Рабыня Гора

Толпа ревела. На помосте — обнаженная девушка с завязанными глазами.

Но вот шарф сорван, она лицом к лицу с огромным залом. У бедняжки вырвался горестный крик.

Ее продали быстро.

А на помост уже спешила девушка в домашней тунике.

— Ну-ка, что тут у нас? — вскричал аукционист. — Да нет, это какая-то ошибка! Всего лишь крошка служанка!

Толпа зашлась от смеха.

Человек с дощечкой напряженно вслушивался. Мне не было приказано немедленно встать у ведущей на помост лестницы.

Он оглянулся на сидящую на скамье испуганную хрупкую девушку в цепях и ошейнике. Она и головы не повернула, глядела прямо перед собой.

Были бы у меня волосы подлиннее!

Как там моя предшественница? О, тунику с нее вот-вот снимут.

— Номер? — обратился ко мне человек с дощечкой.

Я повернулась, наклонила в сторону голову, чтобы он мог прочесть нарисованный помадой под левым ухом крошечный номер.

— Девяносто один. — Он сделал пометку в списках.

С девушки на помосте сорвали тунику. Толпа бушевала.

Нагая рабыня стояла перед публикой.

Человек с дощечкой подтолкнул меня к помосту. Я встала у подножия лестницы. Присесть я не решалась — уж очень хитроумно обвито тело шелковыми полотнами, как бы не повредить. Тот, с табличкой, явно старался, чтобы торги шли без сучка без задоринки. Похоже, толк в своем деле знает. Девушка в домашней тунике, откровенно неискушенная, не изведавшая оков рабыни-наложницы, должна, казалось бы, возбудить интерес покупателей, приобретающих рабынь для совершенно невинных целей. Но, судя по репликам аукциониста и ответным выкрикам толпы относительно ее сдержанности, скромности и нежелания попасть в мужские руки публика иллюзий уже не питает. Яснее ясного: она жаждет мужского владычества, ей не терпится оказаться прикованной к железному кольцу в изножье хозяйского ложа.

Продана.

Я поднялась на помост. Какой огромный! А толпа-то! Не думала, что их тут так много! Зрители безмолвствовали. Было в этой тишине что-то пугающее.

Озадачила она, казалось, и аукциониста, но лишь на мгновение.

— Кажется, кто-то, — начал он, — прислал нам подарок. — Он указал на меня рукояткой плетки. — Судя по очертаниям — прелестный, — он обвел глазами толпу. — Посмотрим?

Но вместо того, чтобы торопить его, зал молчал. Рука аукциониста дрогнула. Я сжалась от страха. Что это такое со зрителями?

— Ну-ка, поглядим, — с напускной веселостью продолжал он, снимая скрывающее мою голову полотнище шелка.

По толпе прошелестел восхищенный гул. Конечно же мне это польстило — тщеславия мне не занимать.

— Прелестное лицо, — расхваливал аукционист. — Мягкое, женственное, выразительное. Сразу видно — такая податливая, повелевать ею легко. Волосы, конечно, — он пожал плечами, — коротковаты. Но здешние чиновники уверяют, что отрастут.

В толпе — ни смешка.

У аукциониста задрожали руки. Нервничает! Я выбросила вперед правую ногу, приподняла, вытянула носок, пальцами коснулась пола. Левое бедро развернуто. Протянула левую руку, согнув запястье, чуть вывернула влево ладонь.

Он ловкими движениями размотал обвивающий руку шелк.

— Красивая рука.

Зрители не спускали с помоста напряженных глаз — и молчали. Аукционисту было уже явно не по себе.

— Посмотрим, нет ли тут чего поинтереснее! Зал затаил дыхание, но цену никто не предлагал.

Мы не стали доводить до конца тщательно отрепетированную сцену. Тут многое зависит от настроений, царящих в зале. Какие-то непостижимые токи идут от сидящих в зале зрителей к участникам разворачивающегося на помосте действа. В конце концов сбитый с толку аукционист просто сбросил окутывающий мое тело шелк, не разматывая, не перекатывая меня у своих ног.

— Да тут женщина! — объявил он. — Кто предложит цену?

Ни звука!

— Смотрите! — раздался вдруг голос. Зрители обернулись. Взглянули в зал и мы. Над центральным проходом в проеме парадной двери, не произнося ни слова, стоял воин в полном боевом облачении: щит, копье, с левого плеча свешиваются ножны с коротким мечом, на голове — шлем.

— Господин? — Голос аукциониста дрогнул. Воин не отвечал.

Пытаясь отвлечь внимание от невесть откуда взявшегося пришельца, аукционист снова ткнул пальцем в мою сторону.

— Тут женщина, — срывающимся голосом повторил он. — Кто предложит цену?

И тут воин в шлеме начал спускаться по проходу. Ближе, ближе. И вот, обратив взор в толпу, он уже стоит рядом с нами на помосте.

— Кейджера канджелн! — вскричал он, стукнув по мощным доскам пола рукоятью копья. — Вызываю на бой за рабыню!

Он обернулся ко мне. Не в силах выдавить ни слова, боясь потерять сознание, я упала на колени. Он снова повернулся к толпе.

— Я возьму эту женщину, — объявил он. — И встану за нее против всего Ара, против всего мира!

— Я люблю тебя, Клитус Вителлиус! — захлебываясь слезами, закричала я.

— Тебе не давали разрешения говорить! — шикнул аукционист, поднимая плетку.

Но тут же у его горла замерло острие копья Клитуса Вителлиуса.

— Не бей ее!

— Да, господин. — Белый как полотно аукционист испуганно попятился.

Клитус Вителлиус повернулся к толпе сограждан.

— Кейджера канджелн! — вновь провозгласил он. — Вызываю на бой за рабыню!

Никто в толпе не отозвался. Тишина. А потом один из мужчин поднялся и хлопнул себя по левому плечу. Вслед за ним — другой, и еще один, и еще. Вскоре уже весь зал стоя, хлопая себя по плечам, приветствовал его восхищенными криками. А Клитус Вителлиус, вскинув голову, оглядывая зрителей ясными пронзительными глазами воина, возвышался над толпой, держа в левой руке щит, в правой — увенчанное бронзовым наконечником могучее семифутовое копье.

— Она твоя, господин, — склонился аукционист.

Не помня себя от радости, я преклонила колена у его ног. Теперь он освободит меня, сделает своей подругой! Отбросив щит и копье, Клитус Вителлиус, как равную, поднял меня на ноги.

— Плетку! — Он протянул руку аукционисту.

— Ты же не хотел, чтобы ее били, — пискнул тот.

— Бить ее — лишь мое право, — отвечал Клитус Вителлиус. Аукционист вложил в раскрытую ладонь плетку.

— Хозяин? — пролепетала я. — Да?

— Разве ты не освободишь меня?

— Только дураки, — отчеканил он, — освобождают рабынь.

— Хозяин!

— На колени! Под плетку! — приказал он.

Я повиновалась. Опустила голову, скрестила запястья, будто , они уже связаны. Согнув спину, приготовилась принять любое наказание, какое вздумается ему мне назначить. От охватившего сердце ужаса меня била дрожь. Неужели я останусь рабыней? Неужели он не шутит? Неужели и вправду не собирается меня освобождать?

Не может быть. Не может быть!

— Я не хочу, чтобы вы несли убытки из-за какой-то несчастной рабыни, — обратился он к аукционисту — Может быть, это возместит ее стоимость.

На отполированные сотнями ног доски помоста тяжело шлепнулся набитый монетами мешочек.

— Торговый дом благодарит тебя, господин! — вскричал аукционист. Развязав тесемки, он, не в силах сдержать радостных возгласов, высыпал на помост кучку золотых монет. Ловко, со знанием дела подсчитал.

— Да здесь сто тарсков золота! Толпа одобрительно взревела.

Слезы из моих глаз капали на доски, смешиваясь с опилками. Да это в десять — нет, больше! — раз перекрывает мою цену! Так вот как много значу я для Клитуса Вителлиуса! Я не могла сдержать счастливых слез.

Вот не знала, что мужчина может так желать женщину. И все же оставляет меня своей рабыней!

Быть может, такими желанными бывают только рабыни — рабыни, которых можно купить и продать.

О, — это невероятное, неописуемое ощущение: тобой обладает, в прямом смысле этого слова обладает мужчина!

Я стояла на коленях — готовая принять наказание рабыня.

— Господин слишком щедр, — пропел аукционист, — здесь куда больше стоимости рабыни.

— Ты прав, — согласился Клитус Вителлиус.

Меня передернуло от бешенства, но я не сдвинулась с места.