Страница 107 из 112
— Презираю твою слабость! — процедила я.
— В чем же я слаб?
— Ты не хочешь продавать меня. И все же продаешь.
— Нет. Я хочу тебя продать.
— Посмотри на меня, — попросила я. — Что ты видишь?
— Рабыню.
— И что же на самом деле тебе хочется сделать со мною?
— Продать.
— Нет, — отрезала я. — Тебе хочется отвести меня в свой дом. Бросить к своим ногам. Надеть на меня ошейник. Не продать меня тебе хочется, но владеть мною, повелевать.
— Я многого хочу от тебя.
— Так прикажи! Возьми что хочешь! — с вызовом выпалила я. — Ты выслеживал меня в Аре, мчался за мной в Кос лишь для того, чтобы продать?
Глаза его метали молнии.
— Нет! Тебе хотелось, чтоб я была твоей рабыней! Хотелось видеть меня на цепи, обнаженной!
— Да! — взорвался он. — Я хотел, чтоб ты сидела голая на цепи, моя!
— Так раздень меня! Посади на цепь!
— Нет.
И вдруг я успокоилась.
— Ну так продай меня, — вымолвила я устало. — Тебе решать. Я рабыня.
Он постучал в железную дверь.
— Я считала Клитуса Вителлиуса сильным, — нарушила я молчание. — Думала, он воин. У него хватит сил делать с женщиной все, что ему хочется. А теперь вижу — он слишком слаб.
Он снова застучал в дверь.
— Он слаб, — твердила я. — Рабыня презирает его.
— Не зли меня, — огрызнулся он.
Я отвела глаза. Нечего мне бояться. За дверью послышались шаги. На уровне глаз открылось окошечко.
— Что у тебя за дело? — спросил голос.
— Продаю девушку, — ответил Клитус Вителлиус. Окошечко захлопнулось. Дверь отворилась.
— Входи, господин, — пригласил мужчина.
Мы оказались в просторной комнате. На цементном полу широкой — дюймов шесть — полосой очерчен желтый круг диаметром футов десять. У стены — столик. За ним — человек.
— Сними с нее тунику и ошейник, — сказал он.
Не говоря ни слова, Клитус Вителлиус раздел меня.
— На колени, рабыня, в круг! — приказал мне человек за столом. Тот, что впустил нас, стоял у стены. На поясе у него болталась смотанная веревка из сыромятной кожи. Я вошла в круг, встала на колени на цемент в самом центре. Подошел мужчина, что стоял у стены, снял с пояса веревку, завязал у меня на шее, затянул узел под левым ухом. Попятился, отпуская веревку футов на пять. Остаток ее петлями свисал в его руке. Надо будет — меня ею высекут.
Придется выполнять все, что положено рабыне.
— Дай за нее столько, сколько, по-твоему, она стоит, — сказал Клитус Вителлиус. — Деньги отошлешь Клитусу Вителлиусу, в Башни Воинов.
— Да, господин, — кивнул человек за столом. Клитус Вителлиус повернулся и вышел.
А я осталась. Одна, на коленях в желтом круге на цементном полу.
Веревка на шее натянулась. Совсем рядом закачались кожаные петли.
Встав из-за стола, мужчина вошел в круг. Смерил меня взглядом.
— Ну что ж, малышка, посмотрим, что ты умеешь.
— Да, хозяин, — ответила я.
Глава 28. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В КУРУЛЕНЕ
Труднее всего, когда тебя продают впервые. И все же, пожалуй, это нелегко всегда. И может быть, страшнее всего — неизвестность. Где оно, то самое лицо среди множества лиц? Кто купит тебя? Ты — на виду, в свете факелов. Что только тебя не заставят выделывать! Рядом — аукционист с плеткой. Ты выполняешь приказы, и выполняешь как можно лучше. Не вздумай филонить! Под ногами — посыпанный опилками деревянный помост. Гладкий-гладкий! Сколько девушек продали с него! И ты такая же, ничего особенного, рабыня как рабыня, чуть лучше, чуть хуже прочих. Опилки покалывают ноги. Так уж принято: на Горе животных продают с помостов, посыпанных опилками. А рабыня — животное. Под сполохами факелов поднимаешь голову. Слышишь первую цену. Попробуй тут не вздрогни! Идет торг. За тебя. Пытаешься по голосу угадать: что за человек? Кто-то набавляет. Улыбнись, повернись, пройдись. То поднимешь руки, то встанешь на колени. Ложишься на спину у ног аукциониста, закидываешь руки за голову, словно в наручниках. Перекатываешься на живот, поглядываешь на него через плечо. Повинуешься мгновенно, на глазах у покупателей принимаешь соблазнительные позы, следишь за осанкой — в общем, показываешь себя во всей красе, как и положено рабыне. Ты вся в поту. Опилки впиваются в тело. Застревают в волосах. Попробуй споткнись, хоть чуть оплошай — плетка аукциониста наготове. В конце концов, тяжело дыша, ты вытягиваешься в полный рост, голая, а может, уже и побитая.
Последняя цена названа и принята. Аукционист сжимает кулаки. Продана.
Многие девушки мечтают, чтобы их продали в Курулене. Его просторный помост — самый знаменитый в Аре. И самый большой. Полукруглый, шириной около сорока футов, он украшен затейливым резным орнаментом, выкрашен в желтый и голубой — цвета работорговцев. Высота его футов пятнадцать. На обращенной к толпе высокой ровной закругленной его части через равные промежутки изображены вырезанные из крашенной белым древесины девять фигур рабынь. Полагают, что тысячи лет назад эти девять девушек были первыми рабынями, добытыми мужчинами крошечного городка под названием Ар. Шеи вырезанных из дерева невольниц охвачены чем-то вроде веревочных ошейников, сплетенных, похоже, из каких-то растительных волокон. Стало быть, в те времена железа в Аре не знали. Рассказывают, что девушкам этим пришлось родить своим хозяевам множество сыновей.
— Ты, рабыня! — ткнул в меня пальцем мужчина.
— Да, хозяин! — откликнулась я. От охватывающего горло ошейника вправо и влево свисали цепи — ими я прикреплена к стоящим по обе стороны от меня девушкам.
Мы — в ведущем к помосту коридоре. От выхода с помоста проходит еще один коридор.
— В каких позах показать себя на помосте, знаешь?
— Да, хозяин.
Вымуштровали меня на славу. На помосте Курулена почти ничто не происходит случайно.
Подошел к следующей, справа от меня, ближе к рабскому бараку. Задал тот же вопрос. Как и на мне, на ней — ошейник с двумя цепями, левая идет ко мне, правая — к другой ее соседке.
— Да, хозяин! — уверила его она.
Следующая. Каждый ошейник расстегивается, цепь можно присоединить или отцепить — управляться с невольницами вполне удобно. Всего в шеренге сто двадцать девушек. Если торги пойдут быстро, всех нас продадут анов за пять-шесть, если что-то не заладится — аукцион может занять целых восемь анов, затянется до самого утра. Кто-то пойдет с молотка быстро, кто-то — не сразу. Если на продажу девушки уходит много времени, значит, либо она не слишком заинтересовала покупателей, либо красота ее слишком необычна, и демонстрируют ее как-то особенно изощренно, с тем чтобы разогреть публику, взвинтить цену до предела.
— Да, хозяин! — ответила на вопрос работорговца стоящая еще дальше от меня девушка. Все мы должны быть готовы. Все должны из кожи вон лезть, иначе не миновать жестокого наказания.
Я рассматривала моих соседок. Какие красивые! Все мы умело подкрашены. Ну, берегитесь, мужчины! Нас уже выставляли напоказ голыми в клетках, только без косметики — чтобы будущие покупатели могли оценить товар без прикрас, чтобы потом, когда начнутся торги, быть во всеоружии.
Цепь едва дрогнула. Я подалась вперед, высматривая: что там? По нашему ряду прошелестел шепот: «Торги начались!»
— Я боюсь, — захныкала какая-то рабыня.
— В Курулене делает покупки весь Ар, — проговорила другая.
Ничего не слышно. Но я знаю: первая из нас уже поднялась на помост.
Я села на стоящую у стенки, длинную — почти на весь коридор — деревянную скамью. Подтянула потуже завязки зеленого шелкового платья. Хотя это хитроумное одеяние даже платьем не назовешь. Его можно разматывать и снимать постепенно, лоскут за лоскутом, начиная с головы или ног, пядь за пядью обнажая тело. В конце концов я окажусь почти голой — лишь грудь и бедра прикрыты лоскутками — и, услышав приказ, лягу на спину у ног аукциониста. Он встанет надо мной и начнет, набавляя цену, стягивать с меня лоскуты, точно ленты. А когда толпа взревет от нетерпения, он, пожав плечами, рванет шелк, и я, дважды перекатившись по помосту, улягусь обнаженная, подняв колено, беспомощно закинув за голову руки открытыми ладонями вверх — распростертая у всех на виду рабыня в ожидании властной мужской руки. Вот тогда-то, по всем расчетам, цены и поползут вверх. После этого мне останется выполнять приказы аукциониста. Он прикажет встать и, чувствуя настроение толпы, умело накаляя страсти, будет подавать команды, а я — принимать самые разные позы.