Страница 111 из 112
Он отвязал мои руки. Сбросил меня со щита. Перекатившись на бок, я недвижно лежала на мосту — рабыня в его ошейнике.
— Скоро ночь, — сказал он. — Надо отвести тебя к мехам любви.
— Да, хозяин.
— Вставай. — Он поддел меня ногой.
Я попыталась подняться, но, не устояв на ногах, упала на четвереньки.
Он рассмеялся.
Я осела на бок. Протянула к нему руку.
— Вставай, землянка! — приказал он.
— Постараюсь, хозяин.
Но снова я упала на колени.
— Не бей меня, хозяин, — взмолилась я. — Ты совсем лишил меня сил!
— Я чувствую, — кивнул он.
— Да, хозяин.
С такой силой любовь захлестнула все мое существо, что не осталось сил стоять. Такой слабости до сих пор я не знала Казалось, лишь на одно есть силы: лежать бессильно распростертой перед ним, обнимать, целовать его, ловить каждое прикосновение. Верно, к таким уловкам прибегает мать-природа, чтобы помешать самке сопротивляться, не дать убежать, отдать ее на милость более сильного существа.
— Я не могу идти, хозяин, — пожаловалась я. — Позволь мне ползти за тобой к мехам.
Он закинул щит за спину, привязал к нему копье. Его руки мягко подхватили меня, я склонила голову ему на плечо, и oн понес меня через мост, к следующему мосту, к Башням Воинов.
Я подала ему вино.
Кроме меня, девушек в его доме не оказалось. О, я хорошо понимала, что это значит! Единственный мужчина — полный хозяин, и единственная женщина — абсолютная рабыня. Безупречное рабство, в котором двое идеально подходят друг другу, в котором друг для друга они — все на свете.
Одним мужчинам это дано, другим — нет. Многое завися? от того, встретит ли мужчина свою, ту самую рабыню, а женщина — своего, того самого хозяина.
Именно это — хоть говорить об этом с Клитусом Вителлиусом я и не смела — и произошло с нами. Думаю, сознавал это и он.
Я подала ему вино. Он дал и мне выпить из чаши. Высокая честь! Знак его отношения ко мне. Пить с того же края, которого касались его губы, я, разумеется, не осмелилась.
Я отставила чашу. По его знаку расстелила меха любви — не на ложе, в ногах. Я — рабыня. Покои освещала лишь неяркая лампа.
Клитус Вителлиус махнул рукой — и я откинулась на меха в ногах ложа. Скинув тунику, он опустился рядом. Замети было, что едва сдерживается, чтобы не наброситься на меня.
— Я твоя! — Я протянула к нему руки. — Возьми меня хозяин.
— Я неравнодушен к тебе, — признался он.
— Будь сильным со мной, хозяин, — пристально глядя на него, прошептала я. — Я не хочу бросать тебе вызов. Не хочу сражаться с тобой. Хочу служить тебе, любить тебя. Хочу отдать тебе все, до конца, без остатка.
Он не сводил с меня глаз.
— Ты не понимаешь, хозяин? Будь у меня выбор, я выбрала бы не свободу, а твои оковы.
Женщине — это я хорошо усвоила — приходится выбирать между любовью и свободой. И то и другое по-своему ценно. Каждая выбирает по себе.
— Но я не оставил тебе выбора, — проговорил он.
— Конечно нет, хозяин. Ты — горианин.
— Может, я тебя продам ..
— Можешь делать со мной что хочешь, хозяин.
Я в полной его власти — я только рабыня в оковах. Он, казалось, разозлился.
— Принеси мне вина, хозяин, — обронила я. Он изумленно воззрился на меня.
— Девушка всего лишь проверяет хозяина. — Я улыбнулась. И тут он с размаху ударил меня по лицу. Больно! Я почувствовала вкус крови.
— Думаешь, — спросил он, — если я к тебе неравнодушен, значит, буду с тобой слаб?
— Нет, хозяин, — выдавила я.
На меня падала тень от рабского кольца. Рядом на полу лежала прикрепленная к кольцу цепь и ошейник.
Он приладил тяжелый ошейник мне на шею поверх легкой стальной ленты — приковал меня к кольцу в ногах ложа. Рука его коснулась моего тела.
— Я вижу — ты будешь сильным со мной, хозяин.
— Ну и дурак же я, — процедил он, — вбил себе в голову земную девку.
— Я одного хочу — любить тебя, служить тебе, хозяин.
— И все же ты хороша.
— Девушка благодарна хозяину, если он считает ее привлекательной.
— Так ты выбрала бы рабскую долю? — вспомнил он.
— Да, хозяин.
— Шлюха.
— Да, хозяин.
— Решать все равно буду я.
— Да, хозяин.
— И я решил…
— Да, хозяин, — произнесла я с мольбой.
— …что ты — моя рабыня.
— Да, хозяин! — вскричала я и забилась в его руках в самом неистовом, чудовищном экстазе, какой только доводилось испытать когда-либо женщине, в рабском оргазме, доступном лишь той, кем поистине обладают.
— Как могу я так любить тебя, — спросил он, — если даже не владею тобой по-настоящему, если ты не до конца моя?
— Не знаю, хозяин.
Клитус Вителлиус признается в любви к рабыне! Надеюсь, он не станет меня бить.
Схватив меня за волосы, он оттянул к мехам мою голову.
— Мужчина может любить только ту женщину, которая принадлежит ему, принадлежит по-настоящему. Иначе он лишь одна из сторон в контракте!
— А женщина, — добавила я, — может любить лишь того, кому по-настоящему принадлежит.
— Кому ты принадлежишь, рабыня? — спросил он.
— Тебе, хозяин, — ответила я.
— Твои слова приятны мне, рабыня.
— Освободи меня! — поддразнила я его.
— Хочешь плетки?
— Нет, хозяин, — вдруг испугавшись, поспешно заверила я. Он — хозяин. Может делать со мной что хочет.
— Проси о свободе, — разрешил он.
— Пожалуйста, освободи меня, хозяин!
— Нет, — он рассмеялся. — Не освобожу. Ты останешься моей рабыней.
Я закрыла глаза. Когда-то там, на Земле, меня звали Джуди Торнтон. Я училась в небольшом, но престижном колледже. Специализировалась по словесности. Писала стихи. Была популярна среди студентов. Теперь я всего лишь рабыня по имени Дина, с клеймом на теле, беспомощно замирающая в руках хозяина. А Элайза Невинс, моя былая соперница! Теперь и она носит ошейник. Интересно, так ли счастлива она в объятиях своего хозяина, как я — в объятиях своего? Она изучала антропологию. Осознала ли она теперь по-настоящему — пожалуй, впервые — природу рабства? Наверно, хозяин научил ее, что это такое.
Тая от наслаждения, я нежилась в объятиях Клитуса Вител-лиуса.
Я открыла глаза.
— Девушке не будет позволено хотя бы иногда высказывать свое мнение?
— Может быть, время от времени, — ответил Клитус Вителлиус, — на коленях у моих ног.
— Ты чудовище, хозяин!
И снова — его тело, снова он раскинул в стороны мои ноги.
— Ты груб, хозяин! — не сдержала я упрека и тут же испуганно добавила: — Прости, хозяин!
Он не ударил.
Я задрожала, принимая это властное мужское тело, отдаваясь, упиваясь этой сладостной, свирепой, напористой лаской.
О, он знает множество способов овладеть женщиной, и, что бы ни делал он со мною, я должна беспрекословно покоряться.
За окнами на мостах послышались голоса. Наступало утро.
— Ты такой ненасытный, хозяин, — сжимая его в объятиях, простонала я.
— Ни здоровья, ни силы своей не стыжусь, — ответил он. Достойный ответ. Ответ горианина, объясняющего очевидное невежественной рабыне-землянке. — А между прочим, ты и сама — весьма похотливая сучка! Стыдишься ли ты этого?
— Больше не стыжусь, хозяин.
— Значит, ты полна жизни, эмоционально свободна, — сказал он. — Это — признак бодрости, душевного здоровья, раскрепощенности.
Здесь, на Горе, я обрела свободу, хоть отныне мне суждено носить ошейник. Странно: в ошейнике — и свободна! На самом деле именно тогда, еще до ошейника, я и была рабыней, узницей противоестественной, извращенной, механистической цивилизации, жертвой культа воздержания.
— Может, эмоционально я и свободна, — рассмеялась я, — а вот физически — вряд ли.
— Верно, — согласился он и, подтянув меня за цепь, снова опрокинул на спину на мехах в изножье ложа.
— Ты оставишь меня своей рабыней? — в который раз спросила я.
— Конечно, — отвечал он.
— Даже не представляла себе, что встречу мужчину, который так желал бы меня, горел бы таким вожделением и все же держал бы меня в рабстве.