

– Что означает «быть из первого фургона»?

–Ты почти ничего о нас не знаешь! – объявил Камчак.

– Что правда, то правда,– согласился я.

– «Быть из первого фургона»,– пояснил он,– значит принадлежать к семье Катайтачака.

Я медленно повторил имя, стараясь запомнить его. Пришлось признать, что проще всего это сделать, произнося его на четыре слога – Ка-тай-та-чак. – Он – убар тачаков? – спросил я.

– Его фургон – это ведущий фургон,– улыбнулся Камчак,– и именно Катайтачак сидит на сером одеянии.

– На чем, на чем?

– Это одеяние,– терпеливо пояснил Камчак,– является троном убара тачаков.

Таким образом, впервые я услышал имя человека, который, как я заключил из всего рассказанного мне, был убаром тачаков, этого свободолюбивого и свирепого народа. —Как-нибудь попадешь к Катайтачаку,– сказал Камчак,– я часто бываю в фургоне убара.

Из этого замечания я понял, что Камчак был не последним человеком среди тачаков. —Все домашние Катайтачака принадлежат к одному фургону, и быть в числе приближенных убара значит принадлежать к первому фургону. – Понял,– кивнул я.– А девушка? Она кто – дочь Катайтачака? Убара тачаков?

– Нет, она ему не родственница, как большинство из первого фургона.

– Мне кажется, что она очень отличается от женщин вашего племени.

Камчак снова рассмеялся, и цветные шрамы на какой-то миг сморщились на его скуластом лице. – Еще бы,– сказал он,– она воспитана для того, чтобы послужить призом в играх Войны Любви.

– Я не понимаю,– со вздохом признался я. – Ты видел Равнину Тысячи Столбов? – спросил меня он.

– Нет.

Я как раз собирался расспросить его поподробнее, как вдруг услышал громкое фырканье и визг каийлы где-то меж фургонов. Вслед за этим послышались громкие крики женщин и детей. Камчак, прислушавшись, на секунду замер: прозвенел сигнал маленького гонга, и воздух дважды огласился ревом рогов боска.

Камчак кивнул, по-видимому разобрав послание гонга и рогов.

– В лагерь доставлен пленник.

Глава 6 ЭЛИЗАБЕТ

Камчак быстро пошел на звук по проходам среди фургонов. Я едва поспевал за ним. В том же направлении двигались многие – к нам присоединялись свирепые, покрытые шрамами воины, мальчики с гладкими лицами, помахивающие на ходу заостренными палками погонщиков босков, одетые в дубленые кожи женщины, оставившие свои котлы, полуголые малыши; к нам присоединялись даже рабыни, даже та самая обнаженная девушка, увешанная колокольчиками, несущая тяжелый груз – длинные полосы вяленого мяса боска, даже она спешила на зов гонга и рогов.

Внезапно мы выскочили на самую середину того, что оказалось широкой, покрытой травой улицей, по обе стороны которой рядами выстроились фургоны кочевников, так, словно это длинное, ровное пространство представляло собой широкое зеленое авеню в этом странном городе фургонов и босков.

Вдоль него выстроились ряды зевак – тачаков и рабов: среди них были предсказатели и заклинатели, певцы и музыканты; то тут, то там из толпы тянул шею какой-нибудь торговец из города – время от времени тачаки позволяли торговцам проникать на свою территорию. Каждый из них, как я узнал позже, имел на предплечье небольшое клеймо в форме раскидистых рогов боска, которое гарантировало ему безопасность передвижения по равнинам народов фургонов во время торгового сезона. Основную трудность составляет как раз получение такого клейма – в случае, если песни певца не понравились, а товары торговца пришлись не по душе, его просто убивали.

Носители этого клейма имели статус полурабов.

Теперь было видно двоих всадников, приближавшихся к нам на каийлах по широкой травянистой улице. Между ними к стременам была горизонтально прикреплена пика, удерживающая каийл на расстоянии пяти футов друг от друга. Привязанная кожаными ремнями за шею к пике, меж всадников, спотыкаясь, бежала девушка. Руки её были связаны за спиной.

Меня удивил её вид – одежда её явно не была горианской – не городской и не той, что носят крестьянки, даже не той, что носили девушки свободного народа фургонов.