Рабыня Гора

— До полудня далеко, — напомнила она. — При дневном свете меня непросто будет вывезти из города.

Это верно. Воины на тарнах патрулируют город с воздуха.

— Ты, конечно, — продолжала она, — дождешься темноты.

— Действительно, пленница, — согласился он и добавил: — Не бойся. Мы придумаем, как скоротать время.

— Как меня повезут из города?

— Голую, связанную, перекинув через седло тарна.

— Не слишком достойный способ перевозить свободную женщину.

— К вечеру, — пообещал он, — ты будешь вполне подходящим грузом для такого транспорта.

Ее передернуло.

— Иди к туалетному столику, встань на колени.

Она повиновалась. Присев рядом, длинным свободным концом привязи он стянул ей лодыжки. Теперь веревка вилась от ее горла к ногам. Руки он оставил свободными.

— Доставай косметику, благовония, — повелел он. — Ты должна быть ослепительно красивой.

Она понуро потянулась к ящичкам и щеткам.

— Пойди в парадные покои. — Он повернулся ко мне. — В моих вещах найдешь клеймо. Разведи жаровню, раскали его. Там же серьги и седельная игла. Принеси.

— Да, хозяин.

Солнце уже близилось к закату, когда я внесла в спальню жаровню, толстой тряпкой держа ее за ручки. Раньше я не могла этого сделать — в комнате стало бы слишком жарко.

— Какая ты красивая, Элайза! — Я изумленно замерла. Подтянув к подбородку плотно сомкнутые колени, она сидела на мехах в изножье кровати. Петли на шее уже не было, ноги по-прежнему связаны, руки стянуты за спиной. От левой щиколотки к кольцу на ножке кровати тянулась цепь длиной футов пять. Сколько ночей проспала я, прикованная цепью на этом самом месте! Здесь же, у собственного ложа, будут клеймить и ее. Так решил Боек.

— Джуди, — простонала она, — что он собирается со мной делать?

— Клеймить, — объяснила я.

— Нет!

— Тебя не заставляли являться на Гор.

Она завозилась, пытаясь выбраться из пут. Боек из Порт-Кара вытянул из жаровни клеймо, посмотрел и сунул обратно. Скоро будет готово.

— Зверь, варвар! — закричала она, пытаясь отползти назад. Но уткнулась в каменную стенку ложа. Все, дальше ползти некуда.

Он швырнул ее на бок, приткнул в угол между каменной стенкой и плитами пола, связал ей бедра, оставив между плотными кожаными ремнями небольшой зазор — для клейма, знаком велел мне подтащить ближе жаровню и подать ему тряпку, чтобы взяться за раскаленную рукоятку.

— Помоги мне, Джуди! — плакала Элайза.

— Тебя не заставляли являться на Гор, Элайза, — напомнила я. Связанная, лежала она на боку, притиснутая к изножью кровати. С другой стороны подоткнуты меха — не сдвинуться. Ноги крепко стянуты. Сверху всем своим весом навалился Боек. Она закрыла глаза.

А я глядела в сторону. В предвечернем небе плыли облака. Солнечные лучи золотили башни. В вышине парили птицы.

От ее крика я зажмурилась. Клеймо неторопливо делало свое дело — метило жертву. Запахло паленым. Боек не спешил. Работал на славу.

Я открыла глаза. Какое голубое небо! А птиц еще больше.

Послышались всхлипывания. Вот и еще одна рабыня появилась на Горе.

Со слезами на глазах она смотрела на меня. Все. Помечена как следует, на веки вечные.

— Я — рабыня, — проговорила она.

— Да, — отозвалась я.

— Убери жаровню, — распорядился Боек из Порт-Кара. — Клеймо положи на холод.

— Да, хозяин. — Я вынесла жаровню с клеймом из комнаты. В парадных покоях вынула клеймо из жаровни, положила на пол рядом с его вещами, остывать.

Когда я вернулась в спальню, новоявленная рабыня сидела, привалившись к кровати, а ее хозяин седельной иглой прокалывал ей левое ухо. Вот игла вошла в мочку, показалась капелька крови. Теперь правое. Он вдел ей в уши принесенные мною серьги — золотые кольца около дюйма диаметром, застегнул. Отдал мне иголку — вытереть и положить на место, что я и сделала.

Придя обратно, я обнаружила, что он развязал ее, оставив только цепь на левой лодыжке, что вела к кольцу на ножке кровати.

С клеймом на теле, с серьгами в ушах, прикованная за ногу, она лежала, утопая в мехах, на полу у собственного ложа.

— Здравствуй, рабыня, — приветствовала ее я.

— Здравствуй, госпожа, — отвечала она.

— Принеси вина, — приказал Боек. — Рабыня будет служить мне.

— Да, хозяин. — Я принесла вино, поставила на пол, так, чтобы несчастная могла дотянуться.

— Она что, даже на коленях стоять не умеет? — подивился он. Я наскоро объяснила ей, как встать в позу наслаждения — на коленях, присев на пятки, спина прямая, голова высоко поднята, руки на бедрах, колени широко разведены.

— Как мы ее назовем? — спросил он меня.

— Как будет угодно хозяину, — склонилась я.

На глаза ему попался валяющийся на полу ошейник. «Я Джуди. Верните меня леди Элайзе из Ара, из Шести Башен», — начертано на нем.

Расстегнув ошейник, он подошел к рабыне.

— Может быть, назвать тебя Джуди?

— Прошу тебя, хозяин! — заскулила она. Какое оскорбление, какой удар! Ей, гордой Элайзе Невинс, носить мое имя! Мое, женщины, которую она так презирала!

— А ты как думаешь? — с ухмылкой обратился ко мне свободный мужчина.

— Думаю, хозяин, что такое имя этой рабыне не подходит. Не подходит к ее внешности, ее характеру.

Рабыням часто подыскивают подходящие им имена. И по-моему, стоящей перед нами на коленях рабыне имя Джуди совсем не к лицу. Дело вовсе не в том, что мне не хотелось, чтобы ей давали имя, которое некогда, еще будучи свободной, носила я.

— Верно, — согласился Боек из Порт-Кара. Значит, я попала в точку.

Стоящая на коленях девушка вздохнула свободнее.

— Принеси из моих вещей ошейник.

— Да, хозяин. — Я поспешила выполнить поручение. Разыскала ошейник, принесла ему.

Он взял его в руки. Простой, без затей, стальной, надежный.

— Прочти.

— «Я — рабыня Элайза, — прочла она. — Принадлежу Боску из Порт-Кара».

Взглянула на него полными ужаса глазами. Ее имя станет именем рабыни.

— Покоряйся.

Она жалобно взглянула на меня. Я помогла ей — показала, как присесть на пятки, протянуть к нему руки со скрещенными запястьями, опустив между ними голову.

— Скажи: «Покоряюсь», — подсказала я.

— Покоряюсь, — повторила она. Он связал ей руки.

— Подними голову, — шепнула я.

Он надел на нее ошейник. Не без удовольствия наблюдала я, как ее горло обхватил ошейник Боска из Порт-Кара.

Боек покинул комнату. Слышно было, как он прошел по парадным покоям, как вышел наружу. — По крыше загремели шаги — воин проверял, открыт ли путь. Ждал ли тарн на крыше или, взобравшись на крышу, хозяин должен был подозвать его свистом — не знаю.

У кровати на мехах стояла несчастная коленопреклоненная рабыня — в ошейнике, с клеймом на теле, со связанными руками.

Стояла и смотрела на собственное ложе. Сесть на него она не смеет — разве что хозяин прикажет. Ее место, если другого повеления не будет, — в изножье, у железного кольца. У этого самого кольца, в ногах хозяйского ложа, я, рабыня, провела не одну ночь. А теперь моя госпожа, землянка Элайза Невинс, сама стоит тут, преклонив колени, отныне она сама — лишь ничтожная рабыня.

— Мы обе рабыни, — точно не веря самой себе, произнесла она.

— Да, — согласилась я.

— На мне клеймо. Мои уши проколоты. Я в ошейнике!

— Так и есть, Элайза. — Я назвала ее рабским именем. И она поняла это.

— Тебе очень идет ошейник, — отметила я.

— Правда?

— Да.

— Самый обычный, — посетовала она.

— И все же на тебе он очень красив.

— В самом деле?

— Да.

— И от того, что застегнут, еще красивее?

Да, так оно и есть, никаких сомнений. То, что ошейник застегнут, означает не просто невозможность его снять. Нет, важность его в том, что он — как визитная карточка рабыни, и что, может быть, еще важнее: ошейник — символ рабства. Клеймо можно скрыть под одеждой, даже под коротеньким платьицем, что носят обычно рабыни. Ошейник же на виду всегда, по нему безошибочно определишь, что за женщина перед тобой. Подчеркивая беспомощность рабыни, ее уязвимость, ошейник будит чувственность и носящей его девушки, и глядящего на нее мужчины. Потому-то, наверно, свободные женщины и не носят ошейников. Контрастируя с мягкостью и податливостью носительницы, обнимающая прелестную шейку стальная лента, поблескивающая под ниспадающими на плечи локонами, делает девушку умопомрачительно красивой и желанной. Ничто так не красит женщину, как ошейник.