Пленница Гора

— Хозяин выпустит тебя отсюда, когда сам сочтет нужным, не раньше!

В другой раз на мои рыдания откликнулись проходящие мимо Инга и Рена, но они сделали это только для того, чтобы меня подразнить.

— Раск давно забыл о твоем существовании, — презрительно фыркнула Инга.

— Да-да! — смеясь, подхватила Рена. — Хозяин и думать о тебе забыл!

На десятый день моего прозябания в железном ящике Юта вместо тарелки с обычным хлебом подсунула мне под дверь миску с совсем другой едой. Я даже вскрикнула от омерзения. В миске копошились, взбираясь один другому на спину, маленькие жирные насекомые. Я с воплями оттолкнула от себя миску, вышвырнув ее из своего ящика. Это были те самые насекомые, которых мне показывала Юта во время нашего с нею бегства и говорила, что они не только съедобные, но даже очень полезные для здоровья. Сама она довольно часто отыскивала этих жуков под корой деревьев и поедала их без промедления.

Днем позже она опять подсунула под двери ящика миску с зелеными насекомыми, и я снова вытолкнула ее наружу. В верхнюю щель в двери я видела, как она подняла миску, выбрала одного жука, разломила его пополам и с нескрываемым удовольствием засунула в рот. Нет, решила я, лучше совсем умереть с голоду, чем есть такую мерзость, однако уже на следующий день, борясь с подступающей к горлу тошнотой, все же заставила себя съесть пять насекомых.

Горсть этих жуков и чашка питьевой воды составляли весь мой дневной рацион во время моего дальнейшего заключения в железном ящике.

Я целыми часами простаивала у проделанной в верхней части двери узкой щели в надежде, что мимо пройдет хоть кто-нибудь из девушек, кто осмелится переброситься со мной парой слов. Однако сколько бы я ни звала, ни одна из них так и не откликнулась, боясь нарушить запрет разговаривать с невольницей, посаженной в железный ящик. Потеряв всякую надежду на возможность общения, в последние дни я довольствовалась тем, что разглядывала пролетающих в небе птиц и колышущиеся под дуновением ветра листья деревьев.

Так я провела в ящике для невольниц полных семнадцать дней.

Вечером восемнадцатого дня к ящику подошли Юта с Ингой и Реной.

Я, как обычно, стояла, прижавшись лицом к узкой прорези в верхней части железной двери, и с тоской наблюдала за тем, что происходит вне стен моей крохотной тюрьмы.

— Хочет ли рабыня Эли-нор выйти из ящика для провинившихся невольниц? — официальным тоном поинтересовалась Юта, как старшая невольница.

Я едва не задохнулась от счастья.

— Да! Рабыня Эли-нор хочет выйти из ящика для невольниц! — прошептала я.

— Просит ли рабыня Эли-нор выпустить ее?

— Да! Да! — разрыдалась я. — Рабыня Эли-нор просит ее выпустить!

— Откройте двери! — распорядилась Юта, обернувшись к Инге и Рене.

С замирающим сердцем я услышала, как в тяжелых замках повернулись отмыкающие их ключи, как отодвинулись железные запоры, и наконец маленькая дверь моей темницы распахнулась.

Морщась от боли, разламывающей мое тело, я на четвереньках выбралась из ящика и тут же в изнеможении опустилась на траву.

Лица стоящих вокруг меня девушек не могли скрыть переполнившего их отвращения.

— Отмойте эту рабыню, — процедила сквозь зубы Юта.

Инга и Рена долго оттирали меня щетками, ополаскивали водой, вызывая у меня из груди глухие стоны при каждом прикосновении щетки к моему измученному телу.

После того как они меня отмыли и расчесали мне волосы, охранник, бормоча ругательства по поводу того, что на его долю выпало такое неприятное занятие, на руках отнес меня, совершенно беспомощную и обессилевшую, в барак для рабочих невольниц. Здесь с разрешения Юты Инга и Рена накормили меня свежим бульоном, который я с благодарностью выпила до последней капли, и тут же провалилась в глубокий сон.

На следующий день меня оставили в бараке, и Инга с Реной приносили мне еду. Днем позже я вернулась к своим обычным, повседневным обязанностям.

Моим первым заданием было вычистить после себя железный ящик. Покончив с этим малоприятным занятием, я снова тщательно вымылась и получила разрешение надеть свою рабочую тунику. Я была так рада снова облачиться в это нехитрое, грубое одеяние! В тот день я переделала еще много различных дел, а вечером меня вместе с Тейшей опять послали под присмотром охранника в лес собирать ягоды ирра. На этот раз я не воровала их из корзины моей напарницы и даже не пыталась потихоньку съесть хотя бы одну.

В лагере окружающие относились ко мне с нескрываемым презрением. Теперь у меня не только уши были проколоты, но на левом бедре стояли клейма, обличающие меня как лгунью, воровку и предательницу.

Недели через две после моего освобождения из железного ящика мимо меня прошли, разговаривая друг с другом, Раск и Вьерна, как обычно в своем одеянии из шкур лесных пантер. Едва завидев их, я тут же опустилась на колени и низко склонила перед ними голову: я была простая рабыня, только что перенесшая тяжелое наказание и вовсе не застрахованная от него впредь.

Они прошли, не обратив на меня никакого внимания.

Шли дни, до предела заполненные работой и похожие один на другой как две капли воды.

Рейды тарнсменов теперь не приносили большой удачи, и налетчики нередко возвращались в лагерь без привычной для них богатой добычи и без хорошеньких пленниц, перекинутых через седла их тарнов.

Элеонора Бринтон, как и все остальные рабыни, вставала с рассветом и тут же погружалась в работу. Она убирала территорию лагеря, стирала и гладила, помогала на кухне, мыла посуду — и так с утра до вечера, когда eе вместе с другими рабынями запирали на ночь в бараке для рабочих невольниц, где им предоставлялось несколько часов отдыха перед началом следующего трудового дня.

Я научилась хорошо обращаться с утюгом, шить и готовить пищу. Вьерна, к примеру, не смогла бы справиться ни с одним из этих занятий. Она все дни проводила на охоте или беседах с мужчинами.

Кстати сказать, шитье одежды, стирка и приготовление пищи считаются у гориан занятиями недостойными свободной женщины, тем более принадлежащей к высшей касте. В высотных цилиндрах горианских городов непременно имеется целый штат общественных рабынь, по требованию знатных семейств выполняющих все работы по дому за мизерную, чаще всего символическую плату, отчисляемую работодателем в городскую казну. Услугами общественных рабынь, как правило, пользуются семьи, не имеющие возможности или попросту не желающие держать личных невольниц и нанимающие у городских властей так называемых временных, или приходящих, рабынь.

Кроме того, на содержании города находятся общественные прачечные и столовые, также обслуживаемые общественными рабынями. Здесь каждый горожанин имеет право заказать себе обед или ужин с доставкой на дом либо отдать в стирку свое белье. Стоимость таких услуг доступна каждому.

Число общественных рабынь регулярно пополняется эа счет девушек, захватываемых в плен в городах противника Свободные женщины зачастую обращаются с такими невольницами с крайней жестокостью, и работодателю нередко достаточно одного слова или выражения своего неудовольствия по поводу присланной для выполнения домашних работ общественной рабыни, как девушку тут же наказывают плетьми. Стоит ли говорить, с каким рвением стремятся общественные невольницы удовлетворить все запросы свободных женщин?

К услугам девушек, также за символическую плату, могут обращаться и юноши, испытывающие потребность в женской ласке. И здесь от невольницы требуется большое умение и, прежде всего, старание, чтобы не вызвать неудовольствие клиента и избежать наказания. Жизнь у общественных рабынь незавидная — что и говорить!

Однако я, возможно, с некоторым удивлением для себя обнаружила, что больше не чураюсь обязанностей рабочей невольницы. Я пришла к заключению, что главное в данном вопросе — это выполнить порученную работу, и выполнить ее хорошо, а не мучить себя вопросами, зачем это нужно и почему это должна делать именно я. Кроме того, я поймала себя на мысли, что пренебрежительному отношению горианского мужчины к выполнению определенного рода работ, кажущихся ему низменными и недостойными, есть свое вполне обоснованное оправдание. Вообразите себе, к примеру, царственного льва с метлой в лапах. Я еще могу представить себе мужчину Земли, вычищающего пылесосом ковры в своей квартире, но горианина — никогда! Он в корне отличается от земного мужчины и своей решительностью, и бескомпромиссностью, и мужеством. Рядом с ним невозможно чувствовать себя кем-то иным, чем женщиной, признающей свою слабость, беспомощность и, как следствие, предуготовленность самой судьбой выполнять все его требования.