Пленница Гора

— Рабыни! — с презрением бросала я им. — Кейджеры!

Они не обращали на меня внимания.

Охваченная истерикой, я снова и снова выкрикивала им оскорбления, но не услышала ни слова в ответ. Постепенно я успокоилась и почувствовала, что удовлетворила свою злость. Затекшие руки у меня болели, спина ныла, но я не испытывала от этого большого огорчения. Мне казалось, что звезды у меня над головой сияют особенно ярко, а уплывающие по небу луны прощаются со мной с особой теплотой.

Над поляной стояла чарующая тишина.

Разбойницы лежали на земле словно в оцепенении. Некоторые из них тихо стонали, у кого-то на щеках блестели слезы.

Значительно похолодало, и я невольно стала дрожать, но сейчас меня это не беспокоило. Меня согревало чувство внутреннего удовлетворения. Раздетая, выставленная у позорного столба, я была в эти минуты довольна собой. Ко мне вернулось чувство собственного достоинства. Теперь я знала, что я несравненно выше этих так называемых свободных женщин, этих заслуживающих всяческого презрения существ!

Наконец девушки одна за другой поднялись с земли, натянули на себя шкуры и разобрали свое оружие.

Вьерна, их предводительница, подошла ко мне.

Я стояла, гордо расправив плечи.

— Мне кажется, — заметила я, — что совсем недавно ваши тела двигались точно так же, как тела обычных рабынь!

Вьерна наотмашь ударила меня по лицу.

— Мы — свободные женщины, — с расстановкой произнесла она.

На глаза у меня навернулись слезы. Я почувствовала на губах привкус крови. Но у меня не вырвалось ни звука, ни стона. Я улыбнулась и гордо отвернулась в сторону.

— Давайте ее убьем, — предложила разбойница, приведшая меня сюда на веревке и первой вскочившая в круг танцующих.

— Нет, — отрезала Вьерна и окинула взглядом разбойниц.

Они были готовы выступить в путь.

— Ведите эту рабыню с нами, — приказала она.

— Я не рабыня. Я — свободная женщина! — сказала я.

Вьерна не ответила и, круто развернувшись, зашагала по устланной листвой поляне.

За ней потянулись разбойницы, за исключением той, что привела меня сюда. Она подошла к столбу и, грубо дергая за веревки, сняла их у меня с рук. Мне было больно, но я не жаловалась. Разбойница развязала мне ноги и, рванув за наброшенную мне на шею веревочную петлю, подняла меня с земли. Я посмотрела на нее и усмехнулась. В глазах у нее вспыхнула злоба, но она ничего не сказала и молча потащила меня за собой.

Вскоре мы догнали Вьерну и понуро бредущих за ней разбойниц.

Внезапно Вьерна подняла руку.

— Слин, — прошептала она.

Девушки настороженно оглянулись.

Я почувствовала беспокойство. Интересно, это то же самое животное, которое мы обнаружили несколько часов назад? Если это так, значит, оно настойчиво идет по нашему следу и не оставит нас в покое.

Разбойницы также казались встревоженными и, остановившись, озабоченно оглядывались по сторонам.

— Он еще здесь? — спросила девушка, по пути сюда сумевшая уловить присутствие животного; она стояла, подняв голову и тщательно принюхиваясь.

— Да, — ответила Вьерна и махнула рукой прямо по курсу движения банды. — Он там.

Я ничего не смогла заметить среди густого кустарника и плотными рядами вздымающихся в темноте деревьев.

Некоторое время мы продолжали стоять неподвижно. Наконец Вьерна сказала:

— Он ушел.

Девушки облегченно переглянулись. Я напряженно вгляделась в окружающую нас темноту, но не заметила поблизости никаких перемен.

Через секунду веревочная петля у меня на шее затянулась и снова потащила меня за собой.

Примерно час спустя мы вышли на опушку леса. Там стояла сложенная из бревен избушка с обращенной к нам дверью и одним-единственным окном. Через него виден горевший внутри свет.

Меня подвели к двери этого дома.

— На колени! — скомандовала Вьерна.

Я опустилась на жесткую траву.

Я чувствовала глубокое волнение. Это, должно быть, дом человека, который меня купил.

Но я не в силах была поверить, что могу быть куплена или продана! — билась в моем сознании тревожная мысль. Я — Элеонора Бринтон, женщина с Земли! Пусть у меня на шее веревка, пусть я оказалась в самых невероятных переделках — меня все равно нельзя продать или приобрести, потому что я рождена свободной!

На вбитом в двери железном крюке висел большой кожаный мешок. Вьерна взяла мешок и вытряхнула его содержимое на землю. В нем оказались металлические наконечники для стрел. Собравшиеся в кружок разбойницы тщательно их пересчитали. В мешке находилось ровно сто наконечников.

Вьерна раздала девушкам по шесть наконечников и шестнадцать оставила себе. Каждая из разбойниц с видимым удовлетворением спрятала причитающуюся ей долю в небольшой кожаный мешочек, подвешенный у них на поясе.

Я не верила своим глазам. Неужели это было моей стоимостью? Неужели меня можно продать или купить за сотню каких-то наконечников для стрел? “Нет, — напомнила я себе, — меня вообще нельзя ни продать, ни купить. Я — Элеонора Бринтон, свободная женщина!”

— Встань, рабыня! — приказала Вьерна. Я поднялась на ноги, и она сняла у меня с шеи веревку.

Мы обменялись взглядами, полными ненависти.

— Я свободная женщина, — сказала я.

— Давайте лучше ее убьем, — предложила приведшая меня разбойница.

— Давайте, — согласилась Вьерна.

— Нет! — закричала я. — Не убивайте меня! Пожалуйста!

— Убейте ее! — повторила Вьерна.

Две разбойницы выхватили из-за пояса ножи.

Я в отчаянии упала перед Вьерной на колени.

— Не убивайте меня! — закричала я. — Пожалуйста, не убивайте! — Я вся дрожала. Слезы катились у меня по щекам. — Пощадите, — уже тише бормотала я. — Не убивайте меня. Пожалуйста…

— Кто ты? — требовательным голосом спросила Вьерна.

— Рабыня! — воскликнула я. — Рабыня!

— Ты просишь сохранить тебе жизнь?

— Прошу! Прошу вас, пожалуйста…

— А кто может так упрашивать, чтобы ему сохранили жизнь?

— Рабыня. Это рабыня просит свою госпожу.

— Ты знаешь, что только беспомощная кейджера может так просить о пощаде?

— Да, я знаю. Только рабыня. Только кейджера.

— Значит, ты признаешь себя рабыней?

— Да! Признаю! Я признаю себя рабыней.

— Пощадите эту рабыню, — распорядилась Вьерна.

Я была на грани обморока. Две разбойницы подняли меня с земли. Я едва могла держаться на ногах. Я вся дрожала.

Сейчас я, как никогда прежде, осознала, что я рабыня, рабыня в душе, рабыня по образу своих мыслей. Что девушка в облике богатой, избалованной Элеоноры Бринтон, даже когда она обучалась в престижном колледже и обедала в самых дорогих парижских ресторанах, по самой своей природе всегда оставалась рабыней. Что она обманывала себя и других, надевая на себя шикарные вечерние платья, в то время как ей следовало носить шелка горианской рабыни, только и ждущей прикосновения к ней руки повелителя. Интересно, догадывались об этом земные мужчины? Или мои деньги, мое поведение затушевывали в их глазах этот столь явный образ рабыни? Может, именно отсутствие этого искусственного ореола позволило горианцам так быстро распознать мою истинную суть? Может, именно это дает им право смотреть на меня свысока, пренебрежительно, с кривой усмешкой на лице?

Как я ненавидела всех этих мужчин!

Но неужели в их глазах я стоила сотню каких-то жалких наконечников для стрел? Неужели это моя цена?

Я чувствовала себя униженной, уничтоженной, растоптанной в прах и пыль.

Мои глаза встретились со взглядом Вьерны.

— Рабыня, — с усмешкой процедила она сквозь зубы.

— Да, госпожа, — пробормотала я, опуская голову. Я чувствовала себя не в силах смотреть в ее глаза, глаза свободной женщины.

— Ты послушная рабыня? — насмешливо поинтересовалась она.

— Да, госпожа, — поспешно ответила я, снова испытывая страх перед этой женщиной. — Я послушная рабыня!

Девушки рассмеялись.

Внезапно мои представления о том, будто я женщина свободная, показались мне такими глупыми, необоснованными, абсурдными, что я даже растерялась. Я едва не застонала от отчаяния. Теперь мне стало очевидным, что я несвободна. Я знала, что могу служить объектом купли-продажи, что мной могут распоряжаться как обычным товаром. В одно мгновение все мои прежние представления о себе улетучились, рассыпались в прах. Теперь лучше, чем когда-либо прежде, я знала, что я — самая обычная рабыня.